Юрий Глазков - Черное безмолвие (сборник)

«Летящая тюремная камера, да и только, — еще сохраняя присутствие духа, размышлял он. — Ладно, надо поесть».

Он уселся за стол, отменно поел, выпил банку пива, устало прикрыл глаза. Ему снилась родная Бретань, море, залив, песок на берегу и любимая Жаннет… Он был молод, капитан Рошар, ему было всего 28 лет.

Проснулся он как от толчка, резко выпрямился и долго не мог понять, где он и что с ним. Потом вспомнил. Бессилие душило его, превращаясь в нестерпимую злобу, злоба переросла в ярость. Рошар бросился к пульту и вжимал, вжимал со всей силой кнопку включения двигателя, но тот по-прежнему был мертв. В танках корабля топлива не было, а на счетчиках сияли нули. Рошар размахнулся, и брызги стеклопластика разлетелись в стороны. Нули больше не горели, но топливо от этого не появилось.

Обессилев от этой вспышки гнева, Рошар снова заснул. Сон был короткий, осколок коснулся его лица, и он открыл глаза.

«Сколько я спал, час, два, шесть?» — Рошар не мог отвязаться от настойчивой мысли: «Сколько?»

Он потерял счет времени и пытался найти хоть какую-то ниточку, чтобы понять: сколько прошло часов. А время шло, бежало, летело, стояло на месте и было неподвластно Рошару, он жил вне времени, отдельно от него, и сознание не могло постичь его течения. Еда, сон, еда, звезды в иллюминаторе, тоска по Земле, воспоминания, воспоминания, сон, еда, еда, сон… Рошар летел среди ярких красивых звезд, для него не было ни дня, ни ночи, для него был полет и звезды. Рошар летел, стараясь подчинить себя обстоятельствам, но вопрос: «Сколько я лечу?» — все настойчивее стучал молотом в его голове. Эта мысль становилась все навязчивее и навязчивее, и казалось, в мире нет более существенного, лишь бы узнать: сколько?

Этот вопрос преследовал его даже во сне. Он задавал его и вслух и про себя.

Биоритм, взращенный Землей, был потерян, жизнь его не подчинялась земным часам.

Рошар сходил с ума от потери времени. Чтобы хоть как-нибудь вернуть себе время, он все чаще и чаще начинал считать пульс: «…раз, два, три… пятьдесят шесть».

«Вот и минута, — радовался пилот, — вот вторая, третья… пять, десять минут, двадцать».

Он долго просиживал, держа руку на пульсе, и с каким-то исступлением подсчитывал его. Он жил с временем, он был не один. Но надо было что-то сделать, руки Рошара оказывались занятыми, пульс исчезал, соприкосновение с временем кончалось. И опять тоска и бессилие наполняли его.

Однажды, проснувшись, Рошар решил поесть и набросился на еду, но оказалось, что желудок его еще полон, прошло слишком мало времени. Пилот зарыдал, как ребенок, испугавшийся одиночества. Успокоившись, он занялся физическими упражнениями. Удерживаясь за поручни, Рошар почувствовал, что ему мешают ногти.

«Эврика! — обрадовался он. — Да я их стриг обычно раз в три недели, не чаще. Что же это? Прошло не более трех недель, а я думал, что несколько месяцев. Слава богу! Я теперь знаю, как считать время».

Жизнь на корабле, заточившем его, стала не столь томительной. Теперь Рошар знал время. Как-то, заглянув в зеркало, он заметил, что волосы его спадают до плеч.

«Надо же, как выросли, в юности я отращивал такую шевелюру месяцев пять», — вспомнил он и осекся… это совершенно не совпадало с его «календарем ногтей». Рошар разбил зеркало.

И все-таки этот француз был твердый орешек. Он решил жить ритмом желаний. Пил и ел, когда хотел его сильный организм, а аппетит его был поистине волчьим. Время бежало вслед за его желудком, ритм жизни наладился, свой особый, гастрономический ритм.

Прошло десять лет. Наземные пункты слежения за космосом отметили в районе Марса яркую точку. Она стремительно приближалась к Земле. Ее перехватили на полдороге от Марса. Сенсация мгновенно облетела планету:

«Космический корабль, потерянный 10 лет назад, вернулся! Пилот Рошар жив!», «Встреча на космодроме завтра!!!»

К встрече готовились друзья Рошара и Жаннет. Буксир доставил корабль на Землю. Из него вышел пилот… Неловкое молчание прервала Жаннет:

— А где же Рошар? — спросила она и заглянула в открытый люк корабля.

Старик с густой белой бородой тихо спросил:

— Жаннет, который час?

Профессор был доволен. Защита проходила просто блестяще. Вся комиссия одобрительно кивала головами в такт уверенному, сильному голосу аспиранта, который смело и непринужденно расправлялся с целыми звездными скоплениями, галактиками и метагалактиками.

Волна одновременно кивающих седых голов напоминала церковный молебен, когда молчаливо склоняются перед всевышним.

— Таким образом, исследования нашей лаборатории, основанные на эпохальных наблюдениях нескольких поколений астрономов, убедительно доказывают, что Вселенная стационарна. Так было и так будет, нашим поколениям не надо бояться свертывания пространства и времени, дыхание Брахмы не остановится! — звучали уверенно слова молодого человека.

— Мистер Огион, — обратился к нему из зала обладатель густой белой бороды, — значит, вы утверждаете, что Вселенная неизменна. А как быть с ассоциацией двойной звезды, образовавшейся несколько сот лет назад?

— Уважаемый профессор Гордон, природа созидает, а разрушаем в основном мы, люди. К счастью, мы еще не научились разрушать звезды. Два ярких огненных шара летят вместе, в дружеском взаимопонимании. Наступило энергетическое равновесие, звезды, их гравитационные поля нашли между собой компромисс. Природа закончила еще одно свое творение… образовалась двойная звезда… Таковы законы природы, они, очевидно, более точны, чем наши понятия о них, — театрально ответил Огион.

Зал зааплодировал молодому ученому, особенно усердствовали две престарелые профессорши. Они не спускали восхищенных глаз со стройной фигуры Огиона и даже подпрыгивали, как школьницы, тянущие руки, чтобы первой ответить на вопрос учителя.

— Ну что ж, — попытался спасти свое положение профессор, — нас рассудит «Сверхнадежный», который долетит до звезд через сто пятьдесят лет. Совсем недавно мы получили его сигналы, он продолжает свой долгий путь, и мы надеемся, что ничто и никто не помешает ему… Жаль, что нас уже не будет.

Председательствующий объявил голосование. Несмотря на тень сомнения, брошенную выступлением профессора, результат был более чем очевидным. Мистер Огион стал доктором философии в области астрономии.

Таков был один из жизненных эпизодов будущего председателя Комитета науки и техники…

Мелькали десятилетия… «Сверхнадежный», давно потерявший связь с Землей, летел и летел, ослепший, оглохший, с пустыми батареями. Ток не оживлял его систем, корабль был мертв. И только скорость и масса сохраняли энергию этой песчинки бесконечного океана. Он ворвался в гравитационное поле двойной звезды и стремительно помчался к ней навстречу. Хрупкий энергетический баланс нарушился, на небосводе вспыхнуло яркое свечение, раскаленные частицы бывших звезд устремились в дальние дали Вселенной для нового созидания, среди них были и частицы «Сверхнадежного», теперь уже окончательно потерянного Землей.