Выбор моей реальности (СИ) - Мануйлов Александр

Безупречно отыграв «Песнь Льда и Пламени» и «Рейнов из Кастамере», Гудислав с Девятко застыли в ожидании реакции зала: во дворце византийских императоров впервые услышали незнакомые музыкальные произведения и познакомились со звуками современной флейты и скрипки.

После нас церемония вручения подарков пошла своим чередом, так как очередь из желающих осчастливить императора оказалась, на удивление, длинной.

Когда подарки закончились, перед троном оставили свободное пространство, видимо для выступлений танцоров и музыкантов, остальное помещение быстро заставили столами для последующего банкета.

Глава 111. Кир. Padrastro

“I see phantoms of Hatred and of the Heart's Fullness and of the Coming Emptiness…”

William Butler Yeats

Во время нудных церковных и дворцовых церемоний обратил внимание, какое количество народа перецеловало дверные засовы, каменные напольные плиты, перстни патриарха, императорские туфли и прочие значимые атрибуты религиозного культа. Также услышал, что гуляния после свадьбы будут продолжаться в течение следующих десяти дней.

Учитывая жару и скученность народных масс, ставлю, что в моём новом кабинете скоро нарисуется очередь из пациентов с переломами, диареями, пищевыми отравлениями и другими инфекциями, передающимися воздушно-капельным и контактным путём. А нам с Айкой не придётся скучать и, от нечего делать, перекладывать туда-сюда одноразовые шприцы и канюли.

После того, как над Никифором и его женой-мамашей держали короны на протяжении трёх часов, приглашённые, как стадо дрессированных баранов, строем прошли из церкви во дворец.

В главном зале началась стрёмная церемония падений перед троном и последующих подношений подарков.

Слуга выкрикивал имя, гости по одному подходили и пресмыкались перед императором, насколько им позволяли финансы, фантазия и желание выслужиться.

После фазера к трону Никифора подошёл старший сын Евдокии — Михаил Дука, замотанный в длинный белый плащ. На его правой ступне красовался туфель пурпурного цвета — символ принадлежности к византийскому царскому роду. Но поскольку императором ему стать не удалось, то левая была обута в обыкновенный чёрный кожаный сапог. Ставлю, что это первый кандидат на высылку на Принцевы острова — сегодня по глупости проболтался нам Ираклий о планах своего босса на ближайшую неделю.

На этого Михаила было страшно смотреть: немытые волосы непонятного цвета сальными патлами спускались на сгорбленные плечи, бледное худое лицо, под глазами залегли здоровенные чёрные круги. По обе стороны от него встали дрожащие служанки, в руках которых были золотые чаши с каким-то вонючим напитком.

— Мои поздравления тебе, царственный отец-друг, и тебе, деспотина, — поклонился Михаил вдатому отчиму, а после — любимой мамочке. — В день венчания и коронации хочу зачесть вам наставления знатного ромейского полководца, магистра Кекавмена Катакалона, которые он изложил в своём новом трактате «Стратегикон — советы и рассказы»:

«Если имеешь друга в ином месте, и он проезжает городом, в котором ты живешь, не помещай его в своём доме. Если же ты остановишь его в своем доме, то послушай, сколько из-за этого родится неприятностей. Во-первых, ни жена твоя, ни дочери твои, ни мать твоя не будут иметь свободы выходить из комнаты своей и распоряжаться в доме как следует.

А если уже им будет необходимая нужда выйти, то друг твой вытянет шею, устремит на них свои глаза и будет подсматривать, какая у них походка, как они поворачиваются, как подпоясаны, и какой у них взгляд. Просто сказать: будет их оглядывать с головы до ног. Точно также он найдет дурными твою прислугу, твой стол, весь порядок. Еще будет расспрашивать о твоем имуществе: есть ли у тебя то, есть ли другое. Но что много об этом говорить?

Всячески остерегайся клеветы против тебя, каждый день вызывай пред глаза свои картину падения твоего, так как не знаешь, какие козни плетут за твоей спиной дурные люди. Я видел нечто подобное и оплакал жизнь человеческую. А именно, я видел экс- василевса, который некогда был кесарем, поутру, на восходе солнца, — державным василевсом, а в третьем часу дня — жалким и сирым слепцом. Хотя бы ты был первым человеком у царя, смиряй себя и не злопамятствуй, ибо злопамятность ведет к смерти. Уклоняйся от разговоров с людьми беспутными, а когда беседуешь со своими близкими или действуешь против них, то будь осмотрителен».

