Catherine de Froid - Идеальный мир

— Мне? — Андрей задумался. Он понимал, что выпендриваться перед этим… человеком не только бессмысленно, но еще и стыдно. Так что лучше действительно воспользоваться шансом разобраться в себе. — Любви хочется. Дружбы. Или подоставать кого–нибудь. Поспорить. Даже не любви и дружбы скорее и не интересного общения, потому что я совершенно не представляю свою жизнь без одиночества, а именно возможности пожаловаться на их отсутствие.

— Вот оно! — Утешитель смотрел на мальчика, сидящего перед ним. Несмотря на свою очевидную испорченность и глубокую показную несчастность, он сам себе верно поставил диагноз. Может быть, потому, что Учитель с этим не сталкивался раньше, а мальчик рос в мире, где это типично?.. — И вот из–за этого мироздание корежит? По–моему, все просто. Замуровать тебя в отдельном куске пространства, стереть нам память о тебе — и конец.

— Логично вообще, — ответил Андрей. Зря, ох зря он грубил этому мудрому человеку. — Но почему этого не происходит?

— Я вижу пока только один вариант, — задумался Учитель. — Хранительница — твоя знакомая Мечтательница, и именно ее мозг всем управляет. Значит, она к тебе неравнодушна.

— Что?! — подскочил Андрей. — Да она с этим сгустком треплется! — Тут он зажал себе рот рукой. Ведь он замкнулся в себе задолго до сгустка, потому что хотел этого. — Извините пожалуйста.

Где–то вдалеке Мечтательница снова и снова повторяла про себя это слово: «Неравнодушна». Сначала она слегка обиделась — как можно такое говорить, потом вдумалась и поняла — правда. Андрей был необычным и, кажется, Утешитель не ошибся.

Да, у нее было много таких влюбленностей, но ран на сердце они не оставляли. Просто в какой–то момент она становилась им не так интересна, и они выходили в мир. Душевная боль здесь была невозможна, оставались только хорошие воспоминания.

Наверно, она влюблялась в тех, кому нужна была ее помощь. Андрей был как раз таким. Спасибо Утешителю, в этот раз она бы, наверное, сама и не справилась.

Она прислушалась. Андрей и Утешитель все еще говорили. Теперь этот разговор не был спором. Они просто сидели (напомню, для Андрея Утешитель был человеком) и рассуждали о жизни. Андрей рассказывал, Учитель слушал и давал советы.

— Извини, друг, мне пора, — Утешитель поднялся. — Кажется, еще кому–то в этом мире нужна моя помощь. Встретимся как–нибудь. Если хочешь знать мое мнение, — он подмигнул, — долго один ты не останешься. — Уж он–то прекрасно знал о привычке Мечтательницы подслушивать.

Хранительница не стала терять времени даром и поспешила к Андрею.

— Привет! — сказала она. — Уже не грустишь?

— Нет, не грущу, — Андрей улыбался так, как мы улыбаемся после сердечного разговора с другом. — Знаешь, я начинаю хотеть стать таким, как Он. Тяжелая работа — всех утешать.

Так обычно говорят дети, но разве не их устами глаголет истина? «Смешная и святая детвора», как назвал их великий певец нашего мира Юрий Шевчук.

Встреча с Утешителем помогла. Теперь Мечтательница была с ним, но это был далеко не единственный плюс. Во–первых, исчезла противоречивость желаний. Теперь Андрей хотел: любви (которая у него была), дружбы (больше всего он хотел заслужить дружбу Утешителя), приносить пользу. Последнего ему хотелось все больше и больше.

Со времени разговора с Учителем (Андрей тоже стал его так называть) они с Мечтательницей проводили вместе все время. Гуляли, слушали музыку и разговаривали. Они были такими разными, что могли часами слушать рассказы о другой жизни.

Как я уже упомянула, многие разумные стараются не вспоминать свою прошлую жизнь, потому что были несчастливы. Андрея с Мечтательницей это не казалось, потому что они оба были не совсем обычными. Для Андрея быть несчастным давно было нормой, и теперь он еще не совсем привык к своему счастью. Мечтательница же в том мире мечтала лишь приносить пользу, и несчастна она там отнюдь не была. Скорее чувствовала себя ненужной.

Разговоры были интересными, но то ли привычка быть несчастным сказывалась, то ли Андрей взрослел. Каждый вечер перед сном (хотя сон в этом мире не обязателен, без него могут прожить только очень и очень немногие работоспособные или любящие тусовки субъекты) он упрекал себя за то, что никак не может собраться и начать приносить людям пользу. Мечтательница чувствовала, что у него опять начинается несчастное состояние, но не донимала его расспросами, потому что это уже не было потребностью, скорее это была тяга к самосовершенствованию.

