Николай Романецкий - Обречённый на любовь

А потом со стороны оврага, где сидели ребята из резерва, вдруг ударила молния, ударила прямо по вышке над ним, и вышка вспыхнула как порох, и в огне кто-то завыл и завизжал нечеловеческим голосом, а молния уже ударила по другой вышке, мимоходом срезала кусок проволочной изгороди вместе с железобетонным столбом, и теперь гасила - один за другим прожекторы. И тут Калинов понял, что это луч лайтинга, и оглянулся, и увидел, что тот, кто сказал ему "Салют!", тоже смотрит в сторону оврага, на эту удивительную молнию. И тогда Калинов ударил его гранатой прямо в висок. Гвардеец удивленно хрюкнул и кулем упал под ноги. Конечности его судорожно задергались, он перевернулся на спину и замер, и Калинов увидел в свете последнего прожектора лицо белобрысого Вампира с широко открытыми мертвыми глазами. А к прожектору уже подбирался луч лайтинга, по дороге сваливший трубу крематория, и она, подрубленная под основание, неторопливо, как в рапид-съемке, рушилась вниз, рассыпаясь на куски. Наверху взвыли в последний раз и замолкли, только что-то чавкало и хлюпало, словно там топили на сковородке свиное сало. И тогда, по-прежнему сжимая в правой руке гранату, а левой доставая из-за спины арбалет, Калинов бросился к проходу в колючей проволоке.

- А-а-а! - надсадно заорал он. - Грехи вам простить?!

Ослепительная молния ударила прямо в казарму, на месте ее вспух огненный шар, и внутри шара тоже выли, заходясь от муки, десятки глоток.

- Я прощу вам грехи! - рычал Калинов, летя вперед.

Ему показалось, что сердце его не выдержит натиска ненависти и взорвется, разлетится на десятки пылающих кусков, но сейчас это было совершенно неважно.

А потом они выстроили оставшихся в живых ошалелых гвардейцев в шеренгу. И пока узников выводили из лагеря, Калинов ходил вдоль шеренги, отбирал у гвардейцев шпаги и заглядывал им в глаза, пытаясь увидеть в их глубине что-нибудь звериное. Но это были обычные человеческие глаза, только отупелые от страха.

И вот тут Калинову захотелось посмотреть на их сердца. Не может быть, чтобы у них в груди бились обыкновенные человеческие сердца...

- Ай, мамочка! - вскрикнула Аля.

И Калинов увидел черный зрачок пистолета, нацеленный ему в голову, и прищуренные глаза жирного борова, устремленные прямо на его переносицу: видимо, туда должна была попасть пуля.

Хриплый голос проскрипел:

- Не двигаться!.. Иначе я раскрою череп вашему приятелю!

Никто и не двинулся. Но оранжевый вдруг крутнул головой, как будто воротничок форменной рубашки жал ему шею, вскрикнул и, выронив пистолет, ничком упал на плац.

А мимо, спотыкаясь, брели уроды в истлевших комбинезонах; те, кто был зрячим, ненавидяще смотрели на гвардейцев, и слышался мерный стук деревянных башмаков, а над всей этой бесконечной, вызывающей тошноту колонной висел гул, как будто узники пели песню. Но они не пели, они плакали, и девчонки рыдали вместе с ними, и оказалось, что это большое счастье - принести свободу истерзанным людям. А потом Вита взяла чей-то лайтинг, сдвинула предохранитель, и Калинов понял, что она сейчас положит оранжевых, всю шеренгу, хладнокровно, в упор и, оцепенев от ненависти, будет смотреть, как они издыхают, булькая кипящей кровью. Над миром повиснет смрад, а Вита будет смотреть и смотреть, не имея сил оторваться, тупо и завороженно, до тех пор, пока с ней не начнется истерика...

- Стоп! - крикнул Клод.

И все исчезло: колючая проволока и бараки, гвардейцы и уроды. Остались лишь пот, ненависть и счастье.

