Иная война (СИ) - Романов Герман Иванович

— Я сделаю тоже самое, Вилли. А заодно закрою все масонские ложи, подвластные Лондону и Парижу… А вообще все — еще из Мадрида или Рима зараза придет, а оно надо?! Мой предок решился на это дело, и я хватит решимости и желания покончить с подобным бл…

Император Александр Михайлович выругался, не стесняясь в выражения, благо моряк, а не дипломат. И закончил совсем зловеще:

— Английский клуб распустится, а спустя полгода те его члены, кто замешан в это дело, начнут умирать.

Сандро посмотрел на Фока, и тот кивнул с дьявольской улыбкой на губах — в том, что несколько человек будут отправлены в Маньчжурию охотится на тигров он уже настоял. А хищник это серьезный, так что «несчастные случаи» обычное дело. А еще кое-кто просто утонет в море — последнее вообще непредсказуемо. Полный размах для «творчества» людей Чжан Цзолина, да и князю Фею достанутся «куклы».

— Двоих моих подданных отправьте ко мне, таким «дорогим гостям» я буду очень рад, — кайзер даже не улыбнулся собственной шутке.

— Ответные ходы сделаем одновременно, если Лондон не представит сатисфакции. Там не дураки, и прекрасно понимают, во что вляпались из-за задумок некоторых высокопоставленных лиц. Так что будем ожидать скоропостижных смертей, если их не будет — то меры примем сами. Но революционеры, что скрываются в Лондоне, должны быть выданы…

— Кое-кого выдадут, Сандро, остальных нет. Если только мы с ними спиритические сеансы не устроим!

— Их убьют, дядя?

— Фи, нельзя так говорить — нужно иначе. Опасных свидетелей обычно «ликвидируют», «распыляют», «на ноль множат», «убирают». И это сделают, поверь, без малейшей жалости к заказчикам и «инструменту» — таких «игр» с террористами не прощают, когда вся правда всплывает. Если помнишь, двадцать лет тому назад Степняк-Кравчинский, что зарезал шефа жандармов генерала Мезенцева, попал под поезд, когда встал вопрос экстрадиции. Сам залез, или ему джентльмены помогли, чтобы не разболтал о том, чей заказ выполнял на самом деле?!

— Отплатить им той же монетой и с процентами, — пробурчал кайзер, — найдется, кому в англичан пострелять!

— Они много кому насолили, так что желающих хватит. Но не следует торопиться, а подготовится получше, и все совершить чужими руками. А потом улыбаться и на все вопросы отвечать, что мы тут не причем. И такую тайную войну вести с полным напряжением сил. Мы не получим с нее доходов, но если на каждую вложенную рейхсмарку или рубль, британцы будут терять свой полновесный фунт, то это «предприятие» будет выгодно. И посмотрим, кому надоест первым!

— Нужно определиться с ключевыми точками, и в нужный момент, перед тем, как англичане решаться на войну с нами, устроить им внутреннюю войну, причем широкомасштабную. А если ее еще и спровоцировать, чтобы Лондон кругом был неправ — то лучшего и желать невозможно.

— Думаю, они «замнут дело», как ты любишь говорить дядя! Отдадут тебе, Вилли, все итальянское Сомали, или поделят по справедливости, признают Абиссинию за нами, вместе с Эритреей, а Триполитанию возвратят «савойцам» — и потребуют гарантий для Египта и Кипра.

— Дадим «гарантии», как не дать. Но обставить нужно так, чтобы до мировой войны не довести — лучше десять локальных конфликтов. Война на периферии для британцев станет тягостной и разорительной.

Фок остановился — сейчас Россия практически выставила «оборонительный периметр» — на Дальнем Востоке Маньчжурия с Кореей и Монголией, в азиатской части станет будущие Джунгария с Кашгарией, и Тибетом. Потом Афганистан, Персия и Армянское царство. «Прокладкой» станет Румыния и уже имеющееся Великое княжество Финляндское. Осталось только решить вопрос с обменом «царства Польского» на северную часть Восточной Галиции, и вот тут должен помочь кайзер с этим «четвертым разделом» — в нем выгоду получат все участники, кроме поляков, разумеется.