Наконец Андрей рассказал ей о своих размышлениях.

— Ну что ж, теперь ты, кажется, нашел свое предназначение, — вздохнула она. Вот и еще одна любовь кончается. Какая же она по счету? И почему ей кажется, что она начала заражаться потребностью несчастья?..

— Может быть, — улыбнулся Андрей. — Понимаешь, я не знаю, с чего начать. Я не умею отслеживать вновь прибывших. Не умею выяснять, что беспокоит человека. Я не психолог, наконец.

— Вообще ты этому научишься, как только по–настоящему захочешь, — ответила Мечтательница. — Но, я думаю, тебе больше понравится попросить Утешителя научить тебя.

— Ты как всегда права! — Андрей обнял ее. Странное это зрелище для Безымянного (которого здесь уже начинали звать Наблюдателем): двурукий обхватил толстенного спрута и, кажется, никого это не беспокоит. — Вот только как мне его найти?

— Ты что, забыл, где мы? — улыбнулась (убейте, не знаю, как у разумных спрутов это выглядит) хранительница.

— Извини, тупой я. — Склонность к самоуничижению, которая по пословице хуже гордыни, в этом мире не стиралась. А уж для Андрея, склонного к самокопанию, стремлению быть несчастным и прочему мазохизму, было бы странно ей не обладать.

Со времен основания к нему бесчисленные тысячи раз обращались за помощью, но еще никто не хотел попросить его об обучении. Большинство жителей это мира были непробиваемыми эгоистами без всяких комплексов и принципов. Точнее, принципы и комплексы могли и иметься, но желанием помогать ближним могли похвастаться только он и Мечтательница.

— Я ведь Вас не сильно обидел тогда? — спросил Андрей.

— Что ты, я не обидчив. Иначе бы никогда не стал тем, кто я есть.

— Вот черт, а я совершенно неуравновешенный и ленивый! Извините пожалуйста.

— Если будешь все время извиняться, кто–нибудь тебя точно покусает, — улыбнулся Учитель. — А на счет качеств — в этом мире можно всему научиться без особых усилий, или ты забыл?

— Вот и Мечтательница то же говорил. Но это как–то неправильно… — признался Андрей.

— Тратить время на обучение, когда одних подростков из твоего мира поступает каждый день по сотне? Ты издеваешься? — Утешитель напомнил Андрею кого–то из одноклассников. Наверно, ту отличницу, которая считала ниже своего достоинства делать домашнее задание дома, и по это причине у нее было никогда не списать. Андрей, впрочем, уроки делал сам, а на просьбы «одолжить посмотреть» крыл матом. Да, сдержанным он никогда не был. А теперь предстоит слушать людей и давать советы. Без полного набора «читов» не обойдешься.

— Ну так подсуньте мне какой–нибудь легкий народ для начала… — неуверенно предложил Андрей.

— Друг мой, где ты такое видел? — Утешитель смеялся. — «Легкие» народы помощи не требуют и здесь оказываются крайне редко. И уж точно не являются источником противоречий в мироздании и даже несчастья не излучают. — Андрей покраснел. Он уже давно понимал, что вел себя, как неуравновешенный подросток, и страшно мучился по этому поводу. — А самым понятным для тебя народом будет, пожалуй, твой собственный. Что–то их последнее время много стало поступать, при чем взрослых почти ноль. И все проблемные.

— Извините уж… — Андрей зажал рукой рот. Действительно, мало кому нравится, когда человек все время извиняется. Это уже как слово–паразит стало. — А как выяснять, кому нужна помощь?

— Открою тебе маленькую тайну, — либо Учителя стало виноватым, — я не придумывал никаких методик, а просто этого захотел. Так что не чувствуй себя нечестным в большей степени, чем я. Я и так первые пару лет только и делал, что совестью мучился.

— Вы меня запутали, — удивился Андрей, — ведь к накручиванию себя с целью быть несчастнее, чем нужно, здесь способны только подростки из нашего мира, а вы, оказывается, тоже мучаетесь совестью.

— Видишь ли, — Утешитель улыбнулся, — либо мы с тобой не совсем обычные люди, либо нигде невозможно быть счастливым насильно. У меня вот в мире все стабильно, одинаково и прекрасно, а я там чувствовал себя ненужным.

— Тогда зачем нужен этот мир? — Андрей вконец запутался.