Эрик Рассел - Оса

Наслаждаясь сирианской кухней, ароматы которой напомнили давно забытые запахи детства, Моури подумал, что какая-нибудь другая «оса» выдала бы себя тем, что ее просто-напросто стошнило бы за столом.

Плотно отужинав, он отправился в город.

Слоняясь по вечерним улицам, Моури пристально всматривался в лица прохожих, вслушивался в разговоры, старался запомнить все, что может пригодиться. Особо его занимало настроение меньшинства — ведь никакой, даже самый авторитарный строй, невозможен без своих диссидентов, ни одна, даже самая что ни на есть справедливая война не обходится без стойких, убежденных пацифистов. И, как не бывает абсолютно безупречных генералов, так не бывает безоговорочно преданных солдат. Всегда есть горстка отщепенцев по тем или иным причинам, настроенная против войны — то ли из отвращения к убийству, то ли из-за обыкновенного страха быть убитыми. Отсюда — нежелание маршировать в ногу, неверие в победу, предчувствие поражения, разочарование в руководстве, недовольство, возмущение и так далее, и так далее. Ни одной — ни политической, ни военной диктатуре еще не удалось полностью истребить всех недовольных. И Моури не сомневался, что по теории вероятности и на Джеймеке найдется немало обиженных и оскорбленных — диссиденты, пацифисты, обычные уголовники и прочие, прочие, прочие. «Оса» не вправе забывать о них — о тех, кто не вскакивает как угорелый по сигналу трубы и не бежит сломя голову за барабанной дробью; «оса» должна использовать их, если не каждого в отдельности, то сам факт их существования.

К полуночи Моури вернулся в отель, убежденный в том, что местные власти наплодили для него достаточно козлов отпущения. Нет, никто из людей не обмолвился неосторожным, необдуманным словом, однако то и дело, в разговорах сквозило что-то недосказанное, затаенное; посторонний наблюдатель уловил бы это и за сто ярдов. Недовольные и униженные, алчные и тщеславные, аморальные и прочие — все они годились для подрывных целей «осы».

Уже лежа в постели, Моури мысленно собрал всю эту скрытую оппозицию в некую мифическую организацию Дирак Ангестун Гесепт — Сирианская Партия Свободы, назначил себя президентом, секретарем, казначеем, центральным комитетом ДАГ и удовлетворенно хмыкнул. Тот факт, что остальные члены новоявленной партии даже не подозревали о своем членстве, не были знакомы ни с уставом, ни с президентом, не принимали участия в выборах, не имел значения, как не имело значения и то, что рано или поздно Кайтемпи сама организует сбор членских взносов в виде отрубленных голов или чего-нибудь в этом роде. Палачи начнут охотиться за жертвами, жертвы — за палачами, и так изо дня в день — глядишь, и на далекой голубой планете вздохнут посвободнее.

С этой счастливой мыслью Джеймс Моури, он же Шир Агаван, заснул. Его дыхание было подозрительно ровным для багроволицей формы жизни, храпел он неестественно низким тоном и, вообще, спал на спине, что уж и вовсе было неслыханно в здешних краях.

Когда один человек подменяет собой целую армию, это — не шутки. Он обязан предельно собраться, мобилизовать все силы; не размениваться по пустякам, но и не упускать любую возможность досадить противнику.

Перед Моури стояло две задачи: во-первых, подыскать крышу понадежнее, и, во-вторых, пора бы уже прощупать и пощекотать неприятеля. Поразмыслив, он решил объединить обе задачи.

Пластиковым ключом Моури осторожно отпер кейс. От напряжения тоненькая струйка пота побежала по спине — замок был далеко не безобидным, и Моури не оставляло чувство, что однажды он перепутает пластиковый ключ с таким же стальным, который лежал сейчас в брючном кармане, и тогда — пиши пропало — от него не останется и мокрого места.

Помимо взрывчатки, кейс был набит пакетами с прокламациями и банкнотами, причем денег было столько, что Моури запросто мог считать себя миллионером, а если учесть запасы в далекой пещере — мультимиллионером.

Вытащив пачку листовок в добрых два пальца толщиной, он так же осторожно запер кейс. Нешуточное дело — постоянно играть с огнем, ожидая, что можешь в любую минуту взлететь на воздух. Однако нет худа без добра: стоит какой-нибудь ищейке в отсутствие Моури заинтересоваться содержимым кейса, его тут же размажет по стенам вместе со всеми вещественными доказательствами.

Выйдя на улицу, Моури сел в первый попавшийся автобус. Улучив момент, когда сиденья вокруг опустели, он прилепил листовку на боковое стекло и поспешил выйти.

На листе крупным шрифтом было напечатано: «Война — средство обогащения для избранных. Для простых людей — несчастья и лишения. Придет час и Дирак Ангестун Гесепт покарает первых и придет на помощь вторым!»

Резкое повышение военного налога пришлось весьма кстати: Моури надеялся, что этот очередной удар несколько притупит у горожан чувство патриотизма, и листовку, возможно, тут же не сорвут в приступе праведной ярости. К тому же он уповал на слухи, на слухи, которые в любой точке Вселенной обладают одним, совершенно изумительным свойством — разбегаться, как круги по воде.

Не прошло еще и шести часов, а запасы Моури уменьшились на восемьдесят листовок! Он совершал чудеса изворотливости, рисковал сверх меры, но всякий раз умудрялся вовремя улизнуть. Моури остался доволен собой, а один случай особенно ему запомнился… Это была пятьдесят шестая листовка.

Рядовая уличная пробка: крики, ругань, толпа зевак, разъяренные водители и сочувствующие прохожие. Молниеносно сориентировавшись в ситуации, Моури незаметно налепил «пятьдесят шестую» на сверкающую ослепительной чистотой витрину какого-то магазина и растворился в гуще суетящихся сирианцев. Тут кто-то приметил витринное украшение и привлек всеобщее внимание к вопиющему безобразию. Толпа вылупилась на листовку. Моури пялился и возмущался вместе с остальными.

— В-вы только п-п-посмотри-т-те, — лепетал, заикаясь от волнения, поджарый сирианец, тыча крючковатым пальцем в витрину. Это именно он сделал сногсшибательное открытие, и теперь его трясло от гнева и отвращения. — Они чт-то, сп-п-пятили в этом м-магазине?! З-за решетку их, з-за решетку!

Моури протиснулся к витрине и громко, чтобы все слышали прочитал:

— «Те, кто открыто ратуют за войну, те, кто непреклонно стоят на милитаристской платформе, скоро преклонят колени на эшафоте и, обливаясь слезами, взмолятся о пощаде. Дирак Ангестун Гесепт». — Моури нахмурился и покачал головой. — Нет, хозяин магазина не осмелился бы, это не он.

— К-кто, к-то осмелился? — взвыл Поджарый.

— Кто?! — Моури сверкнул глазами. — Вы первый заметили листовку, да? Так, может, это сделали вы?