Я, Михаил Дука Порфирородный, уподоблюсь громовержцу — Зевсу и, как знак  почтения к новому отцу и старой матери, прошу принять от меня две золотые чаши с благоухающим медовым напитком, — и трясущееся от страха служанки с поклоном поднесли подарки к молодожёнам.

После последней фразы про Зевса все приглашённые, забыв, что перед императором надо тупо молчать, в ужасе стали перешёптываться между собой. Видимо, начали делать ставки, расправится ли Никифор со своим другом-конкурентом сейчас, на глазах у всех, или из приличия подождёт до вечера.

— Благодарю, сын мой, за добрые слова и щедрые дары, — поморщился Никифор, но медовуху даже нюхать побоялся и обратился к пасынку,  — сам не желаешь ли чашу Кроноса17 для настроения испить?

— Благодарю тебя, верховный бог-отец. Не желаю я захмелеть от этого доброго напитка и стать всеобщим посмешищем, как твой фаворит — Фанурий, по прозвищу «Пропойца-Мефисос», за непонятные заслуги получивший должности атриклина твоих званных трапез и препосита твоей священной опочивальни при твоём новом дворе, — едко усмехнувшись, опять поклонился Михаил.

— Не тревожься о пустяках, сын мой. Для того, чтобы тебе допиться до такого состояния и превратиться в вечного алконавта, как Фанурий, потребуется очень много времени. Задумайся, а есть ли оно у тебя? ...  Вопрос риторический и философский, — продолжил отчим воспитывать пасынка и, отрыгнув на весь зал, приказал, — пей. Или Нашей Царственности повелеть друнгариям, стоящим подле моего трона, немного вдохновить тебя?

— Не утруждайся, отец. И перестань тревожиться о таких пустяках, а то у тебя от страха корона с царскими пропендулиями с головы на пол покатится, — взяв у служанок подарки, засмеялся Михаил и залил в себя содержимое обеих чаш.

Мама Дуня в это время сидела на троне с отсутствующим видом и считала мух, размышляя о чём-то своём.

— Следующий, — хлопнул в ладоши Никифор, и Михаил вышел из зала, решив не оставаться на банкет.

«После такой выходки Михаил Дука скоро ляжет в порфировый саркофаг в новых пурпурных туфлях, и тогда ему окажут достойные почести и обуют в царские регалии  сразу обе ноги», — подумал я.

Затем приглашенные снова дарили подарки и произносили хвалебные тосты.

Когда наконец-то позвали пожрать, то оказалось, что нас посадили за стол почти под носом у Никифора.

Слуги расставили золотую посуду, вазы, чаши для вина, серебряные и костяные приборы, а после этого стали завозить в зал еду на скрипящих повозках, покрытых цветастыми пурпурными тряпками.

Никифор расщедрился и заказал для нас печёных журавлей и павлинов, фаршированных непонятной массой; суп из артишоков, помидор и бычьих хвостов; жареные щупальца огромных осьминогов и ноги крабов; тарелки с устрицами, морскими ежами и чернилами каракатицы.

На банкете первым номером выступил придворный поэт Филомел Авций, по его словам, не спавший три ночи, чтобы сочинить Никифору длинное послание в стихах. Авций толкал свою речь минут двадцать, умудрился перечислить прошлые и будущие заслуги «небожителя» перед Ромейским Государством.

Потом вышли шуты, которые показали клоунаду с церковниками и еретиками в главных ролях, причём последние в итоге оказались облитыми помоями и связанными, сидя на вислоухих осликах задом наперёд.

Дворцовые музыканты что-то громко трезвонили на своих примитивных инструментах, танцовщицы вертелись вокруг поддатого Никифора. Гости выпивали, смеялись и болтали друг с другом.

К Ираклию, который сидел, как приклеенный, рядом с нами, подошёл один из стражников и что-то прошептал ему на ухо. От полученных новостей наш шпион-экскурсовод скривился, как будто вместо воды, которую он тут пил на свадебном пиру, чтобы оставаться трезвым и контролировать обстановку вокруг, случайно отхлебнул новичок, втихаря подлитый подлыми врагами в его золотую чашу.