Геннадий Тищенко - Взгляд извне

Короче, сплыли, значит, в конце концов, Сёма с Лерой в спальню, и остался я, как дурак, с Белкой в гостиной. Девственность терять.

Теоретически, повторяю, я был подкован основательно. Камасутру, «три ветки персика», Дао любви, тантрический секс и прочие восточные премудрости я чуть ли не в начальной школе изучил. Но вот переступить порог, и перейти от теории к практике было, ох, не просто!.. Тем более что запал я на Белку тогда, чисто конкретно. Так, что даже оробел.

А она, дура, мне все про своего парня (чувака, бойфренда, жениха) заливала, которого весной в армию спровадила. Пацан тот каждый день ей письма слал. Переживал, значит, и ревновал, дурак. И я, признаться, его понимал… Выглядела Белка просто куколкой: маленький носик, пухлые губки, зеленые глазища — в пол-лица, и ресницы, словно наклеенные. Короче, — не девочка, а персонаж японского мультика.

По гороскопу Белка близнецом была, и ее день рождения за неделю до нашей встречи отмечали. Собственно, она свой день рожденья всю эту неделю, до самой той памятной ночи и праздновала.

А мне тогда уже почти восемнадцать было и предстояло осенью в армию чапать. В те времена в России все пацаны, не проскочившие в ВУЗы (так тогда высшие учебные заведения назывались), должны были «ать-два, левой!». То есть в армию гремели. Я хотел даже в «Общество Сознания Кришны» податься, или в ещё какую-нибудь тоталитарную секту, чтобы меня по религиозным убеждениям не забрили. Но Сёмка рассказал, что двух его корешей-кришнаитов, забрали, чисто конкретно. И мантра «Харе Кришна» не помогла.

Короче, решил я перед службой Отечеству оттянуться по полной программе. А главное — девственности своей проклятой лишиться. Но с Белкой вдруг оробел. Ну, думаю: не догоню, хоть согреюсь. То есть хоть в любовные игры, в натуре, поиграю (в те времена такая предварительная игра иностранным словом «петтинг» называлась).

Ну, постелил я, значит, матрац возле двери на балкон, поскольку жарко было, и начал Белку кочегарить. И так, надо сказать, разогрелся, что дальше некуда!.. Даже про комплексы свои забыл. И вдруг она мне сообщает, что ей, типа, нельзя. А я, между прочим, поначалу, всерьез, то есть «по полной программе», вовсе и не собирался. Но, на всякий случай, спрашиваю: «а почему нельзя-то, месячные что ли?»

«Нет, — говорит, — я всего неделю назад аборт сделала, поэтому врач советовал пока воздерживаться…»

Ну, братцы, что со мной сделалось!!! Я чуть с катушек не слетел!!! Я ведь думал, она девственницей была, потому и не лез к ней всерьез! Ведь с виду — чистый ангел! А она, получается, своего парня по полной программе рогатила!..

Короче, так мы с ней всю ночь и прокувыркались. Я тогда в Нащекинском переулке жил, но Белка несколько раз по мобильнику родакам отбрехивалась, что застряла у подруги, на даче.

А вскоре после полудня все и стряслось…

Ночью я долго не мог заснуть. Я стоял на балконе и вслушивался в тишину. Теплый ветерок приносил из степи терпкий запах неведомых трав и гнал по неземному небосклону фиолетовые облака, сквозь которые иногда прорывался свет всех трех естественных спутников Аруаны — Ора, Кола и Улькабра.

В прошлом остались пропущенные сквозь сознание дебаты в правлении Комиссии и часы, эквивалентные неделям, которые я посвятил изучению статей и монографий об Аруане. Все это, вместе взятое, называлось «предварительным ознакомлением». В который уже раз необходимо было изучить языки, не имеющие ничего общего ни с одним из современных языков Земли. В который раз приходилось заставлять себя быть по мере сил объективным. И с каждым разом оставаться беспристрастным становилось все труднее.

Я уже давно чувствовал невольное озлобление против членов Комиссии, которые яростно защищали позиции Ренггона и его последователей. Я был почти уверен, что через этих членов Леруа знал обо всех планах этого засекреченного учреждения.

Прибывающие с Аруаны материалы были столь обширны, что компы (а точнее операторы, сидевшие за ними) не успевали обрабатывать эту лавину информации. А ведь Аруана была не одна. Двадцатимиллиардное население Земли оказалось слишком малочисленным не только для освоения, но даже для изучения просторов Галактики. Колоссальные потоки информации, обрабатываемые компьютерными сетями, часто некому было даже просто воспринять. Нередко эта информация годами хранилась в необъятной памяти Сети, прежде чем она доходила до сознания людей и общества в целом.

Земля уже просто не справлялась со своими обязанностями Центра Человечества, начавшего освоение Галактики. Ответвления земной цивилизации на иных планетах часто начинали жить столь самостоятельно и самобытно, что порой совершенно не походили на цивилизацию предков. Этот процесс порождал множество проблем. Потомки переселенцев поговаривали о том, что склеротическую старушку Землю пора отправить на пенсию и что на прародительнице Человечества остались одни лишь узкомыслящие консерваторы.

Я и сам нередко подумывал о том, что давно необходимо пересмотреть устаревшие взгляды на нормы поведения и геоцентрические позиции, укоренившиеся в землянах. Хотя именно благодаря этой своей консервативности Земля оставалась центром и связующим звеном между различно формирующимися инопланетными ответвлениями Человечества.

Последние годы я работал в ОКЭНН, Отделе Контроля Этических и Нравственных Норм. Мы представляли на рассмотрение Центра сведения об отклонениях в психологии переселенцев с Земли. Нередко изменения в моральном и нравственном облике переселенцев были неизбежны в новых условиях обитания. И, прежде всего, — вследствие контактов с разумными обитателями иных миров.

За десять лет работы в должности инспектора я побывал на восьми из двенадцати планет, породивших высокоразвитые формы жизни. Первая моя экспедиция закончилась длительным карантином, вторая — реанимацией, один доклад в Центре — похищением группой геонских колонистов-террористов, другой — двумя пулями и реанимацией.

Сегодня я впервые прибыл на планету, разумные обитатели которой столь мало отличались от землян…

… Звонок видеофона прервал мои размышления.

Это был Шарль Леруа.

Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Шарль и впрямь не изменился за последние пять лет. На вид ему можно было дать не более тридцати, но я прекрасно помнил, как мы пять лет назад праздновали его сорокалетие.

— Здравствуй, Андрей, — устало сказал Леруа. — Рад тебя видеть.