Брайан Олдисс - Почти искусство

И все это время ветра не было, словно на него наложили проклятие, и наши высокие деревья не шевелились.

— Где. Госпожа, Холс? — спросил меня Дерек, когда я подошел приветствовать его и помочь снять, скафандр.

— Она просила передать тебе, что не выходит из своих покоев и не может принять тебя, Господин.

Он посмотрел мне в глаза, что бывало так редко.

— Она больна?

— Нет.

Даже не сняв скафандр, он поспешил в дом.

Следующие два дня его почти не было видно: он предпочитал сидеть в своей комнате. Как-то я увидел, как он бродит возле экспериментальных резервуаров и клеток. Он поймал рыбу и подбросил ее в воздух, наблюдая, как она с усилием превращается в птицу и улетает, исчезая в кучевых облаках; но было очевидно, что загадки трансмутации видов под воздействием стресса интересуют его меньше, чем символизм полета карпа.

Обычно он сидел, разбирая катушки, на которых была записана история его жизни. Одна стена была целиком увешана полками с этими катушками — остановленными мгновениями прошлых веков. С более поздних катушек я тайком составил эту запись; несмотря на невысказанную жалость к себе, он никогда не был привержен болезненному самокопанию.

Нам, партенам, никогда не понять роскошь разделенного разума. Наверное, страдание, как и счастье, — почти искусство?

Вдень, когда он получил от Звезды-1 призыв отправиться в новый поход, Дерек встретил в Голубом коридоре Владычицу.

— Рад видеть, что ты снова выходишь, Госпожа, — сказал он, целуя ее в щеку.

Она погладила его по волосам. На тонкой руке блестело кольцо с янтарем.

— Я очень расстроилась, что ты ушел от меня. Земля умирает, Дерек, и я боюсь одиночества. Ты оставил меня слишком надолго. Но я поправилась и рада видеть, что ты вернулся.

— И я так рад видеть тебя. Улыбнись мне, и пойдем на свежий воздух. Сияет солнце.

— Его так давно не было. Помнишь, как ярко оно сияло когда-то? Я больше не вынесу ссор. Возьми меня за руку и будь ласков со мной.

— Госпожа, я только этого и желаю. И мне столько надо обсудить с тобой. Ты захочешь услышать о том, что я делал, и… — Рука Владычицы крепче стиснула его плечо.

— Ты больше не оставишь меня? — Она говорила очень громко.

— Об этом я тоже хотел бы поговорить — позже, — сказал он. — Сначала позволь мне рассказать тебе об удивительной форме жизни, с которой я вступил в контакт на Фести.

Они вышли из коридора и спустились в парагравитационную шахту.

— По-видимому, это вежливый способ сказать мне, как тебе надоело здесь, — устало произнесла Госпожа.

Они летели вниз. Дерек крепко сжал ее руки, потом отпустил их и взял в ладони ее лицо.

— Пойми же, Госпожа моя, я люблю тебя и хочу служить тебе. Ты у меня в крови; куда бы я ни отправился, я никогда не могу забыть тебя. Моё заветное желание — сделать тебя счастливой; ты должна это знать. Но, равным образом, ты должна знать, что у меня есть и свои потребности.

Она сердито отстранилась.

— О, я это прекрасно знаю. И знаю, что эти потребности всегда будут для тебя на первом месте. Что бы ты ни говорил или изображал, тебе наплевать на меня. Ты выразил это совершенно четко.

Она отстранилась от него, стряхнув его руку с плеча. Перед ним встало видение: он бежит вниз по золотой лестнице и протягивает эту же руку, пытаясь задержать другую девушку. Унижение повторять самого себя — из века в век.

— Ты лжешь! Ты притворяешься! Ты жестока! — крикнул он.

Она обернулась.

— Я? Тогда ответь мне: разве ты не собираешься уже скоро покинуть меня и Эндехаавен?

Он ударил себя по лбу.

— Послушай, — пробормотал он, — надо постараться прекратить эти взаимные упреки. Да, да, я действительно думаю… Но я должен… упрекнуть себя. Я мог бы быть добрее. Но ты заперлась, когда я вернулся, не встретила меня…

— В этом ты весь: ищешь оправдания, вместо того чтобы честно оценить свой характер, — бросила она презрительно и быстро пошла в сад. Янтарь, оливковое с темно-коричневым платье и смоляные волосы — четкий силуэт в зимнем воздухе; она шла по тропинке, и ему казалось, что она не уменьшается в перспективе.

Несколько минут Дерек стоял на пороге, парализованный противоречивыми эмоциями.

В конце концов он бросился в солнечный свет.

На своем любимом месте у фьорда она кормила из рук старого барсука. Только возросшее внимание к барсуку намекало, что она услышала его шаги.

— Если ты простишь избитую фразу, я приношу тебе свои извинения. — Его боскисы подергивались.

— Мне все равно, что ты делаешь. Расхаживая у нее за спиной, он сказал:

— Перед отъездом я слышал один разговор. На Пиридине. Эти люди обсуждали нравы нашей матримониальной системы.

— Это их не касается.

— Возможно. Но их слова дали моим мыслям новое направление.

Она молча посадила старого барсука в клетку.

— Ты слушаешь, Госпожа?

— Продолжай.

— Постарайся выслушать благожелательно. Вспомни всю историю исследований галактики… или даже раньше… вспомни исследователей Земли в докосмическую эпоху вроде Шеклтона[4] и других. Это были, конечно, храбрые люди, но не странно ли, что большинство их отправлялись на край света только потому, что не выдерживали семейных неурядиц?

Дерек умолк. Она обернулась; ее яростный взгляд стер с его лица улыбку.

— Хочешь сказать, что считаешь себя мучеником? Дерек, как же ты, наверное, ненавидишь меня! Ты не только уходишь; за свой уход ты тайно винишь меня. Не важно, что я тысячи раз говорила тебе, что хочу, чтобы ты остался, — нет; все это моя вина! Я гоню тебя прочь! Так вот что ты говоришь своим милым друзьям на Пиридине, верно? О, как же ты, наверное, ненавидишь меня!

Он грубо стиснул ее запястья. Владычица сопротивлялась и звала меня на помощь. Я подошел, но остановился, как обычно, изображая бессилие. Он ругал ее, орал, чтобы она заткнулась, а она кричала все громче, дрожа от ярости в его объятиях.

Дерек ударил ее по лицу.

Неожиданно она затихла. Ее глаза закрылись — казалось, почти в экстазе. Она вся словно открылась, предлагая себя.

— Ну, бей? Бей еще, тебе же этого хочется! — прошептала она.

Эти слова, эта поза привели его в себя. Словно постигнув впервые в жизни ее истинную природу, он опустил сжатые кулаки и отступил, уставившись на нее с открытым ртом. Его ноги не встретили опоры. Внезапно он изогнулся, вскинув руки словно для полета, — и упал с обрыва.

Вдогонку ему летел ее крик.

Едва ударившись о воду фьорда, его тело начало изменяться. Бурлящая пена указывала на какую-то борьбу под водой. Потом из воды показался тюлень, нырнул под следующую волну — и поплыл в открытое море, над которым уже крепчал ветер.