Мир колонизаторов и магии: Практика (СИ) - Птица Алексей

— Согласна. Я, Мерседес Мария де Сильва, даю торжественную клятву, что я выполню одно твоё желание, если оно не вредит ни мне, ни моей семье, ни тому делу, которому я буду служить.

— Смотри-ка, а тебя успели научить давать правильные клятвы. Значит, я не ошиблась в тебе, подруга. Я принимаю клятву и обещаю не разглашать твои тайны никому.

Мерседес вскочила с кровати и обняла Элеонору, заглянув в её глаза. Мир был восстановлен.

— Так что ты мне хочешь посоветовать, Эли.

— А ты, глупая, самая не догадываешься.

— Нет.

— Тебе разве мать не рассказывала, что такое Поцелуй ведьмы.

— Рассказывала, но без подробностей.

— Гм, значит, опасается, что ты его применишь.

— Да? — растерянно пролепетала Мерседес.

— Точно, они все такие, за редким исключением. И тебе повезло, что моя тётка и является этим самым редким исключением.

— И?

— И я сейчас тебе всё расскажу и даже покажу.

— Тебе говорили, что «поцелуй ведьмы» может быть смертельным?

— Да.

— А когда именно?

— Нет, не говорили.

— Вот, в этом-то и вся соль. Он убивает в двух случаях, когда ведьма, действительно, хочет убить своего возлюбленного, вкладывая в поцелуй, помимо своего эротизма, смертельную магию, и второй, о котором знают немногие.

— И какой этот, второй случай?

— Второй, это когда ты целуешь человека, который тебя и так любит, и чем сильнее он тебя любит, тем выше вероятность того, что он умрёт от твоего поцелуя.

— А как же, как же…, - растерянно пробормотала Мерседес.

— Как его спасти, если ты перестаралась?

— Да.

— О, очень просто, ты должна немедля отдаться ему.

—???

— Понимаешь, у мужчин всё совсем не так, как у нас. Им любовь бьёт не только в голову, но и ниже. Одно накладывается на другое, в итоге их сердце не выдерживает, и всё, унесли отпевать. А когда ты отдаёшь ему себя, почувствовав, что он уже всё, отходит, то спасаешь его. Поцелуй потому и называется «поцелуй ведьмы», из-за того, что женщина может смотреть, как мужчина погибает от неразделённой любви, зная, что она может спасти его, через свою честь. Но кто будет отдавать свою честь ради какого-то негодяя?

Мерседес молчала, пребывая в шоке от таких откровенных подробностей, переваривая услышанное. Первоначальный её план рухнул, но надежда ещё оставалась.

— Так, и что же мне делать? И как этот гачупин относится ко мне?

— Как? Ой, Мерси, как хочется наврать тебе с три короба, чтобы ты поцеловала его, а он умер. Какая сладкая месть за оскорбление. Но тебе повезло, что я чересчур умная, даже приходится прикидываться дурочкой, чтобы не осложнять себе жизнь. Я понимаю, что такой подруги у меня больше никогда не будет. И поэтому я помогу тебе. Смотри, я, конечно, ещё очень молода, и могу ошибаться. Но я заметила, как он смотрел на тебя, когда ты бросилась на него, после пощёчин.

— Как?

— Ещё чуть-чуть, и он бы обнял и съел тебя!

— И убил бы, причём тут любовь?

— Глупая, он смотрел на тебя, как в последний раз в жизни, пытаясь запомнить, какая ты есть. Так смотрят только влюблённые мужчины, у остальных взгляд оценивающий, словно они думают, насколько ты хороша будешь, как жена, или как любовница, но в их взглядах нет ни капли чувств. А этот, как ты любишь говорить, гачупин, смотрел на тебя совсем по-другому, совсем. Ты делаешь успехи, подруга, у тебя теперь два воздыхателя, гачупин и Альфонсо. Да, кстати, берегись Альфонсо, он подлый, и за ним уже закрепилась дурная слава. Постарайся его оттолкнуть от себя.

— Как я его смогу оттолкнуть от себя, он ходит за мной хвостиком, я даже кричала на него. А ему всё равно.

— Эх, всему тебя надо учить подруга. Это же легко, Альфонс, он и в Новом Свете Альфонс. Начинай рассказывать, что у тебя проблемы в семье, долги и растраты, что отец говорит, что приданое будет только у старшей дочери. И ты увидишь, как он резко сдаст назад. А ты сможешь устроить ему скандал. Хотя нет, я сама в разговоре с ним обмолвлюсь, что у тебя совсем нет денег, и я вынуждена помогать тебе. Через несколько дней ты уже и забудешь, как он выглядит.