Жалости к «панам» Фок не испытывал, наоборот, считал, что поляки начнут испытывать к русским симпатию только тогда, когда их начнут онемечивать ударными темпами…

— Какой огромный и пустынный край, мой милый, — Лена прижалась к его плечу щекой. — Хотя за последние три года жителей явно прибавилось, в селениях и городах домов стало больше. Однако малолюдство все равно чувствуется, даже в сравнении с нашей Маньчжурией.

— А еще что ты увидела глазами правительницы?

— Перемены значительные, мой муж, лет шесть назад они были незаметны, но сейчас чувствуются. В Иркутске и Омске открыты университеты, и мы с тобой там попечители, наши подданные там учатся. В Новониколаевске, который ты Новосибирском называешь, Технологический институт, такой же как во Владивостоке и Дальнем. Каменных строений добротных изрядно везде прибавилось, а вот тех домов, что ты бараками и «халупами» называешь, почитай и не осталось.

— А о чем говорит эта примета?!

Фок ухмыльнулся, решив проверить супругу — взгляд у той был наметанный и острой, и приходила порой к парадоксальным выводам. Женщина очень умная, волевая, решительная и коварная. И как правительница обладала мужским складом ума, все тщательно обдумывала, а так как отличалась наблюдательностью, то в выдохах не ошибалась.

— В города поселяют по квотам, не допуская в них рост бедного населения. В тоже время вблизи городов целенаправленно строят электростанции — везде торчат высокие трубы и идет дым. Те же столбы с проводами тянутся, к зданиям подключены и свет в окнах по вечерам яркий.

— Это не яркий, дорогая, всего 12 свечей. Видела бы ты лампы в полтысячи свечей — вот те горят, так горят. А какой вывод сделаешь о проводимой повсеместно электрификации? Заметь — программа рассчитана на двадцать лет, и электричество пока только в городах, и то не во всех.

— Я была в Германии не раз, и прекрасно понимаю, что как только выработка электроэнергии станет значительной, в городах начнут ставить заводы. И начнется то, что ты называешь индустриализацией — как у нас в Маньчжурии немцы ставят заводы.

— Правильно думаешь, дорогая. Образование, электрификация и индустриализация — все должно идти именно в такой последовательности. Причем постепенно — нельзя допускать в города наплыва бедняков, это выгодно одним только заводчикам, но ставит большие проблемы перед городскими властями. Вот здесь капиталистов нужно осаживать в их аппетитах, и до власти не допускать ни в коем случае. Иначе такая коррупция пойдет, что все разом вздрогнем. Они должны знать свое место!

— Согласна, муж мой. При Цинах даже от смертной казни откупались, или вместо себя под палки другого выставляли, всего за сорок лян. Сейчас у нас такого уже нет, да и немцы не любят произвола.

— Немцы живут у нас, они принимают наше подданство. А вот ханьцы нет — они пришли заработать, так пусть работают. И не больше — отработал свое, уезжай немедленно.

— Понимаю, мы сами китайцев, что работают на копях и рудниках, держим всегда отдельно. И чуть-что высылаем обратно, мне революционеры в Маньчжурии не нужны, одни хлопоты от них. Ты ведь для них даже название придумал на своем немецком — «гастарбайтер». В Германии такого не слышала, хотя на языке говорю хорошо.

— Просто это явление сейчас практически не выражено — рабочих рук хватает, бум идет. А вот в России брать квалифицированных рабочих неоткуда, деревня обеспечивает малый приток. Но вполне достаточный, чтобы лет за тридцать индустриализацию провести. Вот тогда настоящий рост городов и начнется, с уже образованным населением. Премьер-министр Столыпин линию гнет жестко — нищета деревни отнюдь не в малоземелье, как кажется, а в примитивных методах обработки земли большей части крестьян — две трети из них бедняки, едва сводят концы с концами.

Фок отпил чая, глядя в вагонное окно на селение. Никаких развалюх нет и в помине, добротные дома и хозяйственные строения, много скотины, высоченные сеновалы везде. Зажиточное село — две церкви, тысячи две жителей. Близость сразу двух городов — губернского Иркутска и шахтерского Черемхово сказывалось в наилучшем виде, ведь жителям нужно есть, причем постоянно. Ведь в самом Иркутске сто тысяч населения без малого, каждый восьмой в губернии горожанин столицы Восточной Сибири. Переселение шло и сюда, но тонкой струйкой, не так как было в прошлой реальности, когда за «счастьем» отправляли бедноту.