Джон Шерри - Фосфор: Таинственное приключение на Искии

Я предложил ей свои услуги, сказав, что являюсь врачом и могу забинтовать поврежденную лодыжку.

Она недоуменно взглянула на меня; я выглядел таким юным, что показался ей, без сомнения, похожим скорее на школьника, чем на солидного медика.

Заметив, что она колеблется, я поспешил заверить:

— Я доктор Мортон и живу в Ситтингборне.

Глядя на меня сквозь слезы, делавшие ее еще очаровательнее, она сказала:

— Ах! Так это вы — доктор Мортон? Я думала, он гораздо старше.

Затем она спохватилась и с положительно неотразимым видом гордо произнесла:

— Прошу прощения! Не подумайте, что я дурно воспитана, но я… я…

Невыносимая боль заставила ее прервать светскую беседу, и она снова разрыдалась. Без дальнейшего промедления я достал перочинный нож и, опустившись на колени, распорол ее французский ботиночек и чулок.

Лодыжка успела сильно распухнуть; попросив девушку дать мне несколько минут, я побежал к ручью, который был, по счастью, совсем рядом, намочил в воде свой платок и торопливо вернулся к страдалице.

Я со всей осторожностью обернул платок вокруг ее ноги (о, драгоценная маленькая ножка); но, хотя я едва прикасался к больному месту, она то и дело поневоле вскрикивала от боли. Закончив, я спросил, в какой стороне могут быть ее друзья, но этого она не знала.

Я несколько раз крикнул — и не дождался ответа.

Что делать? Нужно было немедленно что-то предпринять: ногу девушки требовалось забинтовать как можно скорее.

Я был в лесу, наедине с восхитительной красавицей. Положение довольно щекотливое, хотя в то мгновение я не променял бы его ни на что на свете.

— Могу только предложить вам, — сказал я, — подождать здесь, а я тем временем сбегаю в ближайшую деревню за каким-либо экипажем или повозкой, чтобы отвезти вас домой. Где вы живете?

Она подняла на меня жалобный взгляд.

— Я живу в Ситтингборне, у миссис Мэвис. Ах! Прошу вас, не уходите: обо мне станут беспокоиться. Что мне делать?

— Ну что ж, раз вы не позволяете мне уйти, придется взять вас с собой; тяжесть небольшая, мне кажется.

— Вы сумеете меня донести? До дома не меньше мили…

Вместо ответа я наклонился, осторожно взял ее на руки, стараясь не причинить ей боль, и побрел через лес.

В силах ли я рассказать о ней? Возможно ли описать словами волшебную прелесть ее облика?

Дорогая моя, способно ли перо воздать тебе должное? Нет! Тысячу раз нет!

Слова мои могут передать лишь видимость тебя. Не одни лишь черты лица или формы — в тебе было нечто неподвластное слову, присущее одной тебе.

Ты была собою, и этого мне было достаточно. Никто не мог затмить тебя в моих глазах.

Твои слезы были очаровательней улыбки любой женщины. Твоя улыбка словно возносила меня к Божеству, и голова моя кружилась от счастья.

Как благословлял я тот пикник! Лес, что поманил ее к себе и заставил отойти от друзей, орехи, что привлекли ее — и больше всего сук, на который она так неловко наступила, подвернув ногу! Можете считать меня последним эгоистом.

Я всегда был таким. Я забыл о ее страданиях и видел в них лишь средство завоевать ее руку и сердце.

Да! Прошло всего три четверти часа, и я влюбился по уши, хотя еще час назад не поверил бы, что со мною может такое приключиться.

Я глядел на нее — лежащую у меня на руках.

Какая восхитительная картина! Глаза ее были закрыты, тень от темных ресниц легла на щеки.

Чуть разомкнутые губы открывали моему восторженному взору два ряда маленьких жемчужных зубов; ее темно-золотистые волосы развились и частью скрывали розовую щечку; под муслином и кружевами платья нежно вздымалась грудь.

Ее наморщенный лоб и изредка подергивающиеся уголки рта подсказывали мне, что она продолжает испытывать боль; немногим выпадало увидеть столь прекрасное зрелище! Как мечтал я нести ее все пять миль, не милю!

Она открыла глаза.

— Я не назвала вам своего имени.

Я готов был рассмеяться. Какая мне разница, как ее зовут?

О Господи! Что она произнесла?

— Меня зовут Эдит Гаррен.

Ее слова впились в мое сознание раскаленным железом.

Голова пошла кругом, я споткнулся.

Она вскрикнула от боли, затем продолжала:

— Я единственная дочь майора Гаррена.

Я взял себя в руки, с трудом подавив бурю чувств.

— Эдит Гаррен! Майор Гаррен!

