Не отступать и не сдаваться. Том 1. Том 2 (СИ) - Тыналин Алим

Если бы я мог, то плакал. Внутри меня душили рыдания. Иногда мне хотелось кричать во весь голос, останавливало только то, что я находился на улице. Но потом, когда стало вообще невыносимо, и я почувствовал, что сейчас буду вопить, как резаный, я быстро сунул в рот согнутый палец и сильно укусил его.

Боль чуток отрезвила меня. Я вынул палец и посмотрел на него. У основания пальца, там, где начиналась фаланга, остались красные отметины, следы зубов.

Я глубоко вздохнул и решил возвращаться в общежитие. Светка, наверное, проснулась и ищет меня. Теперь я у нее остался самый близкий родственник.

— Чтоб вас всех, — прошептал я в отчаянии. — Чтоб вас всех на части разорвали.

Я решил пробежаться до общаги, но сумел ускориться только на один квартал. Дальше бежать я не мог. Остановился и пошел медленнее, тяжело дыша. Сердце разрывалось в груди. Так, потихоньку, как старая кляча, я добрался до общаги.

Возле входа двое парней вертелись около девушки, сидевшей на скамейке.

— Ну, как тебя зовут, красавица? — спрашивал один.

Второй хватал ее за руки. Я хотел пройти мимо, потому что не уверен был, что мне надо вмешиваться в этот конфликт. А потом заметил, что эта девушка — Маша, внучка Касдаманова. Что она здесь делает, черт подери?

Я подошел и постучал ближайшего парня по плечу.

— Урыл отсюда, быстро.

Парни обернулись. Сначала взъерошились, но потом поглядели на меня, и, видимо, что-то насторожило их в моем голосе и поведении. Поэтому они резко передумали. Переглянулись и ушли.

— А я и не заметила, как вы появились, — сказала Маша, встав со скамейки. — Я к вам пришла. Примите мои соболезнования, Виктор.

Я кивнул и хрипло спросил:

— Что вы хотели? Егор Дмитриевич знает, что вы здесь?

Девушка покачала головой. Ее глаза, казалось, прожигали меня насквозь. Черт, оказывается у нее такой же взгляд, как у деда, если даже еще не пронзительнее.

— Нет, он не знает. На самом деле, он очень сожалеет, Виктор, что так случилось. И тоже винит себя.

Теперь я покачал головой.

— Ему не в чем винить себя. Виноват только я. И только я.

Взгляд девушки продолжал преследовать меня.

— Нет, он винит себя в том, что не дал вам достаточно брони. Душевной брони, внутренней. Научил, как драться, а как противостоять ударам судьбы, не научил. Вернее, не научил до конца.

О чем это она? Разве существует броня, которая справилась бы с такими ударами?

— И что же это за броня? — спросил я угрюмо. — Опять байки дядюшки Касдаманова. Мне уже ничего не поможет.

Но тут Маша подошла ближе и коснулась моей руки.

— Вы очень сильный человек, Виктор. Я это слышала от дедушки. Он сказал, что любой другой уже давно загнулся бы даже от малой части тех испытаний, что выпали на вашу долю. Дедушка сказал, что вас невозможно сломать. У вас несгибаемая воля.

Ага, кончилась она, эта воля. Где теперь ее достать? Если сталь долго сгибать, она лопается на мелкие кусочки.

— А еще вы рассказывали дедушке про вашу бабушку и сестренку, — Маша продолжала горячо говорить. — О том, что только они поддерживали вас. Как вы думаете, их любовь не может быть той самой несокрушимой броней?

Что-то хрустнуло у меня в горле. Я почувствовал, что еще мгновение и я сейчас разрыдаюсь.

— Не говорите мне ничего о бабушке, — попросил я. — Не говорите, пожалуйста. Это я виноват в ее смерти.

Но Маша не послушалась. Ее овальные, изящно очерченные глаза очутились напротив меня, совсем рядом. А голос продолжал настойчиво напоминать:

— Дедушка сказал, чтобы вы вспомнили, о чем бабушка говорила вам незадолго до смерти. Это очень важно.

О чем она говорила? Как обычно, о том, что любит меня. Ах да, она же просила выиграть чемпионат. Ради нее. Она же так верила в меня!

