Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

«Подумай о себе, подумай о себе…» – говорил в ней чужой и удивительно знакомый голос. Сова поначалу не знала, о чем ей думать, но что-то настырно лезло в мозг, какое-то воспоминание. И она покорилась, пошла на поводу у неведомого подсказчика. Она вспомнила сборочный цех, и то, как ей было тошно делать бесконечно повторяющиеся движения, как она упорно придумывает новые ходы и меняет, меняет последовательность движений.

А потом подсказывающий как будто отступил, и она представила себе, как ей в раннем детстве подарили куклу-голыша с пухлыми пластмассовыми ручками и ножками, укрепленными на розовом туловище с помощью белых резинок, появляющихся, если ручку голыша с силой оттянуть, и как она купала голыша в овальной ванночке, полной голубой тепловатой воды. Вспомнила мамин чайник с розочками и душистую струю коричневого чая, расплывающуюся в белом кипятке складчатым шлейфом и наполняющего белую, с темной трещиной, чашку, и плавающие поверху чаинки – распарившиеся клочки сухих листов.

Качели сломали катину логику, заставили вытолкнуть из себя эти образы, забыть колкие слова страха. Катя отпустила державшие ее в сидячем положении ладони, которыми она до сих пор инстинктивно поглаживала качающийся пол, как бы повелевая качаться дальше, и уже готова была лечь и ни о чем больше не думать… Но тут откуда-то снизу возникли мощные грубые толчки, которые, казалось, готовы были разрушить все вокруг.

Сову откинуло к стене, стена сотрясалось, Кате показалось даже, что в этом безмолвном мире она слышит глухой гул, подобный шуму схода лавин. Толчки кончились мощным ударом, после которого Катя почувствовала, как потолок – крышка ящика, начал стремительно надвигаться на нее. Она закрыла глаза и распласталась, прижимаясь всем телом к теплому еще полу. После следующего, чуть менее сильного толчка стена поехала вглубь, настигая Катю. Она откатилась и затихла.

Когда толчки прекратились, Катя снова села. Все было как раньше, только ЧЯ стал значительно меньше.

– Что с тобой? – испуганно крикнула Катя.

Это следовало предполагать. Меня обвинили и уменьшили в объеме.

– Да, да, в объеме, – Катя это прекрасно уже понимала, – чем больше у тебя объем – тем ты сильнее. Это из-за меня? Признайся, – спросила она громко.

Из-за тебя. И из-за тебя тоже. Ты сейчас думала так… Ты думала именно так, как нужно для нас. До сих пор никто из взятых нами существ так не думал. Для нас это важно, для нас это много, много…

– Ты меня заставил, ты меня… качал.

Верно, верно, моя умница…Ты попала сюда случайно, потому что просто пошла… за ним. А оказалась лучшей, лучшей из них всех. И ты – во мне. А у них – другие, у каждого свой. Но они не такие, они хуже.

– Так что же? Они – твои… коллеги, гранники – они завидуют тебе?

И опять это мелкое дрожание – эффект смеющегося живота.

Она приноравливалась к дрожанию, пытаясь понять как вести себя дальше, но тут что-то изменилось в катином сознании. Словно туда ворвались несколько голосов, спорящих, понукающих, дающих советы. Она хватала их разом, раскусывала, прикидывала на вес и отбрасывала. Только одна мысль, последняя, кинутая кем-то небрежно, кинутая кем-то своим, милым, чудным и совершенно безответственным прочно засела в голове. Она решила именно так и поступить…

И Катя как могла громко подумала и как могла громко произнесла:

– Если я лучше их всех и так вас радую – отпустите их… отпустите. А я останусь с вами навсегда.

Некоторое время было совсем тихо, потом стены и пол вновь пришли в движение, их словно разнесло в стороны. Сова поняла, что сказала что-то важное, удобное для всех и для ЧЯ тоже, потому что ему вернули объем.

ЧЯ не возвращал ее в дом Марика. Она сидела в ЧЯ и думала, и думала. Но там, что-то все время происходило, за стенками.

Она словно бы слышала, но не ушами, а всем телом – и животом, и боками, и даже спиной, прижимаясь к поверхностям ЧЯ. Она задала вопрос об этом, и ЧЯ ответил, что Большие гранники совещаются. Сколько времени заняло это совещание, Катя так и не поняла. Но в какой-то момент то самое «многогранникотрясение» возникло вновь – сначала теми же грубыми отдаленными толчками, потом мощными, все приближающимися. ЧЯ качало во все стороны, как лодку в океане. Со всех сторон Кате слышался – но слушала она не ушами, а всем телом – стоны и треск. Потом к ужасу своему она увидела, как в полу и стенках ящика появились зигзагообразные трещины, в них начали проникать тупые рыла обелисков, острые верхушки пирамид, бока и зады неизвестно каких сочлененных образований. Они впирались в ЧЯ сами, тянули за собой и вбрасывали внутрь непонятные предметы, покрытые той самой мелкогранной пылью, словно ржавчиной, какие-то вороха одежды и прочих грязных замшелых чужеродных мелочей. Самым же страшным было то, что все эти грани, спины, плоские зады и тупые рыла так и старались прикоснуться к Кате своими вязкими, но в тоже время жесткими и болезненно бьющими поверхностями.

Сначала Катя вся сжалась от страха, но потом заметила, что ЧЯ пытается бороться с ними, выкидывая их, стягивая разрывы своих стенок, но они пролезали все вновь и вновь. И Сова, помимо воли, пошла в наступление. Руки ее, как всегда поднялись, она прокричала свое: «О-о-у-у-хх!!!» и, словно что-то извне несло ее, кинулась толкать и пинать гранников, выделывая неожиданные кульбиты ногами, применяя совершенно незнакомые ей приемы, подставляясь и перекидывая через себя, топча вдребезги каблуками и шпаря ребром ладони наотмашь, расшвыривая с неожиданной силой рассыпающиеся ящики, коробки, сундуки и стягивая, стягивая исцарапанными руками разрывы в стенках Черного Ящика. При этом Кате казалось, что все движения проделывала вовсе не она сама, словно она стала калькой с чьих-то кульбитов и разворотов.

Битва продолжалась долго. Но стихла. Соседние гранники приостановили наступление и пустились в переговоры. Они мерцали, постанывали, грелись, охлаждались, меняли объемы.

И, наконец, задали вопрос Кате. Она восприняла их обращение так: «Ну, что скажешь?»

А что вы хотите услышать? Как вам изменить себя? Как стать гладкими и непрерывными? А, может, как избавиться от хозяев – мощной цивилизации, зачем-то породившей ваш мир и бросившей вас на произвол судьбы? Отпустите всех, кого забрали, чтобы заполнить свою пустоту… Отпустите, и я отвечу вам.

Сове очень не нравилось то, что она говорила. То есть она твердо ощущала, что слова совсем не ее, но просто не в состоянии была их не произносить, потому что они казались ей почти верными. Почти.

А сказать-то нужно было нечто иное. Катя сжалась, как для решительного прыжка и произнесла громко и четко три вопроса, придуманные Мариком: