Аластер Рейнольдс - Исправление

— Рана?

Рана теряет самообладание.

— Я только хотела сказать, что… кофейный автомат сломался. Может, кто-нибудь его посмотрит?

— Только завтра. Сейчас здесь нет ни одного специалиста. Но я сделаю запись в журнале.

— Спасибо, Катиб.

После паузы он спрашивает:

— Больше ничего? Или что-то еще не в порядке?

— Нет, — отвечает она. — Больше ничего. Спасибо, Катиб.

Рана догадывается, о чем сейчас думает Катиб. Она слишком много работает, полностью зациклилась на своем задании. Поговаривают, что Механизм оказывает на людей такое действие. Он их затягивает. Они погружаются в лабиринт возможностей и вероятностей и уже не выходят из него, по крайней мере такими, как прежде.

Но Рана все еще убеждена, что слышала хлопанье крыльев ворона.

— …Уверенной относительно чего? — переспрашивает Сафа с любезной улыбкой.

— Относительно того, что все будет работать так, как вы рассказали, — поясняет пытливый юноша.

— Математические выводы предельно ясны и прозрачны, — отвечает Сафа. — Уж я-то знаю — сама разработала большинство этих методов.

Получается не вполне скромно, но, похоже, присутствующим это до лампадиона.

— Я хочу сказать, что здесь нет места неопределенности. Мы знаем, что спектр альтернативных временных линий простирается почти бесконечно, и мы знаем, что забрасываем в каждую из этих временных последовательностей наименьшее возможное количество энтропии.

Сафа изображает сдержанную улыбку, надеясь, что этого объяснения будет достаточно для любознательного юноши и она сможет продолжить свою презентацию.

Но тот далеко не удовлетворен ответом.

— Все это прекрасно, но не кажется ли вам, что вы исходите из молчаливого допущения, будто во всех этих временных линиях наличествует порядок, которым они могут поделиться? А если это не так? Что если все остальные Механизмы точно так же повреждены и покрыты коррозией, как наш? Что произойдет тогда?

— Все сработает в любом случае, — заверяет Сафа, — общее количество информации [2] во всех параллельных временных линиях таково, что мы почти с полной уверенностью можем гарантировать обнаружение по крайней мере одной совершенно целой копии. Разумеется, если все Механизмы повреждены ровно в той же степени, что и наш, то Исправления не выйдет — вы не можете получить что-то в обмен на ничего. Но такой вариант крайне маловероятен. Поверьте мне, я вполне уверена: мы сможем отыскать достаточно информации в параллельных мирах, чтобы реконструировать нашу копию.

Юноша, кажется, удовлетворен ответом, но как только Сафа открывает рот, чтобы продолжить речь, он снова поднимает руку.

— Извините, но… мне просто интересно. Мы будем закачивать в каждую из этих временных линий одно и то же количество энтропии?

Это грамотный технический вопрос, из которого следует, что молодой человек гораздо лучше подготовил домашнее задание, чем большинство присутствующих.

— На самом деле нет, — отвечает Сафа настороженно. — Как показывают расчеты, при обмене энтропией всегда имеется некоторый небольшой разброс значений. Если определенная копия Механизма обладает большим количеством пригодной для нас информации, то мы закачаем в нее больше энтропии, чем в копию, которая может предложить меньше информации. Но все равно речь идет об очень незначительных различиях, о мелочах, которые никто не в состоянии заметить.

Юноша запускает пятерню в челку.

— А если найдется только один?

— Что, простите?

— Я имею в виду: если там, в параллельных мирах, существует только одна-единственная целая копия, а все остальные повреждены в той же степени, что и наша собственная?

— Такого не может быть, — отвечает Сафа, надеясь, что найдется кто-нибудь, кто перебьет любознательного энтузиаста, задав ей другой вопрос. Не то чтобы она была в себе не уверена, просто чувствовала, что этот допрос может продолжаться таким вот образом всю ночь.

— Но почему же? — упорствует молодой человек.

— Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Математика утверждает: вероятность подобного настолько ничтожна, что мы можем про нее забыть.

— А вы верите математике?

— А почему я не должна ей верить? — Сафа начинает терять терпение, она чувствует: на нее наезжают и пытаются загнать в угол. Самое время директору музея встать на ее защиту, но, как всегда в таких случаях, он, видимо, отвлекся на что-то другое. — Разумеется, я верю в математику. Было бы крайне странно, если бы это было не так.

— Я только хотел спросить, — голос юноши звучит обиженно, как будто это на него нападают. — Может, это действительно маловероятно — я вам верю на слово. Но просто мне хочется знать, что произойдет в этом случае?

— Не забивайте себе голову, — твердо произносит Сафа. — Этого не случится. Не случится никогда. А теперь, с вашего позволения, я могу продолжить?

Ее пальцы давят на кнопку вызова Катиба. Но никакой реакции не следует. Телефон мертв, и она только теперь замечает, что его дисплей не светится. Она кладет трубку на рычаг, потом делает еще одну попытку, но ничего не происходит.

Только после этого Рана внимательно приглядывается к шестеренке, над которой работала. В антикитерском Механизме имеется тридцать семь зубчатых колес, это двадцать первое, и хотя оставалось еще немало сделать, прежде чем его можно будет вернуть в коробку, но все же она его изрядно почистила. А сейчас шестерня выглядит, будто Рана и не начинала работу. Целыми неделями Рана очищала ее поверхность от коррозии, а теперь та снова вся покрыта пушистым зелено-голубым налетом, как будто кто-то погрузил артефакт в сильную кислоту в те минуты, когда Раны не было в лаборатории. Более того, когда она, не веря своим глазам, в полном отчаянии разглядывает колесо, то замечает: на нем не хватает трех зубцов — то ли отломаны, то ли просто сточились до основания, результат один и тот же. И что хуже всего, по колесу проходит глубокая царапина, а скорее, даже трещина, готовая расколоть его пополам.

Выбитая из колеи, но и в равной степени захваченная каким-то болезненным любопытством, Рана берет скребок, с которым работала до того, как услышала странные звуки, и касается им участка, пораженного зелено-голубой коррозией. Часть пушистого налета отделяется почти сразу, да только вместе с ним откалывается добрая четверть шестеренки, и отвалившийся кусок рассыпается и превращается в кучку бледных гранул на столешнице верстака. Пораженная Рана впадает в ступор. Она не в силах поверить глазам, она просто стоит и смотрит на уничтоженное зубчатое колесо, из которого вырван громадный кусок. А затем в ее руке ломается и сам инструмент.