Я отвернулся от Маши. Как же я мог забыть об этом. Наверное, если бы мне удалось стать чемпионом, это была бы лучшая дань памяти моей бабушке, женщине, которая поддерживала меня с самого начала. Ни разу не усомнилась во мне.

Но разве у меня осталась возможность участвовать в чемпионате? Вроде бы поздно уже метаться.

— Все, уже поздно, — глухо сказал я. — Мне дали только два дня, а сегодня срок вышел. Меня уже вычеркнули из списка участников по семейным обстоятельствам.

Маша покачала головой.

— Тому, кто не отступает и не сдается, иногда приходят на помощь самые неведомые силы. Попробуйте позвонить в Казань.

Она наконец умолкла и я тоже молча смотрел на нее. Наконец, я ответил:

— Хорошо, я позвоню. Но, скорее всего, это бессмысленно. Мое место уже занято.

Маша отвернулась и пошла прочь по улочке перед общежитием. В Москве уже быстро темнело и вскоре ее фигурка исчезла в полумраке. Я проводил ее глазами и отправился в общежитие.

Там я упросил вахтера дать мне возможность сделать междугородний звонок. Это вопрос жизни и смерти.

— Слушай, ты не поверишь, но если ты хочешь участвовать в чемпионате, завтра у тебя есть последняя возможность, — сказал Худяков, выслушав меня. — Я недавно разговаривал с организаторами турнира. Тот боксер, что должен был драться с тобой за место в финале, сегодня сильно заболел. Сильная температура, кашель. Его отстранили. Ты автоматически прошел на следующий круг. А это финал. Если ты будешь завтра здесь, то сможешь участвовать. Твоим соперником будет Тополев.

Боже, откуда Касдаманов знал про это? Откуда он знал про мой разговор с бабушкой? Чертов старик что, предвидел, что все так и случится?

— Я вылетаю сегодняшним рейсом, — твердо сказал я. Потом вспомнил про Светку и добавил: — Мы вылетаем. Ждите, Олег Николаевич.

Рано утром мы вместе с сестренкой сошли с трапа самолета в казанском аэропорту. Погода стояла отличная, правда, солнце еще не взошло. Но сразу видно, день предстоял солнечный и ясный.

— Послушай, Витька, а я могу поехать с тобой на соревнования? — в сотый раз спросила Светка, держа меня за руку.

Она еще в самолете много раз просила меня взять с собой на чемпионат. Поначалу я отказался, потому что беспокоился, что она там потеряется. Присмотреть за ней некому, тетя Галя осталась в Москве, ждала, пока выздоровеет дядя Саша.

Но малая не отставала. Постоянно спрашивала, можно ли поехать вместе со мной. И то верно, как я оставлю ее одну в гостинице, после того, что с нами случилось? Зато там, на чемпионате она хоть немного отвлечется.

— Ладно, хорошо, поедешь, — ответил я. — Только, чур, слушаться, всему, что я говорю и никуда не уходить. И еще не разговаривать с посторонними.

Светка недовольно фыркнула.

— Что за дурацкие правила. Я уже взрослая. Мама никогда мне не запрещает…

Она осеклась, потому что о родителях теперь надо было говорить только в прошлом времени. Затем замолчала и сказала:

— Ладно, я буду слушаться. Главное, не оставляй меня в этой дурацкой гостинице.

Поэтому мы заехали в гостиницу только оставить вещи и позавтракать. Затем чуть отдохнули и я успел подремать, потому что почти не спал прошлую ночь, а Светка смотрела телевизор.

После этого я собрал форму и мы отправились во Дворец спорта. Сестренка чуток повеселела и с удовольствием смотрела по сторонам. Свежие впечатления от нового города явно пошли ей на пользу. Когда мы подошли ко дворцу, Светка удивилась, как много собралось людей:

— Я и не думала, что здесь может быть такая куча народу.

Я криво усмехнулся. Ну вот, теперь ты будешь знать, что твой брат дерется с другими людьми на потеху этой куче.

— Держи меня за руку и не отпускай, — предупредил я.

Возможно, я чересчур волновался за то, чтобы не потерять сестренку. Она уже действительно не годовалый младенец, да и времена сейчас были гораздо более спокойные нравами, чем в пересыщенном самыми немыслимыми пороками двадцать первом веке.

Например, машин на улицах Казани было совсем немного. Можно переходить и не бояться, что тебя собьют на пешеходном переходе. Никаких безбашенных велосипедистов и самокатчиков.