Уильям Гибсон - Все вечеринки завтрашнего дня

Лэйни видит, как этот символ втягивает внутрь себя Харвуда; он полностью во власти сил превращения, и вот он исчезает совсем.

Лэйни убывает тоже, но не за Харвудом.

– Попался, — шепчет Лэйни во тьму своей зловонной коробки, стоящей в подземке метро среди инфразвуковых вздохов пригородных поездов и постоянного топота проходящих ног.

В то же мгновение он оказывается во Флориде на залитых солнечным светом широких бетонных ступенях, ведущих наверх к невзрачному входу в федеральный сиротский приют.

Там, наверху лестницы, — девчушка по имени Дженнифер, ей в точности столько же лет, сколько Лэйни, на ней джинсовая юбочка и белая тенниска, у нее прямая черная челка, она осторожно идет — пятка — носок, пятка — носок, руки — в стороны, для равновесия, — по самому краю верхней ступеньки, как по натянутому канату.

Она очень сосредоточенна и серьезна.

И кажется, что если бы она упала, то непременно бы разбилась.

Лэйни, увидев ее, улыбается, вспомнив внезапно приютские запахи: бутерброды с джемом, дезинфекцию, глину для лепки, чистые простыни…

Холод обступает его со всех сторон, но наконец-то он дома.

Фонтейн, работая топором, размышляет о том, что прожил довольно долгую жизнь, но то, что случилось сегодня, для него абсолютно ново: поднять топор над головой, потом — резко вниз по задней стене магазина, фанера гулко грохочет. Он слегка озадачен тем, как легко отскакивает топор, но при следующем замахе он поворачивает его обухом и колотит по стене, наконец, пробивая ее на третьем ударе насквозь. Фонтейн удваивает усилия.

– Нам нужен свежий воздух, — говорит он скорее самому себе, чем парочке, чинно сидящей на его койке, — седовласому человеку и мальчику, чью голову опять не видно из-под шлема. Посмотришь на этих двоих — так подумаешь, что и проблем-то, собственно, нет никаких и этот чертов мост не горит.

Куда девалась голограммная девица?!

Работа топором дает результаты, хотя его руки уже разболелись. Дыра в стене уже размером с блюдце и становится все больше.

Он еще не знает, что ему делать, когда она станет достаточно велика, но он любит, чтобы были заняты руки.

Таков он всегда, Фонтейн: когда дела идут плохо, да что говорить, хуже некуда, а вероятнее всего, подошли к концу, — он любит, чтобы были заняты руки.

Шеветта выползает через люк на крышу Скиннеровой лачуги и видит там Райделла, стоящего на коленях, в этом своем "счастливом" "драконовском" защитном слюнявчике, но критическим фактором здесь является человек из бара — тот, который застрелил Карсона, он воткнул в ухо Райделла пистолет, а сейчас смотрит на нее и улыбается.

Он немного старше меня, размышляет она, вот его короткая стрижка, как у военного, черный кожаный плащ, шарф повязан небрежно, но ясно, что ему пришлось с ним повозиться. Она задается вопросом: как это люди становятся вот такими — берут и тычут своим пистолетом кому-нибудь в ухо, и вы знаете, что они обязательно нажмут на курок? И почему ей кажется, будто Райделл специально находит таких людей, — или это они его специально находят?

За спиной человека в черном, над мостом, она видит поднятую фонтаном воду и понимает, что это, должно быть, палят из пожарной лодки, так как она буквально только что видела пожарную лодку в действии — когда загорелся пирс на Эмбаркадеро.

Господи, как же здесь наверху сейчас все-таки странно: все ночное небо в дыму, огонь повсюду, он будто бросается в море и гаснет от катящегося дыма. Вокруг нее падают и, мерцая, умирают маленькие красные светящиеся искры, в воздухе запах гари. Она знает, что не хочет, чтоб Райделлу было больно, но она не боится. Теперь она просто-напросто не боится; она не знает почему.

Рядом, на крыше, она замечает какой-то предмет — планер, сидящий на собственной небольшой платформе, своими шасси вцепившийся в асфальтовое покрытие.

Около планера навалены черные нейлоновые мешки. Шеветта принимает их за спальники. Кто-то, видно, готов провести здесь всю ночь, если будет нужно, и она понимает, что парень с военной стрижкой подготовил себе укрытие на случай, если ему придется прятаться. До нее вдруг доходит, что, вероятно, это он поджег мост и виновен уже во множестве смертей, а сейчас стоит себе улыбается, будто очень рад ее видеть, и пистолет его воткнут Райделлу в ухо.

У Райделла сокрушенный вид. Такой печальный сейчас.

– Ты убил Карсона, — слышит она собственный голос.

– Кого?

– Карсона. В баре.

– Он здорово попортил твою вывеску.

