Александр Казанцев - Ойла. Двенадцатая луна Земли

— Любопытно! Вы удивляете меня.

— Удивительно не то, что я поставил их в ряд, а то, что до меня этого никто не сделал. Так: в 1908-м году в Тунгусской тайге взорвалось управляемое тело. Моё первоначальное предположение, что это был взрыв звездолёта, не выдерживало критики, поскольку звездолёт столь огромен, что не смог бы опуститься на Землю, а вынужден остаться в околопланетном пространстве, и отправить на планету малый корабль с исследователями.

— Итак, вы вычислили меня. И кто же я такая?

— Я мог только сопоставить два взрыва — один 1908-го года, погубивший первых посланцев на Землю, и второй, по-видимому, взрыв 1955-го года, когда единое тело разделилось на десять частей, обнаруженных астрономом Бигбю как «малые луны». Напрашивался вывод, что второй взрыв, породивший их, был самоуничтожающим взрывом оставшегося на орбите звездолёта. На нём должен был находиться, по меньшей мере, один человек, который заблаговременно отлетел от звездолёта, и этим одиноким космонавтом, видимо стали вы, почему-то оставшаяся на корабле, в ожидание возвращения своих спутников. Если учесть ещё находку рабочих геологической партии на реке Вакша, обломок редкоземельной ёмкости, хранившей в магнитном поле антивещество, его можно было бы счесть одиннадцатой луной Бигбю. А двенадцатой луной была ваша капсула. Вот всё, что я мог вычислить о вас.

— Это уже очень много, и потрясающе верно. Вы заслужили, чтобы я рассказала вам о себе. Прежде всего, скажу, что меня не оставляли на корабле. Я осталась там сама, как врач, около тяжело больного командира Оаанна.

— Оаанна! — вскричал фантаст. — Это имя встречается в клинописях шумеров, и принято разными народами Земли как библейский Иоанн, французский Жан, английский Джон немецкий Иоган, и, наконец, русский Иван. Впрочем, и ваше имя «Ойла» близко русскому «Ольга».

— Это не мудрено, ведь наши планеты во всём подобны друг другу, как атомы одного и того же вещества, находящиеся в разных частях вселенной. Я уверена, что и в истории наших планет найдётся много общего. Ведь закон развития всюду один и тот же.

— Но что случилось с вашим командиром, стремившимся снова посетить Землю, и пославшего вместо себя других?

— Звездолёт, улетая от Зейлы, обладал самой совершенной радиосвязью. Никто и представить не мог, что, как я теперь понимаю, длительное передвижение с субсветовой скоростью влияет на любое вещество или организм. Насыщенный электроникой космический аппарат в течение года мчался почти со скоростью света, и случилось так, что вся радиоаппаратура вышла из строя. Наш звездолет остался без «глаз» и «ушей». — Ойла закрыла глаза и вздохнула. — А командир подвергся такому влиянию трижды, насчитывая тысячи прожитых лет, и переживал теперь ускоренное старение. Без радиосвязи отделился от звездолёта малый корабль-катер с членами нашей экспедиции для высадки на вашей планете. Во главе их был мой Эльд.

— А кто такой был этот Эльд?

— Это грустная история. Ещё печальнее вашей повести о двух влюблённых: Ромео и Джульетте.

В сознании Фантаста, под телепатическим влиянием Ойлы, возникла новелла, о любви с первого взгляда.

Великий Случай — бог негаданных удач свёл их, никогда не видевших друг друга, в концертном зале давнедревней музыки. Он, проходя к своему креслу, мельком взглянул на миниатюрную миловидную девушку с выразительным взглядом огромных глаз, сел рядом и ощутил ее ауру. Аура, слабое свечение, есть у каждого человека, отражая его внутреннюю сущность. Так дурные наклонности, не исправленные воспитанием, делают ауру грязно-коричневой, готовность же к исканиям и преодолению любых препятствий — окрашивает ее в оранжевый цвет, глубокая вдумчивость и преданность науке отражается в синих тонах, внутренняя чистота, открытость, расположенность к другим присуща человеку с аурой нежно-голубой, как небо в ясный день. Но увидеть эти ауры дано не всякому, и достигается эта способность самосовершенствованием, особым складом ума и восприятия.

Он, опускаясь в кресло, не сразу понял, что соприкасается с тонкой голубизной, и ощутил это усилием воли, приглушив собственное оранжевое излучение. И оказался в сладком плену нежно-голубой ауры соседки. Их восприятие музыки стало общим.

Виртуоз, сидя за музейным инструментом много большим его, извлекал всеми своими двенадцатью пальцами многозвучные аккорды, рассыпавшиеся красивейшими пассажами, как бы соревнуясь сразу с большой дюжиной музыкантов, игравших на различных инструментах.

Но это не было противоборством исполнителей, а гармонически сливалось в одно общее, яркое, мелодичное и стройное звучание.

И оба забыли, где находятся. Волшебная музыка увлекала их в неведомый яркоцветный мир, где все кружилось вокруг них, державших друг друга за руки. Это призрачное ощущение было вызвано соприкосновением шестых пальчиков-мизинчиков, нашедших и сцепившихся на подлокотнике друг с другом, когда словно искра пробежала по ним, вызвав волну неосознанных чувств.

Музыка смолкла, и зал гремел от аплодисментов. Молодым людям, чтобы аплодировать, пришлось разлучить их мизинчики, но те, словно живя собственной жизнью, когда слушатели встали, направляясь к выходу, снова нашли друг друга.

— Какая удивительная была музыка у этих древних, — произнесла она не телепатически, а очень тихо на их родном языке, чтобы эта фраза не стала достоянием окружающей их толпы. — Я как бы побывала в прекрасном мире ласковых чувств, и мне так не хочется возвращаться оттуда!

— Кто ты?

— Я — Ойла, — ответила она и улыбнулась.

— Художница, поэтесса, музыкантша? Кто бы еще смог увлечь меня с собой в прекрасный выдуманный мир?

— Все, что ты сказал — это лишь мои стремления. А на самом деле я — хирург. А ты?

— Я Эльд, лётчик.

— Ты летчик? — удивилась она. — Разве они бывают такими большими и тяжелыми? — и она рассмеялась.

Молодые люди вышли в прилегающий к концертному залу парк, залитый лунным светом.

— А разве хирурги бывают такими маленькими? — с улыбкой произнес Эльд, садясь рядом со своей спутницей на садовую скамейку.

— Я еще не совсем хирург. Еще не врач. Но моя последняя операция прошла удачно, без единой кровинки, и может служить выпускной работой. Тогда я стану врачом.

— Ах, вот как! А я еще не совершил своего подвига зрелости, чтобы войти в команду.