Вита с возмущением смотрела на Клода:

- Почему?

- Потому! - отрезал Клод. - Потому что с лайтингом и дурак сможет... Безоружных положить или взглядом убить много ума не требуется. А ты попробуй, разоружи врага голыми руками, да так, чтобы он не успел убить ни тебя, ни твоего товарища.

- Нет, Клод! - загомонили все. - Это ты, Клод, зря. Ведь интерес был... Был ведь?

- Был, - сказал Клод. - Но дэй-дримерам тоже надо оставаться людьми. - Он повернулся к Калинову. - А ты ничего, парень. Я думаю, мы его примем. Так, ребята?

- Так! - заорали кругом.

А Калинов вдруг обнаружил еще одно знакомое лицо. Появившаяся откуда-то Флоренс Салливан спрашивала окружающих:

- Чей это дэй-дрим?

- Не знаем, - отвечали ей.

- Здорово было! Жаль, я опоздала...

Ах, мерзавцы, подумал Калинов. Это же у них игра такие... "Казаков-разбойников" устроили... Развлекаются, подлецы! И я тоже хорош, нечего сказать! Втянулся как мальчишка... Надо бы их вернуть к действительности.

Клод подошел к нему и протянул руку. И тогда Калинов, размахнувшись, влепил ему пощечину.

- За что? - жалобно спросил Клод.

- За все! - ответил Калинов и влепил еще раз. - Как так можно? Ведь это... Ведь это... - Он судорожно искал, чем их зацепить. И, кажется, нашел: - Это же как "казаки-разбойники" на братской могиле!.. Можешь врезать и мне заодно!

Лицо Клода залила краска.

- Ай да мы, - сказал он. - Кому пришел в голову этот дэй-дрим?

- Мне. - Крылов по-школьному поднял руку. - Мой предок во времена Великих Религиозных войн освобождал лагерь, в котором муслимы [muslim (англ.) - мусульманин] держали христиан.

- Тебе бы тоже не мешало отвесить... Да ладно уж, хватит на сегодня тумаков. - Он миролюбиво хлопнул Калинова по плечу. - А ты ничего! - И засмеялся: - В который уж раз говорю это сегодня.

Калинов пожал плечами, понимающе улыбнулся.

- Давайте еще какой-нибудь дэй-дрим, - предложила Аля.

- Нет, Алла, - сказал Клод. - Больше мне не хочется. Сегодня не стоит... Пойдем, Зяблик, поваляемся на пляже.

Группа рассыпалась. Кто-то потянулся вслед за Клодом и Игорем, кто-то разлегся на травке в тени деревьев. Флоренс Салливан, пристально посмотрев на Калинова и немного удивив его таким взглядом, побежала на пляж.

- Ты остаешься? - спросила Алла Виту. - А я пойду, позагораю с ребятами.

И она умчалась к озеру, на ходу сдергивая с себя сарафан. Калинов с удовольствием проводил глазами хорошенькую фигурку. Вита фыркнула.

- Что? - Калинов повернулся к ней.

- Самая красивая девушка у нас, - сказала Вита, глядя вслед удаляющейся Алле. - Хороша, правда? И богата... Ты где живешь?

- В Питере.

- В Санкт-Петербурге? В России?

- Да.

- И я тоже... Вообще-то в Мире мы не встречаемся. Но с тобой... - Она умолкла и отвернулась.

- В мире? - спросил Калинов. - В каком мире?

- В Мире. С большой буквы... Так мы называем настоящую жизнь. Землю...

Калинов снял с себя куртку и бросил на траву. Лег. Вита без церемоний пристроилась рядом.

- В настоящей жизни... - проговорил Калинов. - А что же тогда здесь?

- Здесь? Здесь придуманная. Клод называет это Дримленд.

- А кто ее придумал?

- Не знаю... Наверное, мы все. Вместе... А почему ты все спрашиваешь?