Евгений Велтистов - Глоток солнца.Записки програмиста Марта Снегова

— Надо что-то сделать!

Наг взял меня под локоть, подвел к окну.

— Попробуйте снять силовое поле, если сможете. — Он опять смеялся надо мной. — И не забудьте, что роботу можно только приказывать. Причем на его языке.

Он ушел; а я бросился к лентам записей. Вместе с последними словами Нага ко мне пришло решение. Я заменяю в машине ленту Килоу на свою (такие записи велись во время отдыха всех работников лаборатории для сравнения с состоянием подопытного). Итак, я заменяю ленту, и через несколько минут ложная информация поступает в облако. Оно решит, что подопытный чудесным образом выздоровел, воскрес и начнет действовать. Может быть, это нечестно — подвергать профессора Килоу сильному удару, но иначе я не мог поступить. Только получив сигналы облака и реакцию Килоу, я мог предъявить ученым доказательство бесчеловечности опытов. Центр Информации расшифрует записи, узнает код облака, смоделирует его строение.

Я уже видел, как удираю с этого дьявольского острова. Выхожу — а там зеленое лето…

Едва успел я заменить ленты, как загорелся сигнальный глазок: машина передавала информацию. Профессор Килоу, которого я отыскал по видеофону, сообщил, что сегодня облако облучает его через каждые два часа. Теперь предстояла лишь встреча с Гаргой.

Я поднялся в студию и удивился, услышав чужой, спокойный голос. Гарга обернулся на стук дверной ручки, быстро выключил динамик. Но я уже слышал — достаточно было этих двух неполных фраз: «… Опыты, опасные для человечества. Совет надеется…».

Гарга, сгорбившись, сидел за столом. Он смотрел на меня и словно не узнавал или хотел убедиться в моем присутствии. Наступило молчание.

— Это предупреждение нам, — наконец сказал я. Он встал, расправил плечи, вдруг ожил.

— Да, нам. — Гарга улыбнулся. — Совет взволнован. Если победит мое предложение, перед социологами, философами, психологами и прочими встанет ряд острых проблем. Их надо решать быстро. Скромные земные ресурсы вряд ли устроят общество бессмертных…

Я слушал красноречивые рассуждения, и злость охватывала меня. Разбитые гравилеты, бледные лицаг испуганные глаза — сколько их еще?

— Хватит! — прервал я Гаргу. — Вы не о том. Лучше скажите, сколько жизней будет искалечено!

Дядя резко остановился, будто налетел на невидимое препятствие, уставился на меня.

— Я уже говорил тебе, — произнес он спокойным голосом, — что возможно усиление рационального…

— Сколько новых Килоу вы планируете?

— Опыт еще не окончен. Рано делать выводы.

— Или поздно, — подумал я вслух. — Там, на «М-37», когда вы столкнулись с облаком, вы уже знали, что оно будет нападать на нас?

— Ах, вот оно что… Нет, не знал.

— Почему вы не предупредили Совет? Струсили?

— О чем ты говоришь! — закричал Гарга, выходя из себя. — Твой Совет сидел в уютных кабинетах, когда я один на треклятой космической станции, один во всем космосе, увидел эту сверкающую штуку. Пока мы налаживали переговоры, я насмотрелся таких картин, каких не увидит никто, никогда, ни один сумасшедший. Я был для него первым человеком, а оно для меня — первым настоящим помощником. Я, именно я первый договорился с ним по радио, и мне ничто не было страшно, потому что моя цель была достигнута: моя биомашина работала. Случай, совпадение обстоятельств, — энергия этого дьявольского шара и моя машина, — но она ожила, она работала! Ты это понимаешь — что значит достигнутая цель?!

— Да, понимаю! — Я тоже сорвался на крик. — Но ведь есть еще благоразумие!

— Благоразумие! В твоей жизни наступит момент, когда ты пошлешь к чертям всякое благоразумие и поверишь в свои идеи!

— Это предательство! — сказал я тихо, но твердо. — Вы за это ответите.

— Не забывай, что ты — мой сотрудник. И тоже разделишь ответственность.

— Я ничего не забыл… Но вы… вы никогда не посмеете облучать людей насильно!

— Насильно? — Гарга рассмеялся. — Война маленького острова со всем миром? Не думаешь ли ты, что я сошел с ума?

— Тогда откройте остров для всех!

— Это дело облака, — устало сказал дядя. Он сел, обхватил голову руками. Кажется, он понимал, что ловушка захлопнулась.

— Прикажите ему! — потребовал я. — Или вы тоже подопытный?

Дядя в бешенстве вскочил.

— Хорошо, я — подопытный, — хрипло сказал он. — И это мое дело… Но какого черта сюда лезет Совет! Что ему нужно! Неужели непонятно, что облако не будет перестраивать Землю?

Я подошел к нему вплотную, сказал:

— А если вернутся те девятьсот? Он побледнел.

— Кто ответит за плен Сингаевского? — спросил я его.

Он молчал.

— За разбитые гравилеты? Он молчал.

— За искалеченного Килоу?

Он молчал.

Сдерживая ярость, я совсем тихо сказал:

— Никто к вам никогда не придет! Слышите? Никто! Никто не спросит, существуете вы на самом деле или нет!

На меня глядела белая застывшая маска с темными провалами глаз.

А совсем рядом, за забором, была другая жизнь. На рассвете рыболовные бригады садились в воздушные мобили и улетали в море; они возвращались после захода солнца на землю, которую как следует не успевали рассмотреть, но любили и чувствовали, как своих детей и жен, как теплый уютный дом и песни. Там, за забором, кап варил уху и катал на плече внука Мишутку, потому что рыбачек тоже тянуло в море. Из-за забора еще недавно махала мне Лена в пушистой снежной шубке и шапочке, ну настоящая Снегурка, и звала бродяжничать по острову. Сейчас я приду к ней и скажу: «Я — предатель. Я готов нести ответственность»…

И я пошел к ней. Я должен был это сказать, чтоб весь остров знал, какое будущее готовит им Гарга.

Дома были только кап и Мишутка. Они натягивали меховые унты. Радостно объявили:

— Мы — в море!

— Как, пешком?

— Мы видим море до дна, — успокоил меня кап,

— И катаемся там на коньках, — добавил Мишутка.

— А Лена?

— Лена? — Кап развел руками. — Улетучилась. Михаил, где Елена?

Мишутка довольно шмыгнул носом.

— Она работает в музее.

— Прогуляйся, — просто сказал кап.

В музее я прошел залы с каменными крючками и каменными наконечниками стрел, залы с образцами пород и чучелами животных, залы морской флоры и фауны, залы с документами истории. Портреты ученых провожали меня суровым взглядом: они знали, что мне нужна только Лена.

Я нашел ее в комнате с высочайшими, до самого потолка, шкафами. Она сидела среди груды папок. Я подо шел осторожно, позвал. Она подняла голову, улыбнулась, приложила палец к губам.

— Тише! Садись и читай.

Лена сказала это таким тоном, что я невольно повиновался. Она придвинула мне папку.