Рэй Брэдбери - Пропавший марсианский город

Он сел за руль.

- С чего начнем? С этого? И щелкнул переключателем.

Механическая собака Баскервиллей начала повизгивать во сне.

- Молодец, - он щелкнул другим переключателем. - Как ж ты действуешь, зверюга? Куда ты поедешь, когда я тебя заведу? Колес-то у тебя нет. Ну что ж, удиви меня. У меня хватит духу.

Машина затряслась. Машина рванулась вперед. Она мчалась. Она неслась. Он крепко вцепился в руль.

- Боже правый! Машина набирала скорость.

Она рассекала воздух. Небо мелькало над головой. Спидометр показывал сто десять километров, потом сто тридцать.

Впереди сверкающее шоссе разветвлялось. Невидимые колеса грохотали, стучали по дороге, которая становилась все хуже и хуже.

Вдали показалась встречная машина.

Она шла на большой скорости. И…

- Она едет не по той стороне дороги! Видишь, жена? Не по той стороне!

Тут он понял, что жены рядом нет.

Он был один в машине, мчащейся уже со скоростью сто сорок пять километров навстречу другой машине, идущей на той же скорости.

Он повернул руль.

Машина перешла на левую сторону шоссе. Почти одновременно автомобиль сделал такой же маневр и оказался на той же стороне.

- Идиот, о чем он только думает?! Где эти проклятые тормоза?

Он ощупал ногой пол. Тормозов не было. Действительно странная машина. Набирает скорость какую захочешь и не останавливается - до каких пор? Пока не сядут аккумуляторы? Тормозов не было, только акселераторы. На полу было множество круглых кнопок и, когда он нажимал на них, скорость возрастала.

Сто сорок пять, сто шестьдесят, сто девяносто километров.

- Милостивый Боже! - вскричал он. - Мы столкнемся! Как тебе это нравится, милая?

И в последнюю секунду перед столкновением он решил, что ей бы это понравилось.

Машины столкнулись. Они вспыхнули. Они разлетелись на куски. Они опрокинулись. Он почувствовал, что его бросает из стороны в сторону. Он был факелом, устремленным в небо. Он выделывал в воздухе судорожные телодвижения, чувствуя, как неведомая сила с треском ломает его кости, как слипшиеся леденцы. И затем, обнимая черную любовницу-смерть, все еще содрогаясь в конвульсиях, он падал, охваченный мрачным восторгом, навстречу неизвестности.

Он был мертв.

Он был мертв долгое время.

Затем он открыл один глаз.

Он ощутил, что что-то зажглось у него внутри. Он почувствовал, что тепло поднимается все выше, как кипящая вода в заварном чайнике.

- Я мертв, - произнес он, - но жив. Ты видишь, жена? Мертв, но жив.

Он обнаружил, что, выпрямившись, сидит в машине. Он просидел так десять минут, размышляя о том, что произошло.

- Что ж, - пробормотал он в раздумье, - разве это не увлекательно? Если не сказать: фантастично? Если не сказать: опьяняюще? Да, это выбило из меня душу, которая вылетела из одного уха и влетела в другое, ударило меня под дых, разорвало мне кишки, сломало кости и вышибло мозги, но, но, но, жена, но, но, но, дорогая, милая, Мэг-Мэгги-Мэгган, я бы хотел, чтобы ты была здесь, может быть, это вытряхнуло бы никотин из твоих наполовину прокуренных легких и вышибло бы эту потрясающую глупость из твоих мозгов. Что ж, посмотрим, жена, давай посмотрим, муж мой.

Он взялся за рычаги. Он включил двигатель.

- Попробуем еще одно развлечение? Еще одно приключение?

- Попробуем!

И машина рванулась вперед.

Почти сразу же она развила скорость сто шестьдесят километров, потом двести сорок.

Почти сразу появилась встречная машина.

- Смерть, - сказал поэт. - Видно, ты всегда здесь? Ты всегда поблизости? Можешь, ты рыщешь здесь в поисках добычи? Посмотрим, какова ты.

Машины быстро сближались. Он свернул на другую сторону шоссе. То же самое сделал другой автомобиль, мчась навстречу гибели.

- Ага, я вижу. Хорошо. Теперь так, - произнес поэт. Щелкнул переключателем и прибавил скорость.

За несколько секунд до столкновения обе машины видоизменились. Пробиваясь через призрачную завесу, они превратились во взлетающие реактивные самолеты. Грохоча, они извергали пламя, рассекали воздух, раздались оглушительные хлопки, отмечавшие прохождение звукового барьера, и затем мощнейший взрыв - они столкнулись, как две летящие пули, слились в единое целое, перемешались, и кровь и разум стали едиными, и наступила вечная ночь, и они рухнули в спокойную, загадочную тьму.

- Я мертв, - вновь подумал он.

- И, слава Богу, это прекрасно.

Он очнулся и ощутил улыбку на своем лице. Он сидел в машине.

- Дважды мертв, - размышлял он, - и с каждым разом это все приятнее. Почему? Интересно, правда? Очень любопытно. Более чем странно.

Он снова включил двигатель.

- Что на этот раз? Может, локомотив? Как насчет допотопного огромного черного паровоза-кукушки?

Теперь он был машинистом, ведущим поезд. Мелькало небо и на телеэкранах - или что это было? - быстро сменяли друг друга клубящийся дым, окутанный паром паровоз, гигантские скрежещущие колеса на колее, и вдалеке дорога, идущая через горы, и показавшийся вдали второй паровоз, черный как бык, изрыгающий дым, движущийся по тем же двум рельсам, по той же колее, направляющийся навстречу невиданному крушению.

- Я понимаю, - задумчиво протянул поэт. - Я начинаю понимать, что это такое и для чего это нужно; это нужно для таких, как я, несчастных, неприкаянных идиотов, запутавшихся и отчаявшихся, брошенных матерями сразу же после родов, обвиняемых во всех смертных грехах и сходящих с ума от желания умереть, им все время причиняют боль, вся душа в шрамах, постоянное недовольство жены, но одно очевидно - мы хотим умереть, мы хотим, чтобы нас убили; вот для чего это нужно, быстрое и удобное исполнение желания. Так исполни его, машина, помоги мне, прекрасное, замечательное создание. Возьми меня, смерть! Я тот, кто тебе нужен.

И два локомотива столкнулись и поползли друг на друга. Они устремились вверх по черной лестнице взрыва, соединившись ведущими валами, лоснящимися черными утробами и паровыми котлами, и с грохотом закружились они в ночи среди бури осколков и огня. Два локомотива в нелепом, зловещем танце, охваченные и расплавляемые яростью и страстью, сделали чудовищный реверанс и полетели вниз, и бесконечно долго падали они на дно скалистого ущелья.

Поэт пришел в себя и тут же схватился за рычаги. Ошеломленный, он что-то тихо мурлыкал себе под нос. Он напевал что-то непонятное. Глаза его сияли. Сердце быстро колотилось.

- Еще, еще, теперь я понимаю, я знаю, что надо делать, пожалуйста, еще, еще. О, Боже, еще, только истина сделает меня свободным, еще!

Он нажал на три, четыре, пять педалей.

Он щелкнул шестью переключателями.

Машина превратилась в нечто среднее между автомобилем, реактивным самолетом, локомотивом, планером и ракетой.