Андрей Белянин - Ночь на хуторе близ Диканьки

– Да, большое спасибо, не беспокойтесь, мы так, зашли на минуточку. Вакула?

– Шо? А-а… та, мамо, мени для колеру кобальтового яйца куриные треба. Два, а лучше шесть.

– Да поди ж в курятнике возьми!

– Ни-ни, мамо. – Вакула встал из-за стола, цепляя маму под руку. – Давайте мы вместе пойдём. А то у вас петух злой як собака! Кусается, зараза, так, шо аж больно.

Солоха упиралась, охала, ахала, пыталась вырваться и удрать, лишь бы не оставлять Николя одного в доме. Но совладать с собственным сыном, слывшим первым силачом во всей губернии, разумеется, не смогла. Таким образом, у нашего героя было примерно три-четыре минуты, каковыми он и воспользовался в полной мере, проводя такой бессмысленный и беспощадный шмон, на который разве что способен только миргородский отец настоятель, проверяющий личные вещи бурсаков.

В единый миг чисто прибранная ухоженная хатка стала подобна разграбленной французами Москве или ордами варваров Риму! Всё вверх дном, всё разбросано, раскидано, перевёрнуто, опрокинуто, распахнуто, выпотрошено и развёрнуто. А толку с гулькин нос…

– Неужели Вакула обознался?

И где-то на третьей минуте разрушения крестьянского быта молодому человеку улыбнулась удача. Ну-у как улыбнулась…

– Чё надо, гимназист?

Из бадьи, где Солоха собиралась или уже поставила тесто, на Николя глянула мерзкая немытая рожа со свиным пятачком, козлиными рогами, собачьими ушами, кабаньими глазками, испанской бородкой и тонкими усиками, как у самого что ни на есть петербургского щёголя.

– Э-э?!

– Крышку закрой. И рот тоже. Ты меня не видел, я тебя, – хмуро предложил чёрт, прекрасно понимая, что не прокатит.

Николя, на миг впавший в замешательство, тем не менее твёрдой рукой ухватил нечистого за козлиную бороду.

– Вот ты каков, враг рода человеческого!

– Пусти, дурак, я защищаться буду, у меня лишай, я укусить могу!

– Вакула-а! Сюда! Пойма-а-ал… – только и успел крикнуть начинающий литератор, как чёрт вывернулся и кинулся наутёк, нарезая круги по хате. При этом нечистый дух вертел во все стороны поганым хвостом, бил копытами посуду, плевался и кидался всем, что попадётся под руку. К тому же матерился он столь изобретательно, что у Николя от зависти опустились руки.

Ежели допустить дословную передачу всего текста, то, наверное, оно было бы верхом неуважения ко всем добрым читателям, но чего ж иного можно было ожидать от чёрта?! Красный до ушей Николя, пожалуй, запомнил лишь:

– В… на… на… по… в… если ты… в… тебе… на… и… на… через плечо!

Не подумайте, что все эти неприглядности сходили рогатому с рук. Пару-тройку раз молодой человек успевал-таки приложить похабника сапогом под хвост. Потом, правда, чёрт резко обернулся и, винтом подпрыгнув вверх, копытцем сбил преследователя в угол.

Крепко приложившись затылком об стену, Николя сполз вниз, помутневшим взором видя, как нечистый бросается на грудь его, раскрыв поганый свой рот с мелкими острыми зубками, и наотмашь врезал врагу первым, что попалось под руку. Не сказать, чтоб удар был так уж силён, однако от чертячьего визга заложило уши, и хвостатый негодяй в сей же миг исчез в печке…

– Николя! Братка, да ты живой ли?! – Крепкой рукой Вакула поставил господина гимназиста на ноги. – Шо тут було?! Мы ж с маменькой от курей идём, полну корзину яиц понаотбирали, а петух же, ей-богу, кидался до нас як цепной пёс! Бачим, из трубы нашей хаты живой чертяка выпрыгнул!!! Да як даст стрекача через весь двор на тоненьких ножках, стрекулист поганый, так через плетень и усвистел! А маманя у корзину с яйцами молча села, тока за сердце держится…

– Ты… был прав, – чуть покачиваясь, признал Николя, пытаясь сфокусировать взгляд на двух-трёх кузнецах, размыто плывущих перед ним справа налево. – Это был чёрт. Настоящий. Мы тут… подрались немножко…

Вакула округлил глаза, перекрестился и с трудом вырвал из рук приятеля тяжёлую доску с нерукотворным ликом Христа Спасителя. Николя держал её мёртвой хваткой, как единственное оружие, которым можно было всерьёз дать трепака нечистому.

– Ох ты ж, страсти господни… А це у вас шо? – Кузнец осторожно сдвинул чуб приятеля – на лбу Николя алел чёткий отпечаток раздвоенного копытца. – Та-ак… то недобре, вас же в единый миг заарестуют да на допрос к дьяку поволокут, а там и до отца Кондрата дойдёт, коли не до Священного синода! Може, сбрешем, шо на вас свинья наступила, пока вы пьяный пид забором заспались, га?..

