Мурка - Валерий Александрович Гуров

— Как спланирована? — у Игоря отвисла челюсть, пистолет опустился.

— Обыкновенно. Мое увольнение было залегендировано, я должен был внедриться в банду...

— А почему вы мне ничего не сказали? — обиженно пробормотал напарник. — Я же думал, что вас на самом деле выперли! Ведь не чужой вам человек.

— Прости, Игорь, но сам понимаешь. Лишний риск утечки, а так все правдоподобно вышло, будто меня из органов вышвырнули...

— А это что? — Игорь уже копошился в мешке. — Деньги?

— Оставь фантики в покое, иди опергруппу встречай, — распорядился я.

— А вас больше никто не видел?

— В каком смысле? — вскинул я на него бровь, ковырясь в своем телефоне.

— Вас четверо было?

— Ну да... — моя рука моя рука жмякнула на отправку сообщения, отложила смартфон и потянулась к пистолету, что лежал на подоконнике.

Но я не успел...

— Правильно, что мне не сказали про операцию, Григорий Андреевич, — ухмылялся Игорь, наставив на меня пистолет, голос его стал каким-то другим, незнакомым. — А я все думал, кто же за мной охотится? Не знал, что вы...

— Так это ты информатор? — холодно процедил я. — Мы искали крысу, и вот я нашел, получается...

— Феликс почти справился, — закивал Игорь, хватая мешок. — Киньте мне ваш пистолетик. Только спокойно, двумя пальцами.

Я потянулся к оружию. Вот сука! Так вот кто слил Феликсу инфу! Ну, тварь. Я схватился за пистолет, но на спуск не успел нажать.

Бах! Грянул выстрел. Не мой выстрел... Я почувствовал, как пуля обожгла мой лоб и все вокруг померкло.

Бл*ть! Меня убил собственный напарник!

Я уже не видел, как мой телефон бзыкнул уведомлением, что сообщение доставлено. А соосбщение я успел-таки накатать: "Товарищ генерал, если меня убьют, то крыса — Игорёк..."

— Гля, парни, он дуба дал... ты шо, вальнул фраерка?..

— За дело огреб, шо ты как баба скулишь, не ссы, щас вынесем на его улицу, пусть думают — пьяный.

Говорили шепотом, с явным южным говором, негромко, но ощущение такое, как будто в барабанную перепонку шило вогнали. Нельзя ли громкость прикрутить, а? Заткнуться на хрен...

Я попытался разлепить глаза, но между век будто тюбик «Момента» выдавили. Следом услышал музыку, мелодичный женский голос пел явно вживую. И песенка такая эпичная, хотя давно уже не модная..«Дубинушка».

Эй, ухнем! Да ой, ухнем!

Ша-агай крепче, друже,

Ло-ожись в лямку туже!...

Следом разнеслись аплодисменты и восторженные крики «браво!», заглушившие шепот неизвестных, что переговаривались прямо над моей бренной тушкой. Твою мать! И почему я ничего не вижу? В башке туман. Ну понятно... Я же умер.

Но нет... В нос ударили запахи окружающей меня реальности: какие-то пряности, чопорные женские духи, прогорклый табачный дым и... запах жженого пороха. Его я ни с чем не спутаю.

По телу, побежали мурашки... Конечно! Ведь я выжил! Иначе какого хрена я слышу голоса и чувствую запахи?

Удивительно, но факт! Ведь Игорь выстрелил мне в лоб с пары метров. Говорят, что мозг умирает прежде, чем ты слышишь выстрел, но я отчетливо помнил хлопок. Неужто промазал Игореша? Но голова работала, а это уже полдела, значит, выкарабкаюсь. Поваляюсь в больничке, и мы с Игорем закончим прерванный разговор. Сволочь, предатель, уж от кого, а от него не ожидал подобной подлянки... Сейчас, должно быть, я еду в карете реанимации, медики врубили музыку и спорят — жив я или «кони двинул». Однако почему медики говорят, что кто-то меня завалил?

Возможно, я бы полежал ещё так, смакуя мысли о мести и боясь пошевелиться, но песня резко оборвалась, сменилась криками, топотом и звоном разбитого стекла. Сверху над моей головой раздался сиплый басок:

— Он точно кони двинул? Может, жилку проверить? Вдруг дышит?

— Гарик его замочил, — ответили каким-то писком, хотя вроде и мужской голос.

— Бог с ним!

Эти слова заставили меня разлепить веки усилием воли. Пора включаться, вокруг явно творилась какая-то чертовщина. Нифига я не в машине «скорой». Еще не хватало, чтобы вместо реанимации меня понесли в морг.

— Живой я, зенки разуй... — я открыл глаза, все еще ожидая увидеть перед собой медика, но запнулся от неожиданности.

Надо мной склонился мужик, даже, скорее, парниша лет двадцати, павлином разодетый, ну чисто Юдашкин — синий костюм в черную клеточку, на голове кепка-восьмиклинка, в зубах папироска, кропаль тлеет. Над головой этого чудика с жидкими усами нависла огромная хрустальная люстра, какие показывают на экскурсиях по Александровскому дворцу... Так, секундочку, что за дела? Он вылупился на меня, я на него. Немая сцена. Выходит, ни о какой карете скорой речи не шло, если у медиков не ввели новую форму, что вряд ли. Да и рожа у этого пижона явно не врачебная, ушлый тип какой-то. Смотрит на меня, как урка.

— Очухался... — выдавил ошалевший пацан.

Он обернулся к еще троим, одетым в такие же нелепые фасоны и странные явно праздничные расцветки. Твою дивизию! Да кто все эти чудики? Я будто на во времена НЭПа попал.

Вокруг пестрили серебром приборов столы с белоснежными скатертями, у которых толпился народ, разодетый, как на новогодний корпоратив тематики а-ля «Чикаго эпохи сухого закона». Мужчинки при пиджаках разной расцветки, дамы в пышных вечерних платьях...А хмырь возле меня продолжил и выдал вдруг то, отчего у меня глаза полезли на лоб.

— Добить арапа надо, выводим его...

Пока я переваривал, к окружившим меня пацанам подбежал еще один — четвертый. Этот был постарше остальных, хотя тоже молодой, лет двадцати пяти где-то. Усы как у Чарли Чаплина, вовсе не жидкие, как у его дружка, над глазом шрам, будто однажды ему хорошенько рассекли бровь в бою, и глаз этот белесый. Запыхавшись он кринул:

— Шухер, атасник маякнул, что мусора упали на след. Тикаем!

Я ничего не мог понять.

— Нафаня-то живехонький гад... — попытался возразить наглый парниша с папироской в зубах, но его прервала трель свистка.

— А ну не двигаться! Милиция!

Какой там двигаться, я до сих пор не знал, где у меня руки, где ноги, чувствуя себя выброшенным на берег карасем. Только приподнялся на локтях на полу ресторана и, хлопая глазами, озирался, пока туман в голове постепенно рассеивался. Мне все еще тяжело давалось происходящее, поэтому за тем, как пацаны, явно струхнув, рванули прочь, я