Ник Перумов - Я, Всеслав (сборник)

Он присел на поваленную лесину, глубоко вздохнул несколько раз, стараясь успокоиться. Ну, подумаешь, потерял след. Давно не случалось с ним такого, но ведь всякое возможное событие когда-нибудь да происходит? Давай-ка, друг, не раскисай. Не раскисай, слышишь?..

Но действовало всё это плохо. Вспотевшая рука Ежа сжимала рукоять сорокапятикалиберного «кольта», ствол прыгал, словно у впервые взявшего оружие в руки новичка; сердце отчаянно колотилось, он задыхался, борясь со жгучим искушением рвануть что было сил ворот маскировочной куртки и завопить в голос от жуткой тоски и накатывающего отчаяния.

Среди сплетения ветвей прямо перед ним мелькнула пара жёлтых огоньков, и Ёж, не выдержав, подскочил на месте. Палец сам вдавил спуск, отдача швырнула пистолет вверх – а сами глаза издевательски-медленно угасли.

Этого Ежу оказалось более чем достаточно. Ужас скрутил внутренности ледяной спиралью и швырнул человека прямо на стену зарослей; Ёж с размаху прорвался сквозь кустарник, прыгнул и… очутился по колени в воде. Откуда тут могло взяться болото?!

Ёж выругался и осторожно шагнул обратно, к высокому сухому краю увала. Как он мог не заметить этого бучила?!

Он шагнул – и, нелепо взмахнув руками, провалился уже по пояс. До берега было не больше метра, но…

Сверху на Ежа издевательски глянула пара оранжевых буркал.

Хоть и по пояс в трясине, пистолета человек не выпустил. Лесная глушь второй раз огласилась выстрелом, вылетевшая гильза негромко булькнула и…

Из чёрной жижи высунулась перепончатая лапа, брезгливо потрясла пальцами, размахнулась, швырнула кисло воняющий порохом цилиндрик обратно в остолбеневшего Ежа. Тот невольно дёрнулся – и вмиг оказался почему-то уже в трёх метрах от края трясины, причём уже по шею в холодной болотной воде.

– С-сука… – прохрипел Ёж. Отчего-то пришло до рези чёткое чувство, что ему не выбраться. Он сглотнул, переложил пистолет в левую руку, а пальцами правой нашарил золотой крестик на груди.

– Господи, – взмолился он вслух, – не попусти, Господи! Коль мой час настаёт, дай в бою умереть, как мужчине положено, Господи! Что я не так сотворил, чем тебя прогневал, Господь? Спаси, не дай сдохнуть, как псу худому!

– Встань и иди.

– А? Что? – заполошно выкрикнул Ёж, отчаянно стараясь и осмотреться, и в то же время не погрузиться глубже. – Кто тут?

– Встань и иди, – повторил тот же голос.

Трясясь, как в лихорадке, Ёж осторожно двинулся – ничего, не провалился, дно болотца под ногами пружинило, но больше он не проваливался. Шаг, другой, третий – и он выбрался на сухое место. Выбрался – и рухнул как подкошенный.

Соня застыла на коленях, положив обе руки на эфес клинка. Мир вокруг перестал существовать, в нём остались только трое – она сама, Всеслав и Русский Меч. Перед её внутренним взором одна за другой проносились битвы, кровавые сечи – русские войска бились с находниками, враги менялись, в отличие от защитников Руси, хотя, конечно, и их доспехи с оружием не оставались неизменными. Соня видела белую равнину Чудского озера, какие-то другие поля, дымящиеся от крови, заваленные мёртвыми телами так густо, что не видно было травы; а потом всё вдруг исчезло, и перед ними появился тот самый старый воин в тёмном доспехе. Сейчас он стоял, опершись на ствол могучего дуба, на вершине какого-то холма, и за спиной в утренней дымке раскинулась зелёная радостная страна: Соня успела даже разглядеть какой-то городок на самом краю густого леса.

– Дошла, отроковица? – услыхала Соня густой бас.

– Дошла… Перун. Спасибо тебе.

– Хвалю, что передо мной не стелешься, что господином не величаешь. Никогда в господах не хаживал и, верю, до конца этого мира не стану. Чем помочь тебе, отроковица?

– Отче, – само собой выговорилось верное слово, – я хочу поднять этот Меч. Хватит ему в болоте спать. Пришло время в крови омыться.

Старый бог только покачал головой.

– Всеслав-ведун об этом Мече больше моего знает. Его вопрошай. Эх… – мощная длань поднялась, с усилием провела по высокому лбу. – Нет больше силы, ничем не помочь тебе, дочка, на бранном поле! Единственное, что мог, – с ведуном тебя свести. Проси Меч, не меня, отроковица. Если Меч тебе отзовётся – тогда всё сделает. Рассечёт любую броню, вот только… – Воин внезапно резко повернулся, глянул куда-то в сторону: – Уходите оттуда скорее! Уводи их, Всеслав-ведун! Охота уже близко…

Видение померкло, мир сомкнулся вокруг Сони, надвинулись ночь и лес, и самым реальным чувством остался шершавый эфес древнего Меча.

