Ник Перумов - Я, Всеслав (сборник)

Едва уловимое басовитое гудение – словно Меч кивнул мне, соглашаясь.

Молчание.

– Ты говорил о плате, если подъять Меч без его воли, – резко проговорила Соня.

– Говорил. Страшная это плата. Невинными жизнями – иного здесь не признают.

– Ты ещё что-то начал, Всеслав Брячеславич, да осёкся, у Меча велел спрашивать. Я спросила… увидела Питер в развалинах…

– Это значит, что помощь Меча может означать… ну, скажем, ковровые бомбардировки. Много хуже, чем в Дрездене. Тот всё-таки отстроили. А у нас может вообще ничего не остаться.

– Но Меч не откажет, ведь верно? Если им всё-таки воспользоваться?

Я вздохнул и развёл руками.

– Не ведаю. И никто не ведает.

– То есть он помогает, когда его левая пятка пожелает?! – из Сониных спутников Маша первой пришла в себя.

– Нет, не так. Но разве ты не слышала, что я говорил? О гвозде, который надо выковать?

– Ну так и что? – выпалила Машка. – Откуда мы его возьмём-то, а?! Что, надо вену вскрыть, крови напустить?! Так я согласна. И все, конечно же, согласны, верно, ребята, верно, Соня?

– Едва ли здесь всё так просто, Маха, – помертвевшим голосом ответила Соня. – Не простая кровь тут нужна. И уж, понятное дело, не через катетер откачанная. Кровь отдают те, кто погибает за правое дело, верно, Всеслав Брячеславич?

Она била безжалостно и в самую точку. Нет, не зря носила девчонка знак Чёрного Перуна, не зря…

– Верно, Соня. И нас слишком мало, чтобы выковать гвоздь. Даже если выпарить всё железо изо всей нашей крови.

– Погибнуть за правое дело… – заговорил наконец Михаил. – Ребята ведь гибнут. Надо взять Меч, пойти… на станцию…

– Нет смысла начинать, пока не накопится достаточно железа, – тихо повторил я, по-прежнему надеясь, что они поймут.

– Темните, Всеслав Брячеславич, – глухо бросила Соня, глядя на меня в упор. – Нужны смертники, герои? В них никогда не было недостатка. Сколько ребят погибло, в бою, прикрывая отход других, жертвуя собой…

– Но этого, оказывается, недостаточно.

– Почему?

– Мы не выковали недостающего гвоздя. Конь до сих пор не подкован.

– Какой конь?! – заверещала Машка. – Покажите мне его, я, гм, сама его… подкую по самое небалуйся!

– Тихо, Маха, – отрезала Соня. – Фигуру речи опознать не можешь?

– Фигура, не фигура! – отмахнулась Машка. – Может, это вообще всё враки. Может, и нет никаких чудесных мечей, а…

– А мы тут просто так оказались? – встрял Костик.

– Пусть покажет! – воинственно потребовала Машка, уперев руки в боки. – Или станешь отмазываться, мол, такое оружие на пустяки, конечно же, не разменивается?

– А ты попробуй, – сказал я, кивнув на Меч. – Возьми да попробуй!

– А что? И возьму! – воинственно сообщила Машка. Двинулась к Мечу и безо всяких колебаний потянула за рукоять что было силы.

Признаться, я полагал, что клинок даже не дрогнет; однако вместо этого он легко выскользнул из моховых ножен, Машка даже пошатнулась.

– Ну, и что дальше? – заявила она, поворачивая Меч то так, то этак. – Я такого в музеях насмотрелась.

– Дай-ка, – вдруг нетерпеливо сказала Соня. Машка пожала плечами, отдала Меч.

Соня не примеривалась, не взвешивала клинок. Резко развернулась и коротко, без замаха рубанула по торчащему сухому стволу, давным-давно обломанному чуть повыше её головы.

Клинок со звоном отлетел от сухой лесины.

– Ну и что за… – начала было Машка, однако тотчас же осеклась.

Я подобрал оброненный Соней Меч. Привычно размахнулся.

Меч снёс верхушку сушины, словно и не встретив вообще никакой преграды.

Да, и я не забыл сказать, что толщиной этот старый ствол был в целый обхват?..

Мечу захотелось покуражиться. Я не сомневаюсь, что он слышал и понимал всё, что мы тут наговорили.

Ребята застыли. Соня медленно протянула руки, приняла у меня Меч, лаская его, словно ребёнка.

– Ну что, Маха, вложила, так сказать, персты в раны? – ехидно поинтересовался Костик.

Машка молча натянула кепку ему на глаза.

– Он не хочет. Он не пойдёт, – проговорила Соня, обращаясь к ребятам. Осторожно опустила Меч на болотный мох, и клинок словно сам собой скользнул в глубину, так что торчать остался только эфес.

– Он не пойдёт, – повторила Соня. Голос её звенел, и я понял, что она сдерживается из последних сил, чтобы не расплакаться.

