Большая игра - Гуляшки

с инженером Волковым и Кириллом Старобогатовым. Сильвестр Тимофеевич начал строительство второго парохода, который получит название «Чайка», а Старобогатов активно развивал пассажиро-грузовую компанию перевозок «Ладушка». Правда, пока у него всего один кораблик. Но ничего, «Чайка» уже на подходе, а там и с третьим пароходом вопрос решим.

В общем, все у них было хорошо. Я лишь утвердил официальную раскраску пароходов «Ладушки». Теперь они будут окрашиваться в черный, желтый и белый, как цвета флага Российской Империи.

А еще меня порадовало, что Цейс принял предложение наследника, приехал в Россию и уже заложил мастерскую в Саратове. Немец до конца не понимал, почему одним из условий стало строительство будущего производства здесь, а не в Петербурге или Москве. Он не знал о нашей с Николаем стратегии плавного перемещения части людских резервов на восток страны и сообщать ему такие детали мы не собирались.

Ясное дело, Саратов трудно назвать востоком. Его и к условной середине можно отнести с натяжкой. Но данный город — лишь первый шаг. Саратов мы хотим всячески развивать и дальше, попутно переселяя часть людей в Сибирь, и перенося туда же производственные мощности.

Поезд довез нас со Снегиревым до Оренбурга, дальше пришлось пересаживаться на тарантас и преодолевать бескрайние степи. Жаль, конечно, что в ближайшие годы железной дороги в Азию строить не собираются. А вот ветку до Ново-Николаевска уже заложили.

Ташкент за минувшее время не изменился. Кауфман все также служил генерал-губернатором, а из генералов в городе находились Головачев, Бардовский и Троцкий. Скобелев и Абрамов пока оставались в Новом Маргелане.

Первым делом я встретился с Кауфманом и Головачевым, доложив о своем прибытии и новом назначении.

— Не поверите, а я вас рад видеть, — заметил Кауфман. — За вашей карьерой я слежу давно, и можете мне поверить, успехи таких молодых офицеров, как вы и генерал Скобелев, меня радуют. Я вижу, что мы вырастили хорошую смену, теперь есть те, кому можно передать наше дело.

После Кауфмана и Головачева я наконец-то встретился со своими старыми товарищами в офицерском клубе Александрийских гусар.

— Мишель! — ротмистр Некрасов по привычке обнял меня, а затем несколько смутился своего порыва. — Или мне теперь следует называть тебя официально, по имени отчеству?

— В нашей компании можешь называть меня как хочешь, — я засмеялся, радуясь встречи со старым другом. — Но среди посторонних… В общем, сам понимаешь.

— Понимаю, — он кивнул.

Передо мной стояло восемь офицеров. Два подполковника, Седов и Костенко, и шесть ротмистров, командиров эскадронов. Ещё будучи в Петербурге, я отправив телеграмму, чтобы они перевели свои эскадроны в Ташкент.

Хорошо, что среди них не было Тельнова, которого я уважал и считал наставником. Если с остальными я чувствовал себя уверенно, то отдавать приказы и командовать своим же бывшим ротмистром казалось мне психологически некомфортным занятием.

Но Тельнов перевелся в Изюмский 11-й гусарский полк. Прослужив с Романовским менее года, Сергей понял, что находиться под его командованием ему больше не хочется. Ему бы только не пороть горячку и немного потерпеть, дождавшись перевода герцога… Правда, Тельнов особым терпением никогда не отличался. Ныне он командовал полком, чему я был только рад. Офицеров с таким послужным списком, с такими наградами и безупречной характеристикой везде были готовы принять. Не удивлюсь, если через год-другой он получит генерала.

— Итак, господа, не будем разводить лишние церемонии. Кто-то начал служить в полку ранее, чем я, кто-то пришел позже. Что ж, так получилось, что теперь я ваш командир. Вы знаете мою историю, и знаете, что от войны и тягот я никогда не прятался. Я и впредь собираюсь придерживаться подобной линии. Так что, уверен, мы с вами прекрасно сойдемся. Тем же из вас, кто по каким-то причинам захочет перевестись в другой полк, препятствовать не стану. Более того, подпишу самую лучшую характеристику.

Товарищи переглянулись. Не все присутствующие были рады видеть меня в подобном статусе, но я их прекрасно понимал. Сейчас они промолчали, не собираясь принимать скоропалительные решения.

— Итак, господа, через неделю наш полковой праздник. Полку Александрийских гусар исполняется сто лет. Эту дату мы отметим пышно, с размахом!

— А что цесаревич Николай Александрович? Приедет? — поинтересовался подполковник Эрнест Костенко, занявший должность Тельнова.

— Нет, — я покачал головой. — К сожалению, важные государственные дела не позволяют ему покинуть столицу.

Я не стал добавлять, что по всем правилам Николай должен присутствовать на такой круглой дате, как столетний юбилей полка. Он же наш Шеф, в конце концов. С другой стороны, и наследника понять можно — ехать за тысячи верст, тратить на дорогу туда и обратно больше двух месяцев не каждый захочет.

— Очень жаль, обидно, мы рассчитывали его увидеть, — послышались голоса.

— И мне жаль! Но я уверен, он пришлет поздравительную телеграмму. А пока же благодаря его настойчивости, у меня есть для вас подарки, — на самом деле, «подарки» были целиком моей инициативой. Николай не знал историю Бессметных гусар, это я ему рассказал о тех символах, которыми «щеголял» полк и которые сделали его уникальным подразделением. Николай просто одобрил мои предложения, а затем их провели высочайшим волеизъявлением. — Цесаревич Николай Александрович пожаловал нам новое знамя, новый полковой знак и новую эмблему. Прошу взглянуть, — я подошел к столу и откинул ткань.

В ряд лежали тяжелые мальтийские нагрудные кресты, изготовленные из серебра и черной эмаль. Их обрамляли белые ободки и белые гусарские шнуры, а в центре находился череп со скрещенными костями. Крестов насчитывалось ровно 36 штук, по числу офицеров. Для нижних чинов предусматривался аналогичный знак, но он будет изготовлен из железа и гусары получат его позже.

Рядом с крестами находилось серебряные украшения для парадной шапки и кепи — точно такой же череп с костями. Официально он назывался Адамова голова, немцы прозвали ее Тотенкопф. Она символизировал не только бесстрашие перед ликом смерти, но и доминирование духовного начала над материальным. На православных крестах под стопами Спасителя имелся аналогичный символ.

А еще на столе лежало новое знамя. Прежнее, квадратной формы, было выполнено в зеленых и серебряных цветах, имело двуглавого орла, серебряные трубы за сражение при Бриенн-ле-Шато и надпись «За отличие в Турецкую войну 1828 г». Орла, трубы и надпись на новом знамени повторили, но цвета изменились, теперь они были черно-серебряные, а сами надписи вышили золотом. И нам позволили добавить три новых упоминания о героических полковых победах: «Бухара 1868», «Хива 1873» и «Коканд 1876».

— Наши славные деяния, — заметил Некрасов, бережно проводя рукой по шелковой ткани.

— Господа, не считайте меня сентиментальным, но это лучшее, что я видел за последние