Генри Лайон Олди - Призраки Ойкумены

Хор зрителей:

– Свяжитесь с вашим сыном, – велел герцог Оливейра. – Пусть немедленно вылетает домой. Все расходы я беру на себя. В это трудное время Эскалоне дорог каждый солдат. Особенно с таким опытом, как у дона Диего… Почему вы молчите?

– Эпитафия, – напомнил Луис Пераль. – Я сочинил дюжину. Зачитать?

– К черту эпитафии! Может ли дворянин позволить себе умереть в постели, если кругом война? Вот, смотрите…

Герцог подошел к карте, лежавшей на столе вместо скатерти. Вся территория вокруг столицы была утыкана зубочистками, на которых крепились обрывки салфеток: красных и синих. Импровизированные флажки держались плохо, часть упала. Там, где Падалья спускалась к Трифальцерскому заливу, стоял кувшин с вином и два серебряных кубка.

– Бравильянка, – Оливейра поднял упавший флажок и воткнул на место. – Сонтийская хунта восстала против захватчиков. Турийская – восстала. Ритонская обратилась к союзникам с просьбой о помощи. В Стомлесе прокурор Высшего военного совета, секретарь Адмиралтейства и алькады Стомлеса подписали декларацию об объявлении войны императору Бонаквисте. Они призывают эскалонцев бороться за изгнание оккупантов. Мирные жители вооружаются, становятся в ряды армии. Мне докладывают, численность солдат приближается к ста тысячам…

Высокий, худой, весь в черном, герцог прекрасно справился бы с ролью ангела смерти. Он похож на Монтелье, подумал Луис Пераль. Я имею в виду, телосложением. Ну да, и склонностью к режиссуре. Не удивлюсь, если Оливейра-ла-Майор, знатнейший гранд Эскалоны, возглавит сопротивление. Это будет долгий спектакль. Актов пять, с прологом и эпилогом. И вряд ли какому-нибудь трусливому щелкоперу вроде меня удастся сделать в тексте желательные купюры.

– Генералу Морене отправлен приказ: спешно вернуться морем из Маркдена в Прасену, вместе с девятью тысячами пехоты. В Сиккаде заблокирована имперская эскадра адмирала Зильера. Со дня на день она достанется нам. Маршал де Роммегюд заперт в Лонсебаре…

– Я ничего не смыслю в стратегии, – драматург встал напротив герцога. Их разделял стол, а если учитывать карту, пронзенную зубочистками, их разделяла целая страна. – В тактике я смыслю еще меньше. Дайте мне шпагу, и я проткну себе ногу. Хотите выслушать дилетанта?

– Говорите.

– После известного вашему высочеству мятежа…

– Восстания! – с раздражением поправил герцог.

– Разумеется. Мы, поэты, слишком вольно обходимся со словами. Итак, после восстания маршал Прютон объявил военное положение. Его головорезы вошли в столицу и теперь их отсюда дымом не выкуришь. Гражданская администрация Эскалоны распущена. Вы, ваше высочество – под домашним арестом. Общественные собрания запрещены. Оружие приказано сдать. Приказ убедительно подкрепили массовыми казнями. Напомнить вам слова Прютона? «Жители Эскалоны, давшие увлечь себя на ложный путь, предались мятежу и убийствам. Это требует мести. Все, арестованные при бунте, с оружием в руках, будут расстреляны…»

– Хватит!

Герцог ударил кулаком по столу. Ближайший к Оливейре кубок опрокинулся, вино пролилось на карту. Багровая лужица сползла к Друрену, затопила Сиккаду, где, запертая в бухте, ждала абордажа имперская эскадра. Масляно блестя, ручеек потек к Эскалоне.

– Черт возьми! Я нарочно приглашаю к себе в дом комедиографа! Не генерала, заметьте! Зачем мне генерал? Что я, без генералов не знаю, как обстоят дела? Прютон, будь он проклят, удерживает столицу. Столицу, в которой сидим мы с вами! Себье контролирует дорогу из Эскалоны в Нойбени. Пондьемон с двумя дивизиями идет на Сонти; против турийцев брошен корпус Дуфлери. Идите вы к дьяволу, Пераль! Я хочу, чтобы комедиограф слушал меня, кивал и воздерживался от дурацких замечаний! И что я получаю в итоге?!

Луис Пераль развел руками:

– Комедия, мой принц. Какая комедия без дурацких замечаний? Скажите прямо, чего вы хотите от меня? Эпитафий? Они готовы, их хватит на целое кладбище. Военных маршей? Они мне удаются плохо. Солдаты начинают хихикать на первом же куплете. Сатирической поэмы о нестояке императора? Это я могу. Но в таком случае, если ваше высочество хоть чуть-чуть любит меня, вам придется побеждать. В случае поражения… О, палки маркиза де Кастельбро покажутся мне лаской красавицы! За сатиру Бонаквиста вырвет мне ноги из задницы.

Герцог сдернул карту на пол. Было видно, что Оливейра уже остыл, что насилие над картой – так, ерунда, скорее потребность действовать, чем подлинный гнев. Боясь, что герцог прочтет в его глазах больше, чем следует, драматург присел на корточки, начал собирать флажки. Колени побаливали, стреляло в пояснице, но Луис Пераль терпел. Знаток выигрышных мизансцен, он понимал, что смиренная поза хоть чуть-чуть смягчит то, что el Monstruo de Naturaleza намеревался сообщить своему высокому покровителю.

– Свяжитесь с сыном, – брюзгливо повторил Оливейра. – Я велю, чтобы принесли коммуникатор.

– Умоляю простить мою дерзость, – драматург смотрел в пол, на залитую кровью Эскалону. – Я не призову дона Диего вернуться. Я не хочу, чтобы дон Диего воевал.

– Дон Диего? Ваш сын – дворянин, его место…

– Свое место он выберет сам. Просьба отца – слишком сильный аргумент. Я боюсь, что дон Диего примет решение лишь потому, что я воззвал к нему. Хотите, зовите его письмом или приказом, меня же увольте.

– Это ваше последнее слово?

Луис Пераль встал на колени:

– Да, ваше высочество.

– Кликнуть слуг? – герцог размышлял вслух. – С палками? Жаль, старый маркиз де Кастельбро умер. То-то порадовался бы… Смотрите, дон Луис, сын может не простить вам такой заботы. Дезертир, изменник, трус – у людей злые языки. Впрочем, ваше дело. Я не стану приказывать дону Диего драться за свободу родины. Вы правы, такие решения принимают по велению души. Я лучше разыщу молодого маркиза де Кастельбро. Когда простые дворяне выбирают и взвешивают, гранд Эскалоны не имеет права на раздумья. Земли Кастельбро лежат в окрестностях Бравильянки. Сам Господь велел маркизу возглавить сонтийский военный совет…

Выругавшись по-солдатски, Оливейра-ла‑Майор присел рядом с драматургом, отобрал у Пераля-старшего зубочистку с красным флажком – и воткнул ее в пятно от вина, накрывшее Бравильянку.