Роберт Рид - «Если», 2004 № 06

На зеленой лужайке внизу собрались соседи. В воздухе парили проекции изображения корабля, но люди почти не смотрели на них, не отводя глаз от пасмурного и холодного неба.

Майкл остался на балконе, подальше от чужих глаз.

Собравшиеся на лужайке зашевелились.

Он услыхал голоса. На какое-то мгновение Майкл решил, что его заметили, что его зовут, просят присоединиться к ним в эту священную ночь. Конечно же, это было не так. Немногие из соседей Майкла знали его имя, а уж в обществе его не нуждался почти никто. Они реагировали на нечто, происходившее в небе или на проекциях: из недоумения рождался гнев.

По отданному приказу квартира соединила его с домом прежней жены.

Перед ним немедленно появилось изображение женщины средних лет, одетой в лучшее платье и явно разгневанной.

— Почему они так поступили? — выпалила она.

— Как поступили? — спросил Майкл в абсолютном недоумении.

— Пролетели мимо! Разве ты не смотришь? Ах ты, Господи, он не смотрит!..

Корабль поменял курс.

— Могу сказать точно, кого именно я виню. Все эти долгие годы, полные укоризны и горечи, я виню себя самого. Того мальчишку, который давил муравьев на дорожке к дому. Того маленького социопата, который сказал пришельцам, что если не станет их другом, то непременно будет врагом. И знаешь, почему я так думаю? Потому что все остальные, кого встречал в своей жизни этот мальчишка, дали бы инопланетянам правильный ответ. Его друзья. Дедушка с бабушкой. И, конечно же, мать. Этот мальчишка был сорной травой. Жуткая кончина матери дала ему понять, что он-то и есть главный плевел среди зерен. Иначе просто не могло быть. Почему же еще эти чудесные создания с далеких звезд отвернулись от рода людского? Потому что он говорил не те слова, потому что в голове его гнездились не те мысли. Боже милостивый, этот мальчишка убивал муравьев в день знакомства нашего мира с пришельцами. Во всем был виноват он, то есть я, и тяжесть моей вины лежит на мне уже долгие годы.

Глупо, даже на мой собственный взгляд. Старик сидит в золотой комнате и по прошествии стольких лет сражается с воспоминанием о единственном событии из собственной отнюдь не невинной юности. И все это лишь дурацкие бредни без капельки правды. Время и возраст заставили меня привыкнуть к своей вине. Я могу разговаривать об этих нескольких моментах моей жизни, я почти верю в то, что не отвечаю за них. Я могу скорбеть по безвременно ушедшей из жизни матери — и с той же уверенностью обвинять ее. Она не умела разбираться в мужчинах. Вечно унылая и неуверенная в себе, она была готова устремиться за любой сулящей спасение мечтой. В самый свой лучший день моя мать оставалась эмоционально хрупким созданием. Возможно, мудрые руки божественного галактического Союза могли спасти ее. Но я все же думаю, что ваши руки предназначены для дел более важных, чем врачевание наших мелких и увечных душ.

Я не знаю, чего вы хотите от нас. Но я начинаю ценить сам процесс. Это долгое и мучительное сватовство. Человечество в известном смысле похоже на мою мать. Мы боязливы и одиноки, мы жаждем, чтобы нас любили, и мы с рвением будем тратить свои силы и ресурсы на то, чтобы заслужить вашу не известно что несущую привязанность.

Не я виноват в том, что вы сказали: нет. И когда я был ребенком, и позже.

Все, что я могу теперь — быть честным. Быть правдивым — и с собой, и с вами. И если вас еще интересует мое мнение, то я согласен. По-моему, человечеству неплохо примкнуть к какому-нибудь сообществу разумных существ.

Только я, конечно, не знаю, что именно вы предлагаете.

И что подразумевает этот ваш Союз. Чем он выгоден для нас, чем опасен, а также все прочие тайные подробности, которые лежат между обоими краями спектра.

По правде говоря, с моей точки зрения, вы не предлагаете ничего, кроме смазливой мордашки. Но я не таков, какой была моя мать. Вам придется здорово потрудиться, если вы действительно хотите затащить меня в постель…

Пришло послание Эвелин, и Майкл расшифровал его, занимаясь приготовлением обеда, а потом спустился на самое нижнее облако, дожевывая стейк из мяса черной воздушной акулы, чтобы послушать старую подругу.

— Ты уже устроился, Майкл?

Прекрасно, подумал он. Дом его был закончен, а работы над средой обитания подходили к концу. Коммерческие почвообразователи прожевали большую часть небольшого астероида, потом устроили новую плотную атмосферу под прозрачной оболочкой. Дом с тремя облаками достался Майклу бесплатно; он спроектировал большую часть новой биосферы, и аэрогелевый дом считался частью его заработка. Теперь он жил в сотне миллионов миль от Земли — в буйном зеленом мирке, полном беспощадной красоты — и, что удивительно, был счастлив.

— Еще раз спасибо тебе за помощь, — сказала ему Эвелин. — Рада, что мы сумели вовремя состыковать с тобой оборудование. На сей раз чужакам предстояло посетить тысячи обитаемых небесных тел; однако они устроили одно-единственное трехдневное представление: их звездный корабль разделился на множество плазменных вихрей и колоссальным облаком лег на Солнечную систему, сразу на всю плоскость эклиптики… И мы действительно получили кое-какую информацию.

Перестав жевать, Майкл опустил тарелку на расположенное рядом облачко сине-зеленой пены.

— Информации немного, — признала Эвелин. — Но зато — чистое золото. Она пока не предназначена для широкого оглашения, но нам удалось услышать, как пришельцы рассказывают о себе… на некоем общем языке, явно сконструированном для того, чтобы мы могли понимать его, и за последние шесть месяцев мы сумели достаточно хорошо разобраться в смысле…

Майкл глянул за край облака, рассматривая проплывавший мимо розовый зонт.

— Кроме того, мы сумели сделать наконец кое-какие реальные выводы. — В голосе Эвелин чувствовалась улыбка. Словно бы вновь став женщиной из плоти, она нашептывала нежные слова лежащему рядом любовнику. — Это и в самом деле удивительно, Майкл. Но не рассказывай никому…

— Остановись, — приказал он записывающему устройству.

А потом нагнулся и, взяв машинку в руки, трижды различными способами очистил ее память, чтобы в ней не осталось ни единого слова послания. Ну а чтобы уж окончательно убедиться в этом, зашвырнул регистрирующее устройство за край облака и проводил взглядом небольшой корпус, медленно-медленно опускавшийся в яркую изумрудную зелень новорожденных джунглей.

Это почти юбилейный сборник рассказов Рэя Брэдбери — он вышел на языке оригинала через сорок девять лет после публикации дебютной книги великого американского фантаста «Темный карнавал» (1947). Можно только позавидовать творческому долголетию Брэдбери.