– Помнишь легенду о том, как король Артур доставал меч из камня? – сказал я, чтобы хоть что-то сказать. – У волшебных клинков это, похоже, распространённый обычай. Они делают только то, что сами хотят. И в руках тех, кого считают своими хранителями.

Положив Меч, Соня выпрямилась, посмотрела на него долгим взглядом: надежда в ней угасала, и теперь, похоже, действительно осталось только одно – стрелять в патрульных и подрывать фугасы на дорогах до тех пор, пока тебя саму не найдёт ответная слепая пуля.

Костик, Миша и Машка растерянно топтались рядом.

– Последствия… он пугал последствиями, – проговорила Соня. – Всё то же, всё тот же вопрос цены…

– Не только, – напомнил я. – Сейчас Меч рассёк это бревно, потому что его рассердило ваше неверие. Следующий раз он не разрубит и прутика.

– Моё неверие… – губы Сони кривились. – Какое ему, предвечному, дело до моего неверия!

– Очень большое. Разве я зря рассказывал тебе про гвоздь? Мы его не выковали.

– Я уже слышала это! – яростно бросила она, и Отец-Лес вокруг меня беспокойно поёжился.

– Значит, Чёрный Перун ошибся в тебе, если ты не поняла меня.

– Ты хочешь сказать…

– …что тем, кого ты хочешь освобождать, это вовсе не нужно, Соня Корабельникова, брат мой во Чёрном Перуне. Крови одних только героев-одиночек не хватит, чтобы выковать гвоздь.

– Но ведь… но почему…

Я опустил голову.

– Силами Титанов не играют, брат. Ты сама всё видела, Меч не пытался тебя обмануть. Ты можешь воззвать к его – и других – помощи, презрев предупреждения, – и кто знает, чем обернётся твой порыв? Какие силы, какие бедствия проложат сюда дорогу?

– Неважно! – вскинулась она. – Перед нами наш бой…

– А о тех, кому придётся взяться за автоматы – или магические посохи – после твоего поступка, ты не подумала? Невозможно не делать выбора, но принцип меньшего зла всё-таки существует. Потому что человек прежде всего хочет жить, и никто не вправе решать за него, идти ему в бой или нет. Когда он сам оставит дом и возьмёт… неважно что, дубину, топор или автомат – тогда да. Веди его на смерть, и он пойдёт с радостью. А если нет…

– Но ведь это конец… – прошептала она. – Конец всему… они же никогда не поднимутся!

Я покачал головой.

– Говорить о том, что «надо верить», любят слуги Белого Христа. Но лучшего ответа у меня сейчас нет.

«И невесть, когда будет».

– Значит, ждать? – всхлипнула Маша.

– Ждать? Нет. Каждый поступает по закону своей совести. Чёрный Перун ничего не запрещает.

– Идём отсюда, – вдруг резко бросила Соня. – Всё, что надо, мы уже узнали.

– Да, идём, – согласился я. – Что-то Отец-Лес беспокоится. Что-то не так у нас пошло…

Мокрый до нитки Ёж пробирался глухим буреломом. После того как он выбрался из гиблой трясины, дорога открылась словно сама собой. Однако чудом спасшийся Ёж не повернул к деревне, даже и не подумал остановиться, чтобы, скажем, развести огонь и обсушиться. В заплечном мешке булькало и хлюпало, единственным сухим предметом в его гардеробе (и арсенале) оставался только «кольт», но Ежа это ничуть не смущало. Оружие он сжимал в правой руке, левая судорожно сомкнулась на золотом крестике. Губы Ежа шевелились – он шептал молитвы, все, какие только знал. И одновременно – его переполняла радость. Нет, «радость» – это неправильное слово. Счастье, экстаз, достижение последнего абсолюта, за которым уже ничего не может последовать.

Вера стала знанием.

Ради одного этого стоит не то что жить, а совершить невозможное. Ради этого стоит претерпеть любые пытки, пройти сквозь любые муки. Раньше Ёж дивился первохристианам, которых бросали на поживу львам и тиграм, развлекая римскую чернь кровавыми игрищами; сейчас он их понимал. Они так же, как и он, не верили, а знали.

Нужно немногое. Сущая безделица, если быть точным. Вполне по плечу ему, Ежу.

Он не колебался и не сомневался. Всё, что он содеял, – увидено, взвешено и оценено. И прощено, потому как кто сейчас без греха?..

Лес ещё пытался сопротивляться. Корни норовили подсунуться под ноги, деревья тщились заслонить дорогу, кусты – сплести на его пути непроходимую завесу. Но разве может эта мелкая нечисть, что попущением Его ещё сохранилась в этих глухих местах, разве могут мелкие бесы встать на пути у того, кто…

Стоп, стоп, стоп. Гордыня – смертный грех. Получив прощение за старое, не стоит громоздить нового, – в лихорадочном возбуждении думал Ёж. Тем более что Он действительно всё видит и всё знает.

Ёж точно знал, куда он идёт, не требовалось ни компаса, ни карты. Огибая край болота, он углубился в самую чащу леса и совершенно не удивился, когда впереди заплясали целые полчища светляков, а прямо перед ним появилась негодная раба божия София со товарищи.