— Сейчас я живу у миссис Мэвис, так как отец уехал в Америку.

О небеса! Неужели это было предначертано? Я, Дэвид Мортон, полюбил и держал в объятиях дочь человека, уничтожившего моего отца. Я поклялся завладеть ее рукою и сердцем!

Не знаю, как прошел я остаток пути. Я пришел в себя у ворот дома миссис Мэвис.

Все уже возвратились и, завидев нас, поспешили к воротам. Не найдя девушку в лесу, друзья решили, что она, должно быть, отправилась домой.

Вернувшись, они узнали, что домой она не приходила, очень встревожились и собрались было снова идти в лес на поиски.

Наше появление, конечно, развеяло их страхи — по крайней мере в том, что касалось ее исчезновения.

Я внес девушку в дом, как следует забинтовал ее ножку и был вознагражден благодарностями хозяйки и приглашением остаться на обед, от которого я отказался. Я ушел, обещав вернуться поутру и проверить состояние больной.

По возвращении домой я едва успел переодеться к обеду и потому решил, что расскажу матери о случившемся позднее.

За обедом я спорил сам с собой — и пытался убедить себя, что мисс Гаррен мне безразлична.

Но чем больше я размышлял, тем яснее мне становилось, что никакую другую женщину я никогда не сумею полюбить. Я понимал, что не имеет смысла рассказывать матери о происшествии, если я не могу поведать все; зная, как сильно могут ранить ее мои слова, я решил пока молчать.

Всю ночь я ворочался, не в силах заснуть, и еще до рассвета встал, оделся и вышел из дома.

Какая-то сила словно вела меня к месту вчерашнего приключения. Я закурил сигару и направился к лесу.

Очутившись в лесу, я продолжал идти, сам не зная, в каком направлении двигаюсь. Когда на востоке заалели первые лучи солнца, я увидел, что нахожусь у ручья, в воды которого я погрузил свой платок прошлым вечером; я понимал, что полянка, где я нашел Эдит (к собственному удивлению, я мысленно назвал ее по имени), должна быть где-то неподалеку и отправился на поиски.

Я зашагал вдоль ручья и вскоре дошел до места, где намочил платок; затем я пошел по своим следам и легко нашел полянку.

Первым мне бросился в глаза башмачок, что я срезал накануне с ее ножки; рядом лежал листок бумаги. Я поднял его и развернул. Это было письмо от майора Гаррена, адресованное Эдит и начинавшееся словами «Мое дорогое дитя».

По множеству ласкательных имен нетрудно было догадаться, что он души не чаял в дочери.

В конце он писал, что через несколько месяцев рассчитывает вернуться в Англию. Далее шел постскриптум, гласивший: «Не встречался ли тебе доктор Мортон? Я слышал, что в Кенте такой практикует».

Я сел у берега и глубоко задумался. Внезапно меня осенила мысль: «Возможна ли месть страшнее, чем лишить этого человека единственной дочери?»

Я возвратился домой.

После завтрака я нанес визит своей пациентке. По прибытии меня тепло встретила миссис Мэвис; она провела меня в гостиную, где на диване лежала Эдит.

Мне показалось, что девушка обрадовалась; она вся залилась краской, благодаря меня за спасение и даже не зная, какое наслаждение доставила мне эта услуга.

Опухоль на лодыжке не уменьшилась, чем я втайне был даже доволен, так как нашел предлог некоторое время навещать больную.

В разговоре Эдит заметила:

— Мне кажется, папа знал вашего отца, доктор Мортон. В последнем письме он спрашивал, не встречалась ли я с вами.

— Вполне может быть, — ответил я. — Смутно припоминаю, что он бывал у нас, когда мы жили в Пекхэме.

Мне предложили остаться на ланч. Я принял приглашение и держался со всей любезностью.

День за днем продолжались мои визиты, но наконец всякая нужда в постоянных посещениях отпала — Эдит совершенно выздоровела.

Прошло около двух месяцев, я сделал ей предложение и она согласилась стать моей женой.

Нужно было сообщить об этом матери, которая ничего не знала об Эдит.

Мать была поражена и сперва отказывалась поверить, что я обручился с дочерью убийцы своего отца, как она настойчиво именовала майора.

Но после встречи с Эдит и моих объяснений, заключавшихся в том, что нельзя представить большее наказание для Гаррена, нежели брак его дочери с сыном человека, доведенного до смерти его предательством, она разделила мою точку зрения.

Эдит написала отцу, сообщив ему о нашей помолвке.

Однако я твердо решил, что ничто не заставит меня отказаться от намеченной цели, и подкупил одного из слуг; тот принес мне ее письмо — ведь я понимал, что майор, узнав о нашей помолвке, прибудет с ближайшим пароходом и я навсегда потеряю Эдит.