Так и не сказал, где его начало, откуда он взялся и почему, собственно, стал именно русским, а не, к примеру, немецким или французским.

– Нет, нет, нет, – горячо зашептала она. – Постой, погоди, мне надо спросить у тебя только одно – ты поможешь нам?

Вцепившиеся в эфес пальцы свело судорогой, Соня, как могла, крепко зажмурила глаза.

И едва сдержала крик от напора обжигающе-кипящей ярости Меча. Он… был готов к бою, но… она не могла разобрать. Это «но» казалось ледяной скалой в бушующем море раскалённой лавы.

– Ты пойдёшь со мной?

Нет ответа. Всё жарче и горячее становится эфес.

– Какую плату ты потребуешь?! И разве ты наёмник, что сражается за деньги? Ты требуешь крови, и это куда хуже золота!

Меч ответил.

На миг перед Соней мелькнул родной Питер, Дворцовая площадь, Эрмитаж, Адмиралтейство, но…

Но над окнами Зимнего поднимались уродливые языки чёрной копоти. Арка Генерального штаба лежала в руинах, неведомая сила сломала Александрийский столп, и обломок гранитной колонны торчал нелепым гнилым зубом. Вместо сада перед Адмиралтейством торчали одни горелые пеньки, купол провалился, шпиль со знаменитым золотым корабликом исчез бесследно…

А над Невой торчали изломанные фермы рухнувшего в воду Дворцового моста; ещё же дальше, на Стрелке, Соня успела заметить груду красноватых обломков – вместо пары торжественных и величественных Ростральных колонн.

Всё стало ясно.

Соня в отчаянии разжала руки – ладони нестерпимо жгло.

– Всеслав Брячеславич, – одними губами произнесла она, уступая место.

Её команда воззрилась на неё с ужасом и восхищением, но для Сони друзья сейчас словно бы перестали существовать. Предостережение Чёрного Перуна начисто стёрлось из её памяти.

Соня не пыталась поднять Меч, чего я втайне опасался. Просто постояла на коленях, касаясь рукояти, и так же безмолвно поднялась, едва слышно произнеся моё имя. Что она видела, что ей открылось? Быть может, сам грозный Перун из заокраинного далека смотрел сейчас её очами и давал ей неслышимые ни для кого советы?

Никто не дерзнёт нарушить беседу брата во Чёрном Перуне с нашим небесным отцом и покровителем.

– Я видела… – шепнула она мне, оказавшись вдруг рядом, – тебя, Всеслав. И… Чёрного Перуна. Однако Он слаб, Он нам не помощник. Попробуй ты. Уговори Меч. Пожалуйста.

Я ничего не ответил, в свою очередь опускаясь на колени перед чудесным клинком.

…Волна еле сдерживаемого гнева. Меч рвался в бой, он мечтал о сражении, о честной схватке грудь на грудь, казалось, он сам сейчас вырвется из своей ухоронки… но это оставалось лишь внешним. Он всё видел и всё знал. И предпочитал оставаться здесь, а не там, где отчаянные девчонки и мальчишки подполья гибли в бесплодных атаках.

Почему? Отчего? Зачем?..

Я разжал руки. Чуда не случилось. Меч не уговорить.

Соня смотрела на меня, насквозь прожигая взглядом.

– Он не тронется с места, – мне показалось, что я произношу смертный приговор. – Соня, не я решаю, обретёт ли Меч свободу, покинет ли он ножны, – тихо говорил я. – У него своя воля и свой разум. И если он сам не рвётся в бой – значит, высокие силы, вложенные в него еще до Потопа, до гибели Атлантиды и до возникновения самой человеческой расы, решили иначе. До сего дня они не ошибались… точнее, не отклонялись от раз для себя установленного. Русский Меч не стоял ни за красных, ни за белых. Ни за Петра, ни за Карла Двенадцатого. Ни за Кутузова, ни за Наполеона – под Аустерлицем. Ни за декабристов, ни за императора Николая. И сейчас… он тоже остаётся в стороне.

– Но почему, почему?! – с истовостью неофитов взмолилось три голоса разом. Соня молчала.

– Есть такая старая легенда, – медленно сказал я. – Она пришла к нам с Запада, но строчки её куда древнее, чем думают филологи. Помните детский стишок «Не было гвоздя – подкова пропала…»? Помните? Ну так вот, у этой легенды было продолжение. Жители покорённой страны вопросили жрецов… друидов, или иных посвящённых… как им обрести свободу, и получили ответ: пусть те, кто и в самом деле готовы пожертвовать жизнями за это, отдадут свою кровь, кто сколько сможет; пусть эта кровь будет собрана, и пусть будет выпарено растворённое в ней красное железо. И пусть из этого железа кузнецу выкуют гвоздь, один-единственный гвоздь, тот самый, которого не хватило, когда наступали враги. И когда у вас окажется этот гвоздь – тогда, не раньше, сможете вы одолеть врага. Нам, похоже, ещё не пришло время сковать такой.