Орден Небесного клинка (СИ) - Грай Владислав

Особняк Свиверов. Спальня дворецкого. Полночь.

Старик дёрнулся во сне и резко открыл глаза. К нему пришло осознание — то, что он во сне принял за хлопнувшую дверь, на деле являлось звоном мечей.

— Господин!

Дворецкий сбросил с себя одеяло и со всей доступной его ногам скоростью засеменил к широкому комоду. На самом дне второго ящика под аккуратно сложенной стопкой брюк лежал пистолет.

Старик выглянул за дверь. Никого. Только он сделал шаг, как снизу раздался жуткий металлический лязг. Дворецкий подскочил к балюстраде. В гостиной явно виднелись два силуэта, но было слишком темно, старик не мог разглядеть, кто из них был его господином.

Игнорируя боль в колене, дворецкий подбежал к консоли. Выдвинул ящик. Достал спички. Снизу раздался треск ломающегося дерева. Старик пододвинул к себе керосиновую лампу, поднял колбу. Скрежет двух мечей прорезал воздух во всём доме. Руки дворецкого не слушались, пальцы тряслись. Первая спичка упала на пол, вторая сломалась, третья… Зажглась!

Череда звенящих ударов прервалась глухим и каким-то влажным звуком. Послышался сдавленный хрип. Один из мечей звякнул об пол.

Старик подошёл к лестнице и вытянул лампу вперёд. Перед открытой настежь входной дверью стояла фигура: высокий мужчина с широкими плечами и огромными ручищами. В свете керосинки виднелась бритая голова и что-то волнистое, длинное… словно сияющий полированной сталью уродливый меч.

В центре гостиной блестело ещё что-то… Кровь! Лужа крови растекалась по доскам, а рядом с ней…

— Господин!

Дворецкий вскинул пистолет, выстрелил. Грохот отразился от стен, пуля рассекла воздух над плечом незваного гостя, разбила брусчатку на дворовой дорожке. Лысый громила даже не шелохнулся. Мужчина медленно повернулся, перехватил своё страшное орудие и вышел за дверь.

— Господин! — старик засеменил вниз по лестнице. — Я сейчас!

Дворецкий упал перед хозяином на колени и попробовал прижать ладонями края его раны — кровь лишь сочилась между пальцами. Он попытался заткнуть глубокий порез своей ночной рубахой, но понимал, что и это не сработает — из перерубленного бока наружу змеились внутренности.

— Держитесь, господин! Держитесь… — руки старика покрылись кровью.

— Руп… Руперт… — прохрипел раненный. — Позови Рупа.

Поезд из Северной Ре́лии. Позднее утро.

Почти всю дорогу он просидел один. Единственный попутчик вышел ещё до границы. Пользуясь одиночеством, он часто курил, окутывая дымкой всё купе. В пачке с красной птицей осталось всего две папиросы.

Он был молод, что подчёркивали острые черты лица и худоба. Небрежно расчёсанные тёмно-русые волосы закрывали виски. Полусонные глубоко зелёные глаза смотрели сквозь круглые очки на мятый клочок бумаги. В телеграмме было сказано: «Господин Руперт, с горечью в сердце сообщаю вам о преждевременной кончине вашего брата Райана. Это произошло 15 сентября 1932 года. Пожалуйста, вернитесь домой. С почтением и любовью, ваш Герман».

— Значит, братец всё-таки преставился, — произнёс Руперт Сви́вер, в который раз сминая телеграмму.

Он бросил бумажку на столик, откинулся на спинку диванчика и затянулся. Выпустив дым из носа, Руп закрыл глаза. Он получил телеграмму почти три дня назад и по-прежнему не понимал, плакать ему или смеяться. То, что по началу казалось абсолютной ненавистью, с годами ослабло. Временами Руперт мыслями возвращался в детство, где его ждало великое множество счастливых воспоминаний, в том числе связанных с братом, а затем… он вспоминал, почему возненавидел Райана.

— Побери тебя Дюжина, ты ведь был таким упрямцем и занудой… Неужели Смерть тебя стерпит?

Монотонный стук колёс разбавился пронизывающим весь состав гудком. А́льгрид был уже близко.

