Андрей Кивинов - Ночь накануне

— Руки поднять! Медленно выйти! — произнес я по-немецки и тут же откатился в сторону, чтобы не выстрелили на голос.

Послышался шорох и скрип. Я аккуратно выглянул и встретился глазами с крепким бритоголовым парнем нашего примерно возраста. Он поднимал дрожащие руки, и в глазах его таился катастрофический ужас. Это был совсем не индеец, хотя одет в странную хламиду и покрыт золотистым загаром.

— Выйти на открытое место! — скомандовал я.

Парень медленно поднялся из кустов и начал шагать.

— Где остальные? — спросил я, раскачиваясь и двигаясь, чтобы в меня было сложнее попасть.

Парень помотал головой и рукой показал на дом, делая еще один испуганный шаг.

— Где твое оружие? — спросил я.

Но ответить он не успел. Посреди груди бритоголового на белой хламиде появилось багровое пятно, и он упал.

— Анка, зачем?! — заорал я.

— К нашим беги, идиот! — раздалось сверху из окна под крышей. — Нашел время для допросов!

Она была абсолютно права. Я влетел в разбитый дверной проем и забежал на второй этаж. Тут было пусто — гостиная, шкафы с книгами. Посреди гостиной лежал труп в ночной сорочке с простреленным черепом, а рядом валялся парабеллум. Мертвец был очень стар и смотрел вверх остекленевшими глазами.

— Петька! — послышалось сверху. — Давай сюда!

Я вбежал на третий этаж. Здесь царил беспорядок — перевернутый стол, разбросанные стулья. А на полу лежал древний старик с острой высохшей головой, поросшей редкими седыми волосинками. Рот старика был заклеен скотчем, но глаза открыты. И я бы назвал этот взгляд звериным, но мне приходилось бывать в зоопарке — звери не смотрят так люто. Это был человеческий взгляд, он словно заглядывал в самую душу, обжигая ядом, злобой, презрением, ненавистью и даже каким-то торжеством.

Над стариком стоял Пашка и деловито вязал ему руки скотчем. Тимур сидел в углу под окном, изредка поглядывая на ту сторону двора.

— В первом доме только прислуга и дети, — доложил я. — Анка держит точку на чердаке. Во дворе был молодой бык, охранник. Похоже, всю ночь книжку читал в беседке. Анка его сняла.

— Правильно сделала, — сквозь зубы процедил Тимур. — Это его внук. На каникулы к дедушке приехал, гаденыш.

— У него что, и сын был? — тупо спросил я, уже понимая неуместность вопроса.

— Дочь, — неохотно ответил Тимур. — От Марты. Не наше дело, пусть живет старуха.

— А кто этот был… на втором?

— О, — Тимур усмехнулся. — Это камердинер — особый кадр. Гестаповец, комендант лагеря смерти Хемниц. Прибился к Отто уже после разгрома. У него еще много подвигов, если интересно, напомни потом, я расскажу. Только не при Анке.

— Почему не при Анке? — удивился я. Пашка распрямился.

— Готово, — сказал он, а затем рывком поднял старика на плечо и повернулся. — К машине?

— К машине, — Тимур с натугой поднялся и осторожно посмотрел в окно. — Полиция здесь будет через полчаса — они на звуки взрывов привыкли реагировать. Во дворе не расслабляться: вышел из дома — и снова в боевом режиме. Тут мог быть еще адъютант, но он либо сдох, либо в отъезде… Берем вот этот драный джип с кузовом — видишь его? Если я правильно понимаю, на нем прислуга ездила в поселок за продуктами. Петька, выбьешь у них ключи?

— Есть! — кивнул я и зашагал вниз по лестнице.

Тимур пошел следом, а за ним — Пашка с анфюрером на плече. Мы спустились на первый этаж. Я поднял ствол и аккуратно выглянул наружу. Снаружи было тихо. Я махнул рукой и шагнул, как вдруг за спиной из глубины дома послышался скрип половицы и такой же скрипучий голос:

— Хайль Зольдер! Мой фюрер, мы умрем вместе!

Прежде чем раздался выстрел, я уже летел на пол, а прежде чем стихло эхо, долбил очередью в это узкое лицо, возникшее из-под лестницы. А справа грохотал автомат Тимура. И прежде чем гад упал, я вспомнил, где я видел это лицо: на той кошмарной фотографии, где молодой белобрысый помощник Отто стоял в окровавленном фартуке. Я бросился к нему и добил контрольным выстрелом в лицо.

— Бригадир! — сказал я, брезгливо ощупывая окровавленный халат бывшего помощника в поисках ключей от машины. Понятное дело, ключей в халате не было. — Вы что же с Пашкой, подвал не вычистили? Или где он мог прятаться…

Я наконец обернулся: привык в игре не разворачивать громоздкий обзор без необходимости. Но теперь обернулся — и слова застряли в горле. Спеленутое тело анфюрера валялось чуть поодаль, а Пашка лежал в центре холла на спине, далеко раскинув руки. В уголке рта пузырилась тонкая струйка крови, а широко открытые глаза смотрели вверх. Рядом с ним на коленях стоял Тимур. Лицо у Тимура было мертвенным и вытянувшимся, а трехпалая рука отработанными движениями искала пульс на Пашкином запястье.

Губы Пашки вдруг шевельнулись.

Голоса не было, но я прочитал:

«Так нельзя…»

Мы с Анкой собирались хоронить Пашку во дворе, но Тимур пристыдил нас, объяснив, что Пашка не может покоиться в фашистском логове, — куда лучше развеять его геройский прах в горах Аргентины. К тому же здесь с минуты на минуту может появиться полиция, а у нас еще не все закончено с Карлом Отто.

Мы положили Пашку в салон джипа на заднее сиденье, сложили крест-накрест руки на груди, а скотчем приклеили остатки пластида на его живот и блок возврата, который так ему и не пригодился…

Тимур сел за руль, а в открытый железный кузов мы бросили Отто и сами забрались туда с Анкой, держа автоматы на изготовку. Анфюрер изредка принимался мычать и извиваться, но шансов на побег у него, понятное дело, не было.

Джип тронулся. За кормой остался бетонный забор и сброшенные с петель железные ворота с надписью: «Villa Bavaria». Но вскоре и они исчезли за поворотами шоссейки. В голове не умещалось, что Пашка погиб, — казалось, что он временно вылетел из этапа игры, как бывало почти каждый день. Наверно, я мог сделать волевое усилие, напрячь извилины и убедить себя в том, что Пашка умер по-настоящему. Но я решил пока об этом не думать. Похоже, то же самое чувствовали и Анка и Тимур в своей кабине.

Попетляв по шоссейке, Тимур свернул в лес, чтобы с дороги не было видно джипа, остановился и вышел из кабины. К тому времени он потерял много сил и дышал тяжело. Бинт на плече промок насквозь, а обезболивающего оставался последний тюбик.

Здесь пришло время анфюрера. Мы вытащили старика из кузова, отволокли в лес подальше от джипа, приставили к дереву и обмотали скотчем.

— Последнее слово, — объявил Тимур и разрезал скотч на его губах.

Анфюрер некоторое время молча разминал губы, а затем произнес:

— Я готов к смерти. Мне часто снилась моя смерть. Я летел в огненную бездну вниз головой, ногами кверху. Это было страшно. Сегодня я счастлив встретить смерть стоя. Я счастлив принять пулю врага как солдат: твердо стоя ногами на земле, с гордо поднятой головой!