– Почему нет? – без особого энтузиазма откликнулся Николя, осторожно ощупывая голову. – Крепко припечатал?

– Да уж неслабо! Бог милостив, к завтраму сойдёт, а покуда, – кузнец порыскал где-то в сундуке и достал новенькую шапку из чёрных смушек с синим атласным верхом, – ось купил по случаю на Сорочинской ярмарке, думал, шо свататься в ей пийду. Но для вас ничого не жалко!

Он плотно, до бровей нахлобучил шапку на голову друга, так что отпечатка чертячьего копыта теперь и видно не было. Хотя сам Николя в своём городском платье стал походить на какого-то заезжего немца, бог весть с чего возжелавшего непременно привезти в качестве сувенира козацкий головной убор. Такие, говорят, и по сей день встречаются в Киеве на Крещатике, скупающие оптом местное козачье барахло…

– От то и добре. Пошли-ка отселя, по дороге погуторим.

Через минуту героическая парочка, кузнец и гимназист, вышли во двор, под руку прошествовав мимо так и сидящей на яйцах Солохи.

– Мамо, мы до шинка. Вы бы там трохи прибрались у хати…

Солоха молча кивнула, скорлупа хрустнула ещё раз.

Вакула и Николя прошли огородами к стоящему на отшибе невысокому, потрёпанному ветрами дому. Дверь висит на одной петле, музыка слышна ещё за полверсты, над входом пустой штоф, а внутри вечное гулянье. Воистину народная тропа к таким заведениям никогда не зарастает.

Быть может, и не всегда здешняя лира пробуждает в сердцах чувства добрые, но кто не знает, что в любом украинском местечке шинок – это ж наипервейшее культурное заведение. Это вам не среднерусская распивочная или трактир. Выпить козак распрекрасно может и дома, что и делает каждодневно, раз уж именно горилкой Господь Бог щедро благословил мати нашу Украину.

А в шинок он идёт ради душевного общения, ради разговора за жизнь, ради чудесных историй, которые рассказывают приезжие чужаки, ради певчего из-под Полтавы, как никто берущего нижние басы, ради того искреннего тёплого, крепкого мужского словца, коего так недостаёт городским жителям в их повседневном бытии. Что ни говори, а в сравнении с людьми, живущими в глубинке, на земле, под чистым небом милой сердцу моему Малороссии, вся Москва да и сам стольный Санкт-Петербург в чём-то усталы и даже унылы…

Пока шли, Николя, до сих пор неуверенно перебирающий ногами, честно описывал верному другу всю событийную линию, способствовавшую изгнанию из хаты дражайшей Солохи натуральнейшего чёрта. Доверчивый кузнец охал, ахал, кивал, крестился, но ни на единый миг не подвергал сомнению слова друга. Да и в чём бы он сомневался, когда сам первым увидел мерзкую чертячью харю через окно собственной хаты?

Вид этой поганой морды до сих пор стоял пред внутренним взором богобоязненного кузнеца, одновременно пугая и заставляя в предвкушении сжимать тяжёлые кулаки. Разумеется, никто их не взвешивал и не собирался, но, думается, речь идёт о чисто физических величинах, где масса помножена на скорость. Исходя из этих научных пересмотров, можно смело предположить, что кулаками своими скромный кузнец мог бы валять дебелых диканьковских козаков, как переспелые груши, а попадись ему под тяжёлую руку тот самый чёрт, что проштемпелевал его друга… Лететь бы нечистому до самой Луны, вдариться в неё дурной башкой, сломать оба рога и плакать там, строча жалобы на украинский беспредел в толерантные суды самого Страсбурга иль Брюсселя! Да и нехай! Бог им там всем судья, а мы, добрые христиане, здесь родились, здесь умрём, но никакой власти чёрта над собой не попустим. Ибо на том стоит и стоять будет земля Русская!

Вот и ныне шёл потомок козаков осёдлых из Сечи и практически волок на своём горбу потомка атаманов запорожских. Надо признать, волок без особого усилия, так как Николя хоть и был на голову выше Вакулы, но сложение имел жилистое и сухопарое.

– Слава те господи, навродь и дошли, – выдохнул кузней, кивая в сторону шинка. – Я ще такий голодний, шо, може, и слона бы зъив!

– Слона… вряд ли, – вспомнив свой странный сон, откликнулся Николя. – У него бивень сломанный и соусом карри в нос шибает, аж жуть.

– Э-э… то навроде хрена буде?

– Не сказал бы…

– А на шо воно похоже?

Николя хотел было сказать, что, с его непредвзятой точки зрения, оно больше всего похоже на смесь куриного помёта с горчицей, но решил, что сие неаппетитно, и гастрономическая тема не получила дальнейшего продолжения.