Руп потушил окурок о стенку пепельницы, встал и как следует размялся. Он открыл окно, чтобы выпустить дым, сунул скомканную телеграмму в карман брюк и вышел в коридор. С правой стороны вагона открывался вид на знакомую с детства и совсем не изменившуюся ламбушку. Иногда Свиверы выбирались на её берега всей семьёй. В последний раз Руперт был там вместе с отцом. Мальчик поймал тогда большого налима. Он совсем забыл, как выглядела рыба, но отлично помнил сдержанное «молодец!». Отец Руперта всегда был строг, но хорошие результаты хвалил. Ведь только их и ценил.

Второй гудок вырвал Руперта из воспоминаний. Он застегнул клетчатый жилет и вернулся в купе. Не желая толпиться в коридоре, когда поезд уже остановится, Свивер надел своё лёгкое пальто, накинул на плечи тонкий шарф и усадил на голову шляпу. Сунув спички в карман и забрав портфель, Руп покинул купе и направился к тамбуру.

Поезд уже начал замедляться, когда в окошке двери показался северный пригород. В отличие от ламбушки, он сильно изменился, за годы отсутствия младшего Свивера. Тут и там возвысились двухэтажные дома альгридской интеллигенции, старые посеревшие домишки покосились, а некоторые участки и вовсе заросли травой. Лишь многовековая сухостойная сосна по-прежнему возвышалась над крышами.

Поезд замедлился ещё сильнее, в окнах показался и сам вокзал. Руперт уступил дорогу проводнику, и когда тот открыл дверь, младший Свивер, не дожидаясь полной остановки, спрыгнул на перрон. Он сделал пару шагов и огляделся. Вокзал сильно изменился: сделали внешний ремонт, добавили больше платформ и всё вокруг… словно уменьшилось. Хотя скорее кто-то просто вырос.

Руп начал озираться по сторонам. Герман должен был уже приехать. И правда, дворецкий стоял у первых вагонов и крутил головой, выискивая нужное лицо. Из-под козырька выглядывали окончательно поседевшие волосы, морщины заметно углубились. А ещё он стал ниже… и вовсе не из-за того, что кто-то вырос.

Руперт подошёл сзади и положил руку на плечо дворецкого:

— Здравствуйте, Герман.

Тот самый Герман удивлённо обернулся и смерил незнакомца взглядом. Его лицо расплылось в улыбке, сперва он протянул руку, но не сдержался и обнял младшего Свивера. От старика, как и прежде, пахло хозяйственным мылом, а руки не растеряли прежней силы. Но в объятиях он казался даже меньше, чем со стороны.

— Вас прям не узнать, господин Руперт! Сколько лет! — Дворецкий внимательно посмотрел в зелёные глаза и улыбнулся. — С возвращением.

— Я тоже рад вас видеть, Герман, — Руперт медленно зашагал в сторону парковки. — Как ваше здоровье?

— Бывало и лучше, мой господин. Давление скачет по несколько раз на дню, а про суставы я вообще молчу, того и гляди посыпятся. — И это было заметно, каждый шаг будто давался старику с трудом. — А вы, я смотрю, один. Честно говоря, я ждал вас с женой и парой ребятишек.

— Жениться и развестись я успел, но вот детей не завёл. Как-то у нас с этим не сложилось. — Руперт закурил и сквозь завесу дыма глянул на старика. — Я слышал, что война зацепила и Альгрид?

— Два дня бои проходили в северной части города, а центр даже подвергся бомбардировке. Прям с дирижаблей палили, — взгляд Германа словно застыл в воспоминаниях. — Потом передали по радио, что в заливе потопили вражеский крейсер и северяне отступили. — Старик махнул рукой, словно отгонял муху. — До южного пригорода война не дошла, не беспокойтесь, дом в полном порядке. Изменилось там немного: в паре помещений был сделан полный ремонт, часть мебели заменили, тут и там что-то подкрасили, но в целом всё как прежде.

— Странно, я думал он там каждую доску поднимет в поисках несметных сокровищ, — младший Свивер вновь затянулся.

— Будет вам, господин Руперт, — возразил Герман. — Ваш брат, может, и обладал скверным характером, но он не был сумасшедшим. Кстати, он ведь много писал вам. Почему вы не приехали раньше?

— Я не читал его письма.

Читал. Просто продолжал злиться на брата и своим молчанием хотел сделать ему больно. Руперт так и не нашёл в себе силы простить его.