Надя Яр - Тень от башни

Когда Саша приехал в Тоссу, стояла ночь. Первую угнанную машину он бросил в Льорет де Мар, где украл другую. Он обыскивал побережье неделю подряд, заезжая в каждую обжитую бухту, меняя машины. Сторожил, словно волк, входы-выходы из отелей в безлюдных местах, а в людных внимательно наблюдал за пляжем. И вот уже Тосса; возможно, здесь. Он оставил машину в пустырных зарослях — днём её могут обнаружить, но до дня ещё много часов — и стоял теперь у вокзала над городом, погружённым в ленивые сны, падающим полого к извивам ручья, к бухте, к морю. Саша сплёл пальцы, вывернул ладони и улыбнулся боли. Суставы работали хорошо. Дальше некуда было идти и ехать, он пришёл, был ведом, положившись на Провидение. Позади были кресты и дон Барка, впереди — ведьма и море. Пан или пропал. Саша пошевелил плечами в тяжёлом плаще, сжал меч и двинулся через дорогу в город.

Ведьма шла в сторону утёса и крепости поверху города, незнакомой дорогой между каменных оград и стен. На пути ей не встретился ни один человек. Дорога лежала прямо, жёлтая под рассеянными фонарями. Надя остановилась у стены будто из крохотных кирпичей, как штук. Неужто тут строят из таких маленьких элементов? Девушка взялась за края одного, потянула — плитка отошла. Она имитировала кирпичик. В неглубоком гнезде серел цемент. Надя взвесила штучный прямоугольник на ладони, думая, не забрать ли как сувенир, потом вставила плитку обратно, прижала, чтобы она не выпала. Стена опять казалась цельной.

За стенкой перед глубоким двором на ступеньках сидела кошка. «Кис-кис» — позвала Надя, думая её погладить, однако животное, дивно прекрасное в лунной ночи, глядело в упор встревоженно и исчезло в чёрном саду. Надя пошла дальше мимо низеньких белых оград и зданий. Через какое-то время они оборвались, открылся провал в город и небеса — узорная железная решётка, за ней — пустота между двух глухих стен, слишком узкая для дома и широкая для въезда. За ней открывалась бОльшая пустота, пространство внутреннего двора и в нехорошем тусклом свете бетонная яма. Надя толкнула ворота — не заперто, как и повсюду. Между решёткой и ямой стояла скульптура — вертикально поставленная окружность, замкнутая железная лента, а в ней резной узор из металла, тревожащий и беспокойный. Надя встала на бетонный цоколь, шагнула в железный круг, коснулась руками мрачных извивов. Слезла с цоколя и пошла во двор к яме.

Это был вроде как Колизей — три ступени под рост великанов ограничили многоугольник. Внизу, где что-то должно было происходить, было пусто — бетонное дно, мусор, палые листья и небольшая жёлтая надпись. Надя спрыгнула по ступеням вниз и прошлась по арене. Надпись мелом гласила: «Hoy me dolor es fuerta de placer». «Сегодня моя боль сильней наслажденья». Или placer — что-то другое? Знаний испанского не хватало. Надя присмотрелась и вдруг поняла, что многоэтажка на другой стороне «колизея», метров за семьдесят, нежилая. Окна без штор были слепы, темны особенной теменью неживых помещений, многие заколочены, часть стёкол отсутствовала — не вставлена или выбита. Здание-призрак охватывало пространство двумя крылами. Внизу между ними виднелась едва освещённая арка. Надя внезапно поняла, что попала в ловушку.

Угроза почувствовалась всем телом — текущая от дороги безмолвная смерть. Что-то в ночи охотилось — близко — пока что вслепую. Путь назад был отрезан. Надя выскочила наверх по ступеням, как кошка, и пошла к дальней арке как можно быстрее и тише, радуясь, что носит мягкие плоские босоножки, а не «истинно женские» туфли на каблуках. Арка вела в полулабиринт больших тёмных зданий. Надя пробежала несколько пролётов и арок меж внутренними дворами и вынырнула на улицу. Сплошные голые стены со слишком высокими окнами — не дотянуться. От неба виднелась лишь узкая полоса меж двух непрерывных крыш, как в руслах всех подобных улиц. Здесь не было ни балконов, ни толстых лепных украшений, ни одного ресторана и лавки, закрытой на ночь. Спартанская улица для внутреннего пользования, не предназначенная для туристов; мрачная, словно лик дона Барки. Старая Каталония. Звать здесь на помощь было, скорее всего, бесполезно и гибельно — крик послужил бы указкой тому, что шло за ней по следу. Надя была уверена — что-то шло. И не сказать чтобы медленно. Полоса неба между карнизов была без звёзд; облака отражали свет. Надя сняла босоножки, на ходу сунула их в сумку и побежала босиком по старой, гладкой плитке. Даже сейчас, спасаясь в проулках Тоссы от смерти, она не сожалела о том, что отправила Германа спать — бедный, он был так измучен! — и даже о том, что одна пошла в город. Она имела на это право. Неправильно было охотиться на неё, вышедшего погулять человека. Embittered, всплыло слово, embittered flight[22].

