Младший научный сотрудник 3 (СИ) - Тамбовский Сергей

— Их тут три штуки, — просветила она меня по дороге, — таких круглых жилых комплекса, отличаются цветом балконов, синий, зеленый, а наш красный.

— Красиво, — сказал я, — и вид из окон наверно неплохой, если не во двор смотрят.

— Да, и вид классный, особенно с 16-го этажа. Это кооперативы для творческих работников, — продолжила она, — тут сплошные музыканты, художники и писатели живут. В том подъезде, например, Иванов со Жванецким, ну которые из «Вокруг смеха», а в этом Стас Намин, но я его ни разу не видела.

— А твои родственники тоже что ли творческие люди?- спросил я.

— Не, обычные торговые работники, им по блату это жилье досталось, — на этом мы с ней и распрощались, договорившись встретиться завтра на ВДНХ.

— Если что-то пойдет не так и меня задержат, я позвоню родственникам, — пообещал я.

А наутро ровно в девять ноль ноль я стоял в фойе первого корпуса элитной клиники и переминался с ноги на ногу. Сопровождающий товарищ подошел быстро, и пяти минут не прошло.

— Петр Петрович? — сурово оглядел он меня с макушки до пят.

— Так точно, — браво доложил я, одновременно вынимая паспорт.

Он полистал документ, задержался почему-то на странице с пропиской, потом скомандовал идти за ним и мы быстро проследовали через турникет с таким же суровым вахтером.

— Идем в правое крыло на седьмой этаж, там лаборатория психологических исследований, в которой тебя будут зондировать, — сообщил он мне через плечо, себя никак не обозначил при этом.

— В смысле ФГДС внутрь засовывать и колоноскопию делать? — уточнил я.

— Не так уж радикально, — поморщился он, — бесконтактное будет зондирование.

— И сколько времени оно займет? — задал я следующий вопрос.

— От двух часов и до вечера, как пойдет, — неопределенно покрутил он руками.

Но до двери обозначенной лаборатории мне не было суждено дойти, потому что в коридоре седьмого этажа нам встретился один товарищ в белом халате и белой же шапочке, который с ходу запросил у моего сопровождающего без имени:

— Это Балашов?

— Да, это он, — подтвердил тот.

— Его хочет видеть генеральный, — продолжил этот товарищ в шапочке.

— Что, прямо сейчас?

— Прямо сейчас, — отрезал он, — я его забираю, потом верну… куда его вернуть?

— В 721-ю, — коротко бросил сопровождающий обиженным тоном.

И я отправился вслед за этим новым сотрудником. Начальственный кабинет находился, как это можно было ожидать, на последнем, десятом этаже этого корпуса. Секретарша, усталая пожилая женщина только махнула нам рукой, заходите, мол, там вас уже ждут.

— Евгений Иваныч, — доложил с порога товарищ в шапочке, — привел — это Петр… Петр Петрович Балашов.

— Можно Петей звать, — вставил я свои пять копеек, — до Петра Петровича дорасти надо.

— Хорошо, — поднялся из своего кресла Чазов, — спасибо, Иннокентий Палыч, ты свободен, а мы тут побеседуем с Петром… эээ… Петей о делах наших скорбных.

За руку он здороваться не стал, видимо в медучреждениях это не принято, а просто пригласил меня за журнальный столик в углу, где стоял кофейник, чашки и блюдечко с печеньями.

— Кофе, если хочешь, наливай, — предложил он мне, а когда я отказался, продолжил, — значит ты у нас из Нижнереченска, а отец у тебя кореец?

— Все верно, Евгений Иваныч, — ответил я и продолжил, опережая на ход его интерес, — а способности эти у меня проявились после неудачного эксперимента по теме «Крот».

— Знаю-знаю, — поморщился Чазов, — пять лет работали люди без видимых результатов, его уже закрывать собирались, этот «Крот». Но теперь, видимо, повременят. Да, Галина Леонидовна мне сегодня с утра позвонила и еще кое-что добавила про тебя.

Надеюсь, про отца она не заикалась, подумал я.

— Да, мы вчера чай пили у нее дома, — скромно ответил я. — Я заодно ее и осмотрел.