— Правда? Спасибо тебе, Элеонора!

— Не надо меня благодарить, отдашь желанием. Чувствую я, отдавать будешь даже не ты, а твой Эрнандо. Ой, Эрнандо, милый, помоги, Эля хочет, чтобы ты помог ей, пожалуйста… — молитвенно сложив руки перед собой, состряпав плаксивое лицо и обнажив, при этом, до половины свою грудь, слезливо сказала Элеонора, копируя Мерседес.

— Ах, ты же, — и в Элеонору полетела подушка. Закипела девичья битва, бескомпромиссная и яростная. Как водится, никто не победил, потому что дружба между девушками — это фантастика, а вот взаимовыгодные интересы, это, и вправду, есть.

Пух и перья летели по всей комнате, кипела битва, жаркое дыхание сражающихся друг с другом девиц наполнило небольшую комнату. Запахло свежим потом, выступившим от яростного сражения. Обессилив от напряжённой битвы, в которой были изорваны три подушки, вывалившие все своё нутро на пол и кровати, обе девицы присели отдышаться.

— А пух?

— Ты должна мне одно желание, Мерседес, и вот оно! — «Ты должна убрать весь пух из комнаты и принести новые подушки».

— Ты истратила своё желание уже сейчас? На такую мелочь?

— Я не только умная, Мерси, но и благородная! И хоть женской дружбы не бывает, но мне с тобой делить нечего, кроме того, я не хочу разочаровываться в людях, с которыми дружу. А что касается просьбы, мы ещё не раз будем друг другу должны. А сейчас, убирай пух и перья, подруга, и ложимся спать. Ты меня утомила, — и Элеонора сладко зевнула.

Мерседес ещё полчаса собирала пух и перья по всей комнате и сложила всё в угол, чтобы с утра служанка, наводившая порядок в их комнате, могла все это забрать.

Утро встретило меня ясным светом в стенах древнего кремля, то есть, древней академии. Сладко потянувшись и зевнув во весь рот, я уселся на кровати, напротив меня продирал от сна глаза Винсенте, закончив это нужное занятие, он уставился на меня, а я на него.

Секундная пауза, потом он протянул ко мне руку и спросил.

— Эрнандо, а что это у тебя на щеке?

— Что? — приложил я невольно руку к лицу.

— Где? — подскочил ко мне Алонсо. — А, а, вот это, вот это да. А-ха-ха! — он стал громко смеяться, если можно было назвать так его раскатистое конское ржание, похожее на звуки захлёбывающегося собственной слюной кабана.

— Смотри-ка, а ну-ка! — он приложил свою ладонь к моей щеке. — Это пятерня, что отпечаталась на твоей физиономии, намного меньше моей. Ты что, с детьми дрался, или с карликами, а может, с женщинами. А-ха-ха, ой, я не могу, ой не могу.

Блиннн, что делать-то? Взглянув в небольшое зеркало, подставленное мне услужливым Пересом, я ясно различил тонкие росчерки женских пальцев.

— Вот ведьма! — невольно вырвалось у меня. Алонсо заржал ещё сильнее, а Винсенте нахмурился, чёрт знает что подумав обо мне. Ханжа, блин, сейчас будет подозревать, что я издеваюсь над женщинами, а они дерутся со мной, вот же, дурак.

— Хватит ржать, Алонсо, что делать-то? Вся академия будет ко мне приставать, а там и до дуэлей недалеко. Я их не боюсь, но прибью пару придурков, и выгонят меня из академии.

— Да, правда твоя, Эрнандо, но у меня есть выход.

— Какой?

— Я помогаю тебе, а ты мне всё рассказываешь, что было с тобой в море и в Неаполе. Какой он из себя вице-король и вкусное ли там вино.

— Ладно, уговорил, расскажу тебе.

— Хорошо, тогда держись!

Хлесть, и его резкий удар свалил меня с кровати. Я успел вскочить на ноги, когда следующий удар повалил меня снова. Оказывается, Алонсо умел очень хорошо драться, при этом, бил аккуратно и правильно, ничего мне не сломав и не повредив.

— Ты ошалел, Алонсо?!

— Нет, не стоит благодарности! — и его третий удар вновь опрокинул меня на кровать.

С трудом поднявшись, я потёр опухшее лицо. Взглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрела рожа запасливого хомяка, причём, запасливого с одной стороны щеки.