– Он был задницей, — сказала она, — но ты не должен был его убивать.

– К счастью, — ответил "шарф", — вопрос тут не в том, кто задница, а кто нет. Если б вопрос был в этом, мы ни за что бы не справились с нашей работой.

– Ты умеешь управлять этой штукой? — Шеветта махнула рукой в сторону планера.

– Конечно. Я собираюсь убрать этот пистолет из вашего уха, — сказал он Райделлу.

И убрал. Она заметила, Райделл взглянул на нее. Парень с военной стрижкой ударил его пистолетом по голове. Райделл опрокинулся навзничь. Лежал там, как большая сломанная кукла. Одна из светящихся искр упала на его дурацкий розовый защитный слюнявчик, прожгла в нем черную метку.

– Я собираюсь оставить вас здесь, — сказал "шарф". Он навел пистолет на ноги Райделла. — Коленная чашечка, — сказал "шарф".

– Не надо, — сказала она.

Он улыбнулся.

– Ложись там, где стоишь. На самом краю. Лицом вниз. — Пистолет не сдвинулся с места.

Она поступила, как ей велели.

– Руки за голову.

Она поступила, как ей велели.

– Так и лежи.

Она могла наблюдать самым краешком глаза, как он движется к планеру. Крыло трепещет под дуновеньем бриза, издавая ритмичное бренчание.

Она увидела, как "шарф" нырнул под похожее на воздушного змея крыло и оказался внутри углеродно-волоконного каркаса. Там имелась панель управления; она видела в фильмах "Реальности", как люди летают на этих конструкциях.

В руке "шарф" по-прежнему держал пистолет, но в Райделла он уже не целился.

Она вдыхала запах асфальта, спекшегося на крыше. Она помнила, как размазывала асфальт со Скиннером в жаркий безветренный день, как они разогревали ведро с затвердевшим гудроном над пропановой горелкой.

Мир, в котором Скиннер помогал строить, горел на ее глазах, и они с Райделлом могли сейчас запросто сгореть вместе с ним, а парень с военной стрижкой спасал свою шкуру.

– Неужели ты долетишь на этой штуковине до самого Эмбаркадеро?

– Легко и непринужденно, — ответил он. Она увидела, что он сунул пистолет в карман черного плаща и вцепился в перекладину обеими руками, приподнимая планер. Бриз подхватил его. "Шарф" поймал ветер, напомнив ей отчего-то шагающего ворона, из тех больших воронов, которых она видела в детстве в Орегоне. Теперь он был всего в нескольких футах от края, на той стороне крыши Скиннеровой лачуги, что смотрела на Китайский залив. — Ты со своим дружком доставила мне чертову массу хлопот, — сказал он, — но теперь вы оба либо сгорите заживо, либо задохнетесь от дыма, так что, я полагаю, мы квиты. — Он огляделся, ступил вперед.

Шеветта, не успев принять никакого сознательного решения, вскочила на ноги, идет, открыв нож, который оставил ей Скиннер. Ножом прорезает — в тот момент, когда "шарф" уже шагает через край, — трехфутовую полосу в черном крыле планера.

Не успев издать ни звука, дернувшись всем телом, он ринулся вниз, все быстрей и быстрей вращаясь, словно лист, и разбился, ударившись обо что-то внизу.

Она осознала, что стоит на самом краю, рука протянута в пустое пространство, — и сделала шаг назад. Посмотрела на нож, зажатый в руке, на впечатанный в него узор кованых звеньев мотоциклетной цепи. Потом она бросила его прочь, повернулась и пошла к Райделлу, опустилась рядом с ним на колени. На голове его была рана, волосы мокрые от крови. Глаза открыты, но, казалось, он ничего не видит.

– Где он? — спросил Райделл.

– Не верти головой, — сказала она, — его больше нет.

Бриз изменил направление, на них навалился такой густой дым, что города не стало видно. Оба начали кашлять.

– Что там за шум? — еле выдавил Райделл, пытаясь вытянуть шею, чтобы посмотреть.

Она решила, что это, должно быть, грохот огня, но звук перешел в уверенный барабанный бой, и, всмотревшись, она увидала — точно на уровне своей головы — невозможный, с целый квартал шириной, блестящий серый нос грузовоза, украшенный буквами "Омаха трансфер", тридцати футов каждая.

– Господи Боже, — сказала она, когда чудовище нависло над ними; его гладкое, невероятно широкое брюхо было так близко, что она могла бы потрогать его.

А потом грузовоз сбросил вниз свой груз — около двух миллионов галлонов чистой ледниковой воды, предназначенной для городов южнее Лос-Анджелеса, и ей оставалось только прижаться к Райделлу и держать рот закрытым, сопротивляясь давлению этого океана, а потом она оказалась совсем в другом месте, и плыла по течению, и еще ей казалось, что она так давно, так давно не спала.