Аноним - Канал имени Москвы

— Он ещё не стал тенью, но и тем, кем был, тоже больше не является.

— Не темни, Харон! — теперь повелительно повторил Фёдор. — Иначе я отправлюсь с тобой и сам заберу его. Желаешь проверить?!

Далёкий раскат грома повторился, и фигура Паромщика словно бы уменьшилась. Фёдор опустил руку с монетой, Паромщик сморгнул.

— Подожди, — наконец произнёс он, темно озираясь. — Это не те рубежи, которые стоит переступать.

Фёдор шагнул к неподвижной воде, заставив себя не видеть бледных теней, что скользили под днищем лодки.

— Харон, — произнёс он, чувствуя, как могильный холод тут же стал пробираться в него. — Если я взойду на твою лодку, то коммерция закончится.

— Говорю же, подожди, — остановил его Харон; в глазах стоял алчный блеск. — Гляжу, и впрямь готов зайти слишком далеко… Есть другой выход.

Фёдор встал у края воды.

— Есть выход. — Тяжёлый взгляд Харона масляно блеснул. — Он ещё не стал тенью, но торопись. Иначе ты пожалеешь, что он не мёртв.

— Харон…

— Это правда! — выкрикнул Паромщик. — Ты знаешь, что это так.

Фёдор помолчал, наблюдая, с каким алчным огоньком собеседник буравит его сомкнутую в кулак ладонь. И вдруг всё понял:

— Он… Каким он вернётся?

— А вот это зависит от тебя. — Слова Харона были серьёзны, но мрачные глаза блеснули насмешкой. — От того, что с тобой произойдёт в месте, где кончаются иллюзии. Поэтому торопись. Если, конечно, согласен.

— А… она? — тихо спросил Фёдор.

— Та, чей дар слишком велик для тебя? — Сейчас Харон усмехнулся в голос. — Всё теперь связано. И я не знаю, как повернётся… Может, нарожает тебе детей, и мне будет кого в своё время перевезти на другой берег, а может… — Харон нетерпеливо повысил голос. — Ну что, готов совершить сделку? Согласен?!

Фёдор раскрыл ладонь. Посмотрел на монету. Подумал о Еве. Он может её потерять… Подумал о Хардове. Монета светилась тихим печальным светом.

— Я согласен, — сказал Фёдор.

Вздох, похожий на стон, слетел с губ Харона.

— Сделано, — глухо отозвался он. — Монету.

Фёдор, словно не понимая, медлил.

— Сделка состоялась, — зычно провозгласил Харон. Каким-то непостижимым образом серебряная монета оказалась у него в руке, и морщинистые старческие пальцы тут же с жадностью сомкнулись вокруг неё.

А Фёдор ощутил тяжесть манка в своей ладони. Манок больше не был разрушен, его половинки соединились, он стал