Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13

— Естественно. Извещение я получу, но пока хотел бы узнать, какие игры пользовались большим успехом.

— Хорошо шла «Заблудившаяся комета» Да и «Затмения» тоже.

— А как насчет «Скачек» или «Найди свое дитя»?

— Неплохо, но не в такой степени. Гвоздь этой забегаловки — астрономия. Я вам об этом говорил.

— Да, и мне стоило прислушаться. Что ж, я внесу поправки. Изменить название «Скачек» можно прямо сейчас. Назовите их «Высокой орбитой», а лошадкам дайте имена астероидов. Пойдет?

— Хорошо. А цвет декораций изменим на полуночную синеву и серебро.

— Годится. В подтверждение вышлю вам стат. Все, наверное? Я заканчиваю.

— Одну минутку. Я сам попробовал разок рискнуть в «Заблудившейся комете», Феликс. Это замечательная игра.

— Сколько вы спустили?

Блюменталь взглянул на него с подозрением.

— Около восьмисот пятидесяти, если хотите знать. А с чего вы взяли, что я проиграл? Игра честная?

— Разумеется, честная. Но я сам создавал эту игру Пит. Не забывайте этого. Она исключительно для лопухов. Держитесь от нее подальше.

— Но подождите же, я придумал способ с ней управиться. Думаю, вам следует об этом знать.

— Это вы так думаете, Пит А я — знаю. Беспроигрышной стратегии в этой игре нет.

— Ну… хорошо.

— Ладно. Долгой жизни!

— И детей.

Едва линия освободилась, телефон возобновил свой настырный призыв:

— Полчаса прошло. Лучше обратите внимание, босс. У меня неприятности! Лучше…

Аппарат смолк лишь после того, как Гамильтон извлек стат из щели приемника. Там значилось. «Гражданину Гамильтону Феликсу 65-305-243 Б 47. Привет! Окружной Арбитр по генетике свидетельствует свое уважение и просит гражданина Гамильтона посетить его в его офисе завтра в десять утра» Стат был датирован вчерашним вечером и завершался постскриптумом с просьбой известить службу Арбитра, если указанное время будет сочтено неудобным, сославшись при этом на такой-то исходящий номер.

До десяти оставалось полчаса, и Гамильтон решил пойти.

Служба Арбитра поразила его уровнем автоматизации: либо ее было куда меньше, чем в подавляющем большинстве офисов — либо ее тщательно спрятали. Традиционные места роботов — например, секретарские — занимали люди, в большинстве своем — женщины, одни серьезные, другие веселые, но все как на подбор красивые и явно смышленые.

— Арбитр ждет вас.

Гамильтон встал, погасил сигарету в ближайшей пепельнице и взглянул на секретаршу.

— Должен ли я оставить вам пистолет?

— Только если сами хотите. Пойдемте со мной, пожалуйста.

Она проводила Гамильтона до дверей кабинета, открыла их и удалилась, пока он переступал порог.

— Доброе утро, сэр, — услышал он приятный голос.

— Доброе утро, — механически отозвался Гамильтон и замер, уставившись на Арбитра. — Будь я!..

Его правая рука рефлекторно потянулась к оружию, но остановилась на полпути. Арбитр оказался тем самым джентльменом, чей обед был нарушен вчера своенравной крабьей ногой. Гамильтон постарался восстановить душевное равновесие.

— Это не соответствует протоколу, сэр, — холодно проговорил он. — Если вы не были удовлетворены, следовало послать ко мне одного из ваших друзей.

Арбитр, взглянув на него, в свою очередь расхохотался. У кого-нибудь другого такой смех можно было бы счесть грубым, но у Арбитра он звучал воистину гомерически.

— Поверьте, сэр, для меня это такой же сюрприз, как и для вас. Мне и в голову не приходило, что джентльмен, вчера вечером обменявшийся со мной любезностями, окажется тем самым человеком, которого я хотел видеть сегодня утром. Что же до маленького осложнения в ресторане, то, по чести сказать, я вообще не придал бы ему значения, если бы вы сами меня к тому не вынудили. Я уже много лет не прибегал к оружию. Однако я забываю о приличиях — садитесь, сэр. Устраивайтесь поудобнее. Вы курите? Могу ли я предложить вам выпить?

— Вы очень любезны, Арбитр. — Гамильтон уселся.

— Меня зовут Мордан…

Это Гамильтон знал.

— …а друзья называют меня Клодом. И я хотел бы, чтобы разговор наш проходил в дружественном тоне.

— Благодарю вас… Клод.

— Не за что, Феликс. Возможно, у меня есть на то свои причины. Но скажите, что за дьявольскую игрушку вы применили вчера к этому нахальному типу? Она поразила меня.

С довольным видом Гамильтон продемонстрировал свое новое оружие.

— Да, — проговорил Арбитр, рассматривая его. — Простой тепловой двигатель на нитратном топливе. Кажется, я видел его схему — по-моему, на выставке, в Институте.

Слегка разочарованный тем, что Мордан нимало не удивился, Феликс признал, что он прав. Но Мордан не замедлил искупить грех, с живым интересом обсуждая конструкцию и характеристики пистолета.

— Если бы мне приходилось драться, я хотел бы иметь такой, — заключил он.

— Могу заказать для вас.

— Нет, нет. Вы очень любезны, но вряд ли он мне пригодится.

— Я хотел спросить… — Гамильтон закусил губу. — Извините, Клод… Но разве благоразумно человеку, который не дерется, показываться на людях при оружии?

— Вы не так меня поняли, — Мордан улыбнулся и указал на дальнюю стену кабинета, покрытую геометрическим узором из расположенных почти впритык друг к другу крохотных кружков, в центре каждого из которых темнела точка.

Молниеносным и свободным движением Арбитр выхватил из кобуры излучатель, находя цель прямо в восходящем движении. Казалось, оружие лишь на миг замерло на конце взмаха — и вернулось на место.

По стене пополз вверх маленький клуб дыма. А под ним распустился трилистник из новых соприкасающихся кружков; в центре каждого чернела маленькая точка. Гамильтон не проронил ни слова.

— Ну и как? — поинтересовался Мордан.

— Я подумал, — медленно проговорил Гамильтон, — что вчера вечером крупно выиграл, решив быть с вами елико возможно вежливым.

Мордан усмехнулся.

— Хоть мы с вами прежде и не встречались, однако вы и ваша генетическая карта были мне, естественно, интересны.

— Полагаю, что так: ведь я подпадаю под юрисдикцию вашей службы.

— И снова вы не так меня поняли. Я физически не в состоянии испытывать персональный интерес к каждой из мириад зигот в округе. Однако сохранять лучшие линии — моя прямая обязанность. Последние десять лет я надеялся, что вы появитесь в клинике с просьбой о помощи в планировании детей.

Лицо Гамильтона утратило всякое выражение. Не обращая на это внимания, Мордан продолжал: