Георгий Шах - Нет повести печальнее на свете… Научно-фантастический роман

А между главной улицей и окраинами лежала та самая молчаливая средняя Верона, которая, поднявшись поутру с недоумением и головной болью, задумалась: что, собственно говоря, случилось у дома Монтекки? Кто виноват: универы, чейзаристы, полиция, погода, ячменка, кланизм, общественная система или Ром с Улой? Точно ли убитых только двое, очевидец мне рассказывал, там была гора трупов. Слышали, Ула, мстя за брата, задушила своего муженька. Говорят, теперь вообще начнется вековая вендетта: родители Метью будут мстить Капулетти, Капулетти — Монтекки, Монтекки — тем, кто сжег их дом, и кто знает, на ком эта цепочка оборвется. В соборе Разума сегодня панихида, надо пойти послушать, что скажут.

Кто виноват, думал Дезар. Не я ли? Ведь Ферфакс советовал заблаговременно уехать, да и чейзаристы, похоже, давали с утра такую возможность, даже как будто рассчитывали, что мы сбежим и им можно будет отпраздновать победу без драки. Так сказать, мирный путь, выгодный во всех отношениях. Своим сторонникам скажут: видите, стоило нам появиться, как враги струсили и смылись. Сомневающимся скажут: видите, сами бегут, на ворах шапки горят. Своим противникам скажут: вам позволили унести ноги — оцените наше великодушие и сидите тихо, не то мы их вам переломаем.

Нет, он не имел права поступить иначе.

Вывод логически обоснован, однако вот перед глазами два гроба на постаменте, а в них Метью и Тибор, которые могли бы двигаться, говорить, дышать, не прими Дезар совершенно правильного решения оказать сопротивление чейзаристам. И как ему довести свою железную логику до сознания убитых горем родителей, как объяснить всем этим людям, впитавшим кланизм с материнским молоком, что можно жить и без него, притом несравненно лучше.

Поднявшись на церковную кафедру, Дезар сказал:

— Я почти не знал Метью и Тибора и потому не стану говорить об их достоинствах. Верю, что это были, каждый по-своему, прекрасные молодые люди. Смерть всегда потрясает. Тем более когда она приходит безвременно. И особенно когда она случайна.

Тибор и Метью погибли не случайно. То, что произошло у дома Монтекки в день Разума, вызревало веками. Это могло произойти десятилетием раньше или позже. Не в Вероне, а в Мантуе, не в Мантуе, а в Падуе. Судьба могла избрать другие жертвы. Но избежать их было невозможно.

Почему? Потому что между гермеситами пролегла глубокая пропасть. Разойдясь по кланам, они утратили общий язык, из людей вообще превратились в агрономов и математиков, биологов и юристов. Когда мы знакомимся с кем-то, нас интересуют прежде всего его специальность, вклад в науку или заслуги перед производством, а потом уже человеческие качества.

Вы недоумеваете: разве можно обойтись без специализации? Конечно, нет. Но одно дело разумный профессионализм и другое — тотальный. Человек не должен становиться придатком своей профессии. Профессия должна быть придатком человека.

Кланизм и есть профессионализм, доведенный до абсурда. Это не высшее благо, как привыкли верить, а крайнее зло. Гермеситы считают, что благодаря ему наше общество постоянно прогрессирует. На самом деле оно неуклонно движется к упадку.

Лучший способ убедиться в этом — сравнить Гермес с другими мирами. Нас долгое время намеренно изолировали от них, чтобы не с чем было сравнивать. Теперь на нашей планете побывал землянин. Мне довелось с ним встретиться. Из его рассказа я узнал, как далеко ушла от нас вперед наша прародина. В науке и технике, в образе жизни людей, в литературе, живописи, музыке, о которых большинство из нас вообще не имеют представления.

Главная причина такого прогресса в том, что утвердившееся на Земле социалистическое общество сделало ставку на всестороннее развитие личности. Человек по природе своей существо универсальное, и земляне устроили свою жизнь в соответствии с природой, а не вопреки ей. Они долго и трудно шли к равенству, но в конце концов сумели устранить классовые перегородки, не поставив на их место новых — профессиональных. От языков разных народов они переходят к одному — земному. Все это позволило им преодолеть проклятие рода человеческого — отчуждение между людьми.

— Вы универ! — выкрикнул Вальдес.

— Нет, профессор, я не универ. Я атеист. Нельзя верить в разум, ибо он выше всякой веры. Критический разум, конечно, который ничто не принимает на веру. Откройте глаза, отрешитесь от догм предрассудков, и вы увидите, что наша цивилизация зашла в тупик.

Завтра или послезавтра фанатики-чейзаристы придут сюда, чтобы вновь вернуть все в привычную колею. Возможно, им удастся на несколько лет оттянуть крах клановой системы. Но она обречена. И чем скорее вы это поймете, тем скорее начнется возрождение нашей родины.

Мы не должны рассчитывать на помощь со стороны. Только сами гермеситы способны выкинуть на свалку негодный общественный порядок и построить новый на разумных и справедливых началах. Такой порядок, при котором никому не пришло бы в голову объявить преступной любовь Рома Монтекки и Улы Капулстти.

Думайте, сограждане, думайте!

На протяжении всей речи Дезара в соборе стояла мертвая тишина. Сойдя с амвона, он направился к находящейся в нескольких шагах двери, которая вела в комнату настоятеля. Оттуда был прямой выход на боковую улицу, где в водомобиле ждал Бен. Все было предусмотрено на случай попытки фанатиков-кланистов расправиться с философом прямо в церкви. Но если такие здесь были, они не отважились нарушить траурную церемонию.

Дезар уже отворил дверь, когда тишину разорвали отдельные выкрики, слившиеся в общий нарастающий гул. Казалось, все захотели выговориться сразу. О чем? Дошли ли до ума и сердца этих людей его слова? Сейчас он уедет в катакомбы, где уже находятся его единомышленники, чтобы поднять знамя сопротивления чейзаристам. И ему необычайно важно знать, можно ли собрать вокруг этого знамени широкие массы гермеситов или его воителям суждено остаться узкой, изолированной от народа кучкой героев.

Дезар напряженно вслушивался… и не понимал ничего. Ап был гениальным изобретением, способным, как он убедился, переводить даже стихи. Однако его избирательность была поневоле ограничена, он не мог перелагать одновременно тысячи голосов, а решить, какой из них важней, «не имел права». Дезар отключил бесполезный прибор, рассчитывая уловить реакцию хотя бы веронских филов. Кроме того, ему было знакомо немало специальных терминов из других профессиональных языков.

Под сводами собора звучали алгебраические формулы и порядковые номера химических элементов, детали машин и категории логики. Эти понятия разноязычной гермеситской речи выражали боль, возмущение, негодование.