Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (сборник)

Тимофеев сидел на полу и копался в древнем радиоприемнике «Мир», периодически чихая от пыли, слетавшей с ламп и конденсаторов.

– Делаю квадрофоническое вещание, – сообщил он. – Представляешь: музыка изо всех углов, можно даже с потолка, а динамиков нет. Нелинейное распространение акустических колебаний. Новое слово в технике!

– А как телевизор? – начала было девушка и осеклась.

Телевизор вовсю работал, хотя и не был включен в сеть. Шла передача «Человек и закон». Серьезный, озабоченный всеобщей бесхозяйственностью доктор юридических наук устало корил директора химического комбината за отравление отходами прилежащих водоемов. Изображение было цветным и объемным, от выступающего пахло одеколоном «Эллада». Футболисты расположились по краям экрана, образовав нечто вроде затейливой виньетки, и внимательно слушали.

Тимофееву было плохо. Он не мог ни есть, ни пить, ни спать, ни так далее. Больше всего на свете ему хотелось лечь на утоптанный диван животом кверху и тихо скончаться. Ему вот уже вторую неделю не писала писем девушка Света, которая воспользовалась зимними каникулами, чтобы навестить престарелых родителей. Старики обитали в невообразимо далеком, недоступном никаким средствам связи, подобно обратной стороне Луны, городе Шаламов-Запольский. Однако же, молчанию девушки Светы не было ни объяснений, ни оправданий.

Несчастный влюбленный терялся в догадках, его сорвавшееся с цепи воображение рисовало самые жуткие картины. Попытки с головой погрузиться в привычный процесс изобретательства и рационализации потерпели фиаско, ибо вялые пальцы расстроенного народного умельца неспособны были удержать элементарную отвертку. В беспамятстве Тимофеев метался по своей каморке, словно зациклившийся в многолетнем заточении зоосадовский волк. В один из раундов своего блуждания он случайно угодил в дверь, и душевные терзания, внезапно упорядочившись в нем, швырнули его на волю – в темноту, в холод, в снегопад.

Что делал Тимофеев посреди ночной метели, никому не ведомо. Не исключено, что он обнимал заледеневший фонарный столб на автобусной остановке, месте встреч и расставаний с утраченной возлюбленной, и рыдал – глухо, по-мужски, сцепив зубы. Возможно также, что в затмении он пытался дозвониться до Светы из ближайшего телефона-автомата. Впрочем, все это лишь домыслы. Так или иначе, домой он вернулся глубоко за полночь и, едва переступив порог, обнаружил у себя гостя.

– Заходите, – сказали ему из темноты. – Располагайтесь, как дома.

Тимофеев нашарил выключатель. Посреди комнаты на табурете сидел упакованный в дубленку кандидат физико-математических наук Подмухин, начальник университетского вычислительного центра, молодой еще человек, густо поросший бородой. Свободную от свалявшегося волоса часть его лица занимали гигантские очки с линзами, сделавшими бы честь любому телескопу. Вокруг табурета скопилась лужица талой воды.

– Перейдем на «ты»? – с разбега предложил Подмухин.

Тимофеев зловеще молчал. Ему не хотелось видеть никого, тем более шерстистого кандидата наук. Однако тот не заметил либо проигнорировал лирическое настроение собеседника.

– Я работаю здесь недавно, – продолжал Подмухин. – Но до моих ушей постоянно доносятся отголоски и слухи относительно твоих изобретений. Порой это самые невероятные измышления, противоречащие не только моему теоретическому и практическому опыту, но и здравому смыслу. Впрочем, на это мне плевать… Странно лишь то, что до сих пор мы не попадались на глаза друг другу. У меня такое ощущение, что если даже десятая часть всех мифов, что роятся вокруг твоей персоны, соответствует реальности, то мы просто созданы для дружбы и взаимопомощи.

Тимофеев наконец отверз уста:

– Вообще-то я хочу спать…

Это была явная ложь.

– Ерунда, – отрезал Подмухин. – Я тоже хотел спать по ночам, пока в нашем машинном зале не установили Цыпу.

– Цыпу?! – изумился Тимофеев.

– Речь идет об экспериментальном вычислительном комплексе «Памир». Это компьютер шестого поколения с диалоговой системой программирования. Он воспринимает человеческую речь. Скажешь ему, бывало: ну что, старик, сколько там будет дважды два? А он, бывало, отвечает: четыре, дубина ты… Центральный процессор комплекса, сокращенно ЦП, мы между собой называем Цыпой.

– И что же?

– Все внешние устройства пашут, как уголок дедушки Дурова. Тесты проходят без проблем. Тем не менее Цыпа не хочет с нами работать. То есть формально он работает, иначе ему нельзя, но как-то… без огонька. Мыслимое ли дело: простенькие задачки, которые пролетают на старушке ЕС за десять минут, здесь тянутся по часу, а то и по два! Именно поэтому я не могу нормально питаться и спать вот уже вторую неделю.

В тусклом взгляде Тимофеева непроизвольно зажглась искорка сочувственного интереса.

– Цыпу надо заставить работать быстро, – подытожил Подмухин. – В идеале его производительность составляет десять триллионов операций в секунду. Наяву же он едва шевелится, как ручной арифмометр «Феликс».

– Я не программист, – заметил Тимофеев, стягивая с себя задубевшее пальто.

– Мне не нужны программисты, – заявил Подмухин. – У меня в штате с десяток пижонов, называющих себя суперпрограммистами, и без числа девочек-программисточек на полпути к декретному отпуску. Все они умеют изводить бумагу под тривиальные программы на архаичных языках типа Кобол, Фортран и тому подобная дребедень. Но с задачей толково объяснить Цыпе, что он должен делать, простым человеческим языком, они справиться не могут. При виде компьютера у них возникает спазматический позыв чертить структурные блок-схемы. Условный, так сказать, рефлекс… Мне нужны суперпрограммисты нового типа, специалисты по общению с компьютером, который понимает каждое обращенное к нему слово.

– Как собака, – проронил Тимофеев.

– Если бы… Собаку можно палкой огреть, она только хвост подожмет, а Цыпа возьмет да сломается! А знаешь, сколько он стоит?! Я ищу людей, которые могут поговорить с ним по душам. Я называю таких типов «онлайнерами». Есть у нас в вычислительной технике такое понятие – онлайн-режим, режим непосредственной связи с компьютером. И мы с тобой должны разыскать хотя бы одного онлайнера. Я не знаю, чего бы я ни сделал для такого человека. Я бы отдал ему свою комнату в общаге, а сам переехал бы в машинный зал, все равно у меня там раскладушка. Я бы выбрал его старшим научным сотрудником. Я бы… я бы…

– Хорошенькое дело, – угрюмо сказал Тимофеев. – Как же его найти?

– Не знаю. Я не инженерно-технический гений. Я всего лишь кандидат наук.