Варвара Мадоши - Одна сорок шестая

И я пошел на кухню заваривать чай.

Мои подозрения относительно мистера — доктора, капитана, кто он там — Уотсона, возникшие в госпитале, подтвердились очень быстро.

Мало того, что он знал меня, он знал о существовании Майкрофта. Или, во всяком случае, представлял, чем Майкрофт занимается: его взгляд на следящие за нами камеры уличного движения был весьма красноречив, он даже ухмыльнулся краем рта.

Ну братец!

Никаких опасных дел на моем горизонте не видно, а Уотсона практически шатает на ходу. Значит, это не очередная попытка навязать мне телохранителя интересным для меня образом. Однако повышенное внимание брата к «найденышу» наводит на мысли.

Опять же, какой актер! Он действительно пустил в больнице слезу на несколько секунд!

МИ-5? МИ-6? Контртеррористические подразделения? Господи, да это лучше Рождества.

Возможно, Майки просто решил сделать мне запоздалый подарок на день рождения.

Мало того, что Уотсон знал Майкрофта, он знал и мою квартиру на Бейкер-стрит.

Нет, не так. Он знал ее.

На пороге он оглянулся, принимая к сведению богемное состояние гостиной, кивнул каким-то своим мыслям, но не выразил неодобрения ни словами, ни бессловесно — странно, а внешне типичный аккуратный представитель среднего класса, даже джинсы выглажены. Задержал взгляд на портрете Джозефа Белла, который я на спор со Стэмфордом утащила из Бартса, но это, может быть, просто оттого, что пытался вспомнить, кто на нем изображен.

Затем Уотсон спокойно повесил куртку на крючок за дверью, спросил: «Чаю?» — и пошел и заварил этот чай. Именно так, как я люблю.

Нет, он уточнил для проформы, конечно, где чайник и заварка, но потом не переспросил ни разу. А разыскать их в том упорядоченном хаосе, который я предпочитаю всем иным видам организации пространства — или задача для незаурядного ума, или дело большой привычки.

К тому же, он безошибочно нашел мой любимый Эрл Грей, который я впопыхах задвинула в заднюю часть шкафа несколько дней назад, оставив спереди травяные смеси для прочистки почек, что принесла миссис Хадсон (она уверена, что у «деточки» нездоровый цвет лица).

Это уже не лезло ни в какие ворота и никакими интригами Майкрофта объяснимо не было.

А потом позвонил Лестрейд — в Брикстоне, в пустующем доме подростки нашли тело в плачевном состоянии. Без следов насильственной смерти, с дорогими запонками и набитым бумажником (подростки не позарились на ценности из-за вида и запаха тела).

Тот факт, что Уотсон подобрался и готов был выскочить за дверь вслед за мной раньше, чем я его позвала, хорошо объяснялся почти сложившейся у меня гипотезой.

День, определенно, удавался.

Очередной сюрприз был поднесен мне на блюдечке, едва только мы с Уотсоном забрались в такси. Позвонил брат. Терпеть не могу говорить по телефону, но его звонки принимаю всегда. Конечно, мелочная опека Майкрофта изрядно раздражает (хуже нашей бабушки, честное слово! «Венди, кушай кашку!»), а попытки переманить на службу к себе в департамент откровенно смешат. Но по сравнению с общим идиотизмом человечества он — меньшее зло.

Майкрофт мне равен. Всегда был, с детства.

— Моя дорогая, — проговорил Майкрофт мягко, но за его тоном чувствовалась сталь, — позволь поинтересоваться, что, по-твоему, ты делаешь?

Разумеется, говорил он о Уотсоне.

— Следую твоим намекам, милый брат, — ответила я жизнерадостно.

Уотсон покосился на меня, но на его лице отразилось только легкое любопытство.

— Каким именно? — уточнил брат с той же обманчивой мягкостью, и мною овладело неприятное предчувствие. — Я, право, не знаю, как трактовать твои действия.

Припомнив досье капитана, я перешла на немецкий: если французского Уотсон мог набраться от размещенного неподалеку контингента, то немецкий знать не должен.

— Таинственный военный со свежими оружейными мозолями и тремором в доминантной руке, про которого ты мне сообщил, знает, чем ты занимаешься и знает, что ты мой брат, — сказала я. — А также знает обо мне кое-какие мелочи, вплоть до любимого сорта чая. Я предположила, что он — моя личная загадка, а я — его проверка. Или и то и другое, ты обожаешь убивать одним выстрелом двух зайцев почти так же, как баловать свою младшую сестренку.

— Вот как? — теперь в голосе Майкрофта звучала неприкрытая угроза (не мне) и тревога (за меня). — Это очень интересно, Шерлок. Потому что я впервые узнал о Джоне Уотсоне сегодня после обеда, от моих армейских коллег, и никогда не встречал его лично.

Пожалуй, стоило посмотреть на Уотсона совсем другими глазами.

— Спасибо за информацию, брат, — коротко сказала я. — Разберусь.

Куда исчезает звук одинокой струны?

Физика дает нам ответ: вибрация, инерция, перемещение воздуха, поглощение в виде тепловой энергии… Философия ставит вопрос иначе.

Человека порою сравнивают с песней. Но инструмент можно тронуть снова — и он послушно запоет. Впитавшуюся в ткань бытия жизнь не соберешь в ладони и не вложишь заново в мертвое тело.

Если мы — музыка, то на чем нас играют? Кто исполнитель?

Что будет, если еще раз заставить говорить стихшую струну?

Все-таки эта Шерлок Холмс, как бы ее ни звали на самом деле, походила на моего друга не только бардаком в гостиной. Глядя, как она под ярким светом полицейских прожекторов скачет по рассохшимся лестницам старого дома в Брикстоне, где нашли тело американского бизнесмена, я никак не мог избавиться от головокружения, дежавю и черт знает чего еще. А эта и внимания не обращала: взмахивала руками в черных перчатках, обзывала всех идиотами и вскрывала тайны чужих отношений со скоростью триста слов в секунду.

Как будто вашего хорошего знакомого играет самый лучший в мире актер: вроде бы почти то же самое, но достаточно крошечной фальши в жестах, движениях — и то, что раньше казалось прекрасным, начинает почти пугать.

Отвлеченно-то я понимал, что будь эта сама по себе, вероятно, она бы оказалась очень даже в моем вкусе — умная, высокая, элегантная, с необычной внешностью… Но на месте моего погибшего друга мисс Холмс выглядела то отвратительно нелепой, то — почти, почти похожей, но не совсем такой, какой нужно, и это было хуже всего.

В отличие от настоящего Шерлока, плевать она хотела на мое мнение о своих дедукциях: я один раз по привычке пробормотал что-то вроде «потрясающе!» — и она посмотрела на меня, словно на гусеницу-вредителя.