— Не спрашиваю, как ты оказался на чае в ее квартире, — усмехнулся Чазов. — спрошу только, что ты там увидел у Галины. Если волнуешься насчет врачебной тайны, то зря, во-первых, ты не врач, а во-вторых я и так про нее почти все знаю.

— Да ничего смертельного у нее нет, — откликнулся я на его призыв, — геморрой да небольшие проблемы с сосудами в области сердца, вот и все.

— А у Миронова ты что нашел? — из этих его слов я сделал умозаключение, что про артиста Галюша тоже все рассказала.

— У него дела похуже, — не стал вспоминать я о врачебной тайне, — три большие аневризмы.

— В каких местах? — полюбопытствовал Чазов.

— Одна на коронарной артерии, остальные в области шеи.

— Хм… все совпадает, — пробормотал Чазов, — а вот расскажи-ка мне, любезный Петя Петрович, про свои остальные способности — ты же не только видеть внутренности можешь? Антон Палыч про это много чего порассказал мне.

— Тут сложнее, Евгений Иванович, — признался я, — я и сам толком не знаю, что это и как воздействует на организм пациента. Надо на практике проверить… на тех, кого не жалко.

— А давай, ты на мне попрактикуешься, — неожиданно предложил он, — меня точно не жалко…

— Смотрите, Евгений Иваныч, — улыбнулся я, — вас за язык никто не тянул… начнем с рентгена?

Врачебная тайна

— Начинай, — Чазов встал со своего кресла и добавил, — раздеваться, надеюсь, не заставишь?

— На первый раз нет, Евгений Иваныч, — ответил я.

А затем повторил всю ту процедуру, которую только за вчерашний день совершал уже трижды… после чего мы сели за тот же столик, и я, наконец, налил себе кофе из кофейника. Который оказался превосходным. Чазов тоже плеснул себе на дно чашки и произнес с некоторым напряжением в голосе:

— Не томи, рассказывай уже.

А я не стал кочевряжиться и рассказал:

— Остеохондроз шеи и среднего отдела позвоночника, раз… причем в районе шеи протрузия очень близкая к грыже, но еще не грыжа. Гастрит, слегка увеличенная поджелудочная железа и заброс желчи в пищевод, два. В принципе тоже ничего страшного, но заняться и этим надо бы. Во избежание…

— Судя по твоему незаконченному предложению, должно быть еще и три, — сказал Чазов.

Я допил кофе, подумал, не налить ли ещё немного, но отказался от этой мысли.

— А три, Евгений Иваныч, это новообразование в правой лобной части головного мозга.

Он сразу подобрался, как гончая собака, учуявшая след зайца, и начал пытать меня уже по-серьезному.

— Размер, стадия, характер?

— Примерно полсантиметра в диаметре, стадию я бы определил как переходную от второй к третьей, а характер, уж извините, не скажу — знаний не хватает?

— Метастазы есть? — продолжил он.

— Две штуки, сантиметра по полтора каждая, обе вытянуты почти вертикально вверх.

— Все совпадает, — вздохнул Чазов, — вплоть до распространения метастаз.

— Голова же болеть от этого должна, — предположил я, — и некоторые функции организма работать неправильно… в частности вестибулярный аппарат.

— Все верно, — подтвердил он, — и голова болит, и равновесие периодически теряю… в общем вот что, Петя… Петрович, — продолжил он, — в своих диагностических способностях ты меня убедил. Переходи теперь к следующему этапу — Лев Николаевич мне рассказал, что ты якобы можешь договариваться с опухолями, это верно?

— Один раз получилось, — угрюмо отвечал я, — но не факт, что это перейдет на постоянную основу. Но попробовать можно, конечно. Как говорил товарищ Берия — попытка не пытка. Кстати, Лев Николаевич удивительно похож на него, на Берию.

— Я знаю, — просто ответил Чазов, — Лаврентия Палыча я тоже лечил. Немного и недолго, но лечил. Что мне надо сделать?

— Лучше бы перейти в горизонтальное положение, — рассказал ему я, — так и вам, и мне удобнее будет.

— Пошли, — встал он, и мы перебазировались в маленькое помещение за задней стенкой его кабинета, где стоял огромный кожаный диван. А еще была дверь, очевидно, в санузел.