Проулок, улица, поворот, другой — город стал симпатичней. Попадались витрины, некоторые даже были освещены. Надя не знала точно, куда бежит — к берегу, променаде или утёсу. Она давно потеряла ориентацию. Лавка, вроде знакомая, с мясорубкой в витрине — не здесь ли мы брали душистое мыло?.. Не отобедали ли в этом ресторане?.. Ещё поворот — другой — третий — и ей открылся вход в короткий проулок, ведущий к променаде, мостам и морю.

Девушка выскочила на променаду мимо кондитерской и ресторанов. Теперь?.. Слева шёл одуряющий аромат цветов — двумя рядами лип звала аллея, лежащая среди клумб, пустынная и прямая. Она вела на центральную улицу, а оттуда квартал-другой, поворот — и отель. Плитка, отполированная бесчисленными ногами, сверкала зеркалом в свете луны, неона и фонарей. Аллея была заманчива. Где же оно, где он, вражья сила?.. Надя не знала, где именно он пройдёт, не чувствовала — будто бы между нею и ним был какой-то щит.

С другого конца аллеи донёсся лай. Гав, другой, тре… — тишина. Послышалось, или там был краткий всхлип?.. Вот ты где. По аллее пойдёшь.

Бежать назад, вверх по улицам было глупо — Наде пришлось бы постараться даже днём, чтобы отыскать там дорогу. От отеля её отрезала смерть. На пляже не было видно укрытий. Значит, направо, к утёсу. Надя как можно быстрее пошла по тропе вдоль спящих ресторанов, кресел, прикрученных проволокой к столам. Она пошарила в сумочке и не нашла мобильник. Книга тут, а мобилы нет, это ж надо. Наверно, Герман бы всё равно не успел… С выступа на стене раздался кошачий вопль — девушка перепугала разборку. Два кота грозно варнякали друг на друга, чёрный и белый, из-под ресторанного столика на них таращилась кошка.

— Уходите, — сказала Надя. — Бегите. А ну, брысь отсюда!

Животные попятились, испуганно сверкая жёлтыми глазами, и скрылись в простенке за мусорными бачками. Дальше… Ещё немного, и последняя развилка — либо направо, в город, либо влево, вверх на утёс. Надя свернула налево, и уже спеша по подымающейся к стене и башням тропе, поняла, почему: с этой тропы вёл удобный, быстрый, без увязания ног в песке выход к морю. Выплыть подальше — и враг её не увидит.

Надя взбежала на склон утёса тем же путём, по которому шла купаться — под крепостной стеной, подсвеченной жемчужными огнями. Стена была грозна во тьме, будто ещё живая. Слева, в дальнем конце бухта венчалась скалами, освещёнными, как корона, прожекторами. Песчаная дуга была пустынна, лодки усеивали бухту плотным клином, как стадо спящих зверей на водах. Ведьма спустилась по крутой тропке с бока утёса на пляж там, где он упирался в скалу. Здесь, в нижнем роге Тоссы, чёрные скалы ограждали с моря крохотную заводь. Надя взяла себе за привычку купаться в ней поздно вечером — пусто, тихо, красиво, не страшно, если не заплывать далеко… У самых ног мельтешила крошечная рыбёшка. Море едва колыхалось. Она бросила сумку среди камней, змеёй вывернулась из одежды и, не оглядываясь, вошла в воду. Опасность жала, давила, гнала её с берега в море. Надя нырнула и поплыла под водой туда, где было темно, прочь из освещённых пространств. Там, где — она помнила — с берега было уже ничего не видно, остановилась и оглянулась на пляж. Пока никого. Опасность осталась на берегу, отстала на шаг и почти не давила — но не исчезла. Плавание успокоило, вода потушила страх. Надя поплыла дальше в ночь, прочь от берега, за изгиб утёса к стаду донных чёрных скал, чтобы затаиться меж их макушек.

Герман снова был в Тимишоаре.

— Приведите животное для жертвы, — приказал их учитель, Торнеа.

Ученики отправились на поиски подходящей твари. Тыченко, который любил животных, поймал крысу — самое маленькое и не создающее для человека обязательств существо. Братья Янош слазили в голубятню и принесли в ладонях двух сонных белых голубок. Андерс взял из клетки в подсобке курицу. Удаев, желая в очередной раз выпендриться, притащил ничейную серую кошку, которая жила у лагеря. Все подкармливали её, и теперь кошка доверчиво сидела на руках у своего убийцы. Герман Граев пошёл в ближайшую деревню и купил за пятьдесят рублей козу. Он отсутствовал дольше всех и вернулся в сумерках. Остальные сидели вокруг костра.