Стивен Бакстер - Корабли времени

Мне не хотелось прежде времени опубликовывать результаты моего открытия, без предварительной экспериментальной проверки. В ученых кругах меня могли также счесть чудаком – как это произошло в тесном кругу друзей вчера в курительной – или даже шарлатаном. Очень часто многие великие открытия губило именно их преждевременное обнародование. Их затоптала критика или разнесла в клочья толпа. Однако я твердо решил опубликовать статью сразу по возвращении – непременно, и, можно сказать, дал себе зарок. В «Трудах философского общества». Это будет прекрасное дополнение к семнадцати статьям по оптике. Забавно было бы все это назвать в духе сухого научного педантизма, вроде: "Некоторые замечания по поводу пространственно-временных аномалий минерала «платтнерит». Представляю, какой шум поднимет эта статья!

Наконец, все было готово. Надвинув шляпу плотнее, я захватил рюкзак и камеру и закрепил их на велосипедном сидении. Затем, словно по наитию, подошел к лабораторному камину и захватил кочергу. Взвесив ее в руке, я подумал, что и она может оказаться полезной – за неимением ружья – и закрепил ее между рычагов. Такая штука может ввести в заблуждение при разборке машины.

Затем я влез на сиденье и положил руки на рычаги. Все в порядке, сиденье отрегулировано как следует. Машина задрожала, приходя в движение, словно одушевленное существо, живущее только мчась сквозь время – чем она, собственно, и была.

Я напоследок обвел взглядом лабораторию, любуясь ее земной (и приземленной) реальностью, потрясенный мыслью о том, насколько мы теперь разные – несмотря на то, что являемся существами одного материального мира. Какими мы были неземными теперь – вместе с моим механическим Пегасом, готовым лететь сквозь бесконечность. Мы, дети Земли, по сути, уже не принадлежали ей. Теперь я чувствовал, что стал настоящим Путешественником во Времени – ибо уже не мог жить без этого. Без моей машины я оказался бы навсегда замурован в линейном однообразии Ричмонда, и медленно менялся бы, костенея и кристаллизуясь во времени. Конечно, никто меня не гнал: можно было сначала подлечить раны, привести себя в порядок, набраться сил – но я не мог более медлить. Как опиоман, ждущий своего вожделенного сна, я рвался во Время. Я жаждал им управлять. Я хотел увидеть все, что было, есть и будет в мире!

И тут я услышал шаги по коридору, Затем дверная рукоятка дрогнула, поворачиваясь. Должно быть, это Писатель.

Не желая, чтобы меня застали в дурацком положении – на седле велосипеда, в машине странной конструкции, в существование которой никто еще толком не верил, и к тому же зная, что любое промедление, любая задержка – вредны для большого дела, я выжал рычаг.

Конечно, было весьма неучтиво так исчезать из жизни. Но какую бы весть о моем веке не принес бы сейчас этот молодой человек – в данный момент мне было все равно.

Прощай, закоснелый девятнадцатый век. Здравствуйте, новые столетия, тысячелетия, эры, эоны!

В момент выжимания рычага я испытал то же странное чувство вращения и головокружения , которое приходит в первый момент путешествия во времени – а затем беспомощное ощущение падения. Придется доработать машину, мелькнуло в голове, когда…

Это «когда» могло стать «если только». Собственно, так оно и произошло. И об этом мой следующий рассказ.

Раздался звон стекла – видимо, вышибло окно или форточку из-за вибрации воздуха. И, на какую-тот несчастную долю секунды я увидел на пороге Писателя – призрачную, почти неразличимую фигуру Настоящего, с поднятой и устремленной ко мне рукой – в надежде остановить.

Остановить? – меня, пленника времени!

Затем и он исчез – отдалившись на расстояние полета. Стены лаборатории потеряли ясные очертания, и снова крылья дня и ночи заплескали над моей головой. Осеняя то одним, то другим, попеременно.

Есть три Измерения Пространства, в которых человек может свободно перемещаться. Время является просто Четвертым Измерением: по всем важным характеристикам совершенно идентичное остальным Измерениям, за исключением того, что наше сознание вынужденно движется в нем с заданной скоростью, словно кончик пера, которым я пишу эти строки. Представьте себе, как он уходит слева направо, строка за строкой, затем вниз – и так далее, страница за страницей – и вы получите представление о том, чем является время для человеческого сознания. И пока вы не прочтете эти буквы, вам не станет ясен смысл того, что я хочу вам сообщить – так и вселенная лишь постепенно открывается нам во времени.

Размышляя над проблемами, намеченными в статьях о специфических характеристиках света, я наткнулся на мысль, которая показалась мне вполне здравой. Что, если бы кому-нибудь удалось манипулировать измерениями? Тогда бы он мог путешествовать по лабиринтам Истории с такой же легкостью, как взять кеб в Уэст-энд!

Платтнерит, внедренный в субстанцию Машины Времени, оказался тем самым ключом, который открыл дверь в эти лабиринты. Платтнерит приводит машину в действие совершенно особым образом, заставляя ее перемещаться в новой конфигурации Пространства и Времени. Те, кто видит удаление Машины Времени – как это случилось с моим другом Писателем, – говорят о головокружительной вибрации перед тем как она исчезает в Истории. И водитель – в данном случае я сам, – неизбежно и, безусловно, страдает от тошноты, вызванной центробежной силой и силой Кориолиса, отчего рождается чувство, будто вылетаешь из седла.

Но все эти побочные эффекты, вращение, вызванное платтнеритом, – совершенно иной природы, непохожее на вращение механизма или медленного колыхания Земли. У водителя рождается иллюзия, что он спокойно сидит на месте, а время пролетает мимо машины – а между тем это и есть вращение Времени и Пространства. Точнее, того, что мы так называем, не подобрав этим феноменам иных характеристик.

Итак, ночь летела за днем, туманные очертания лаборатории постепенно пали и растаяли, и я очутился в открытом пространстве. Я снова миновал период в будущем, когда лаборатория была стерта с лица земли. Солнце вылетало из-за горизонта со скоростью мяча, дни спрессовались в минуту: вокруг меня то и дело воздвигались строительные леса, которые тоже скоро опали, оставив меня в одиночестве на склоне пустого холма.

Скорость продвижения во времени возрастала. Смена ночи и дня сливалась в глубокие синие сумерки – и Луна вращалась, сменяя фазы, точно детский волчок. Когда я нажал на рычаг еще сильнее, мелькающее над небом Солнце превратилось в световую дугу, которая на миг исчезала из виду, сменяясь темным пятном ночи. Таким же пестрым калейдоскопом мельтешила погода: снег и зеленая трава возникали попеременно, извещая о смене времени года. Наконец, ускорение дошло до такой точки, что я погрузился в совершенное спокойствие и безмятежность, в котором были заметны только годичные ритмы Земли – перемещение солнца по экстремам – оно совпадало с частотой моего пульса над переливающимся ландшафтом: он стал сплошным мутным зеленоватым пятном.