Анна Фенх - Ружья еретиков

Одно хорошо, что ползти по лестнице Еретику осталось совсем мало. И еще хорошо, что никому не придет в голову кинуть в шахту гранату. Взрывом разнесет противовес, самим же не понравится. Но даже если просто высунутся в шахту и дадут очередь в стену, будет очень громко. Еретик помнил, как на учениях у него над головой дали очередь из автомата. Слух восстанавливался сутки.

Еретик остановился возле лифтовых дверей в подвал и подумал, что сейчас нужно остановиться, собраться с мыслями, переждать минутку. Просто отдышаться, всего минуту, не больше. Казалось, если вот прямо сейчас остановиться и замереть, то все как-то само собой закончится, его не заметят, о нем забудут. Вечером он вылезет отсюда, пойдет как ни в чем не бывало домой… Только дома уже нет.

Еретик просунул левую руку между ступеньками и, сжав локоть, крепко уцепился за шест. Он нашел единственную, имеющуюся в наличии светошумовую гранату и, пожалев, что больше нет, разжал проволочные усики и сжал в ладони. Другой рукой Китт нашарил в правом верхнем углу дверного проема два небольших ролика и, поддев нижний, бесшумно и без усилий отодвинул левую дверцу на сантиметр в сторону. Переложив гранату в правую ладонь и продев большой палец в кольцо, Еретик выдернул чеку. Он распахнул дверцу в шахту до конца, целую секунду держа гранату в ладони, выжидая время замедления, и метнул «вспышку» в открывшийся коридор. Пружина дверного механизма захлопнула дверь, Еретик спрыгнул на дно шахты и тут же услышал, как взорвалась «вспышка». И почти сразу услышал крик.

Еретик поднялся, снова открыл дверцу, дер-жа наготове автомат, и быстро вылез на этаж. На посту было четверо гвардейцев. Сейчас они все лежали на полу, полностью потеряв ориентацию в пространстве. Резко пахло испражнениями, кого-то мучительно рвало, один из гвардейцев протяжно орал на одной ноте, не слыша себя. Резиновая шрапнель изранила лица.

Не оборачиваясь, Еретик побежал прямо по коридору. К этому времени – господи, господи, как долго все это тянется! – он уже устал бояться. Но все равно неумолимо ныл лоб, в который вот-вот должна была прилететь пуля из открывшейся двери. Ныла спина, там, между лопатками, когда он миновал ослепленный и оглушенный пост. И еще ныл палец на спусковом крючке, потому что нельзя убрать его и нельзя нажать до конца. Только напряженно упираться мякотью в нагретую собственным теплом сталь.

За дверью в конце коридора был излучатель. И там же была охрана. Сколько их? Четверо? Семеро? Пятнадцать? Еретик даже не думал героически ворваться в помещение и длинной широкой очередью перестрелять всех от бедра. Или четко и точечно в лоб, одиночными. Не такой уж он высококлассный стрелок. Вообще говоря, весьма посредственный стрелок, приходится ведь пользоваться оружием большого калибра. Он всегда немного завидовал виртуозам мелкокалиберной винтовки и пистолета. Нет никакой доблести и мастерства в том, чтобы разнести лицо врага из пистолета, в дуло которого можно, считай, кулак засунуть. А вот пристрелить противника из мелкашки, да с одной попытки – это мастерство точного выстрела именно в тот участок тела, попадание в который приводит к немедленной смерти. Такой человек перестрелял бы их всех и даже не остановился. Но Еретик такими талантами не обладал, поэтому он пинком распахнул дверь, швырнул в комнату «банку» дымовой завесы и тут же укрылся от автоматной очереди за стеной.

Через пару секунд помещение было задымлено. За дверью кашляли и матерились гвардейцы. Кто-то стрелял очередями в направлении двери. Хорошо, что не все сразу. «Банка» будет дымить меньше минуты, но Еретику вполне хватит времени…

Еретику вполне хватило времени, чтобы ворваться в комнату, одним прыжком перескочить через внезапно возникший из клубов дыма стол и в падении на пол успеть хлопнуть ладонью по пульту управления. По серой кнопке в ряду точно таких же кнопок. Они восстановили излучатель, но не стали различать кнопки. На первой «Старушке» депрессионное излучение включалось черной кнопкой. Кто-то продолжал стрелять. Дым вокруг, видимость около метра… Дым вокруг и все кнопки одинаковые. На что он нажал?

Раздался странный звук, похожий разом на свист и жужжание, и Еретик уже приготовился почувствовать эту смертную тоску, острую страшную, всепоглощающую, как вдруг в мозг его словно вонзили миллион длинных серебристых игл. И Еретик заорал от боли, которой никогда не испытывал, словно все его тело было мякотью под содранным ногтем и в каждую клеточку с частотой швейной машинки загоняли иглу, прошивая болью насквозь. Вскоре Еретик уже не мог кричать, потому что боль забила ему глотку. Она затуманила разум, отняла дыхание, отняла зрение, слух, все иные чувства, кроме самой себя.

Многим позже он вспомнит лицо гвардейца, который в пьяной от взрыва чувств агрессии избивал его ногами и орал:

– Ты не поешь! Нашу, массаракш, песню! Нашу песню, тварь, ублюдок! Не поешь, массаракш, с нами, да, сволочь? Выродок! – раздавалось одновременно с каждым ударом тяжелого сапога под ребра. – Выродок! Выродок!..

Еретик пришел в себя и почувствовал, что наступает вечер, но не мог понять какого дня. Этого же, когда он штурмовал гвардейское училище? Или прошел месяц? Не болели, пожалуй, только уши и мизинцы ног, все остальное отзывалось то острой и резкой, то тянущей болью при каждом движении. При дыхании болела грудная клетка, Чейз боялся сделать глубокий вдох, хотя чувствовал, что если будет и дальше дышать так же медленно и осторожно, то задохнется.

Во рту он языком, явно прикушенным несколько раз, нащупал острую твердую крошку и понял, что его неоднократно и душевно били в челюсть. Китт поворочал языком, собирая крошки по полости рта и сгоняя вязкую слюну с явным вкусом крови, а потом повернул голову набок и длинно тягуче сплюнул.

«Никогда не было так худо, – подумал он тихо, чтобы громкая мысль не отдавалась болью в страдающем мозгу. – Странно, что жив. Почему не убили? На кровати лежу. Потому что мягко и нигде не давит. Если бы давило – было бы больнее. Кажется, тепло. Звуков почти нет, значит, где-то в здании. В плену?»

– Лейтенант Китт, – раздался в помещении тихий женский голос. – Вы пришли в себя.

Последняя фраза не была вопросом, поэтому Еретик ничего не сказал. Он попытался открыть глаза, но, приподняв веки, ничего не увидел.

– Не вижу, – хотел сказать он, но получилось какое-то бульканье. Разбитые губы по ощущениям напоминали оладьи.

– Что? – обладательница голоса приблизилась.

– Глаза, – смог выговорить Чейз почти внятно.

– Здесь темно, – сказали ему. – Чтобы вас не потревожил свет. Если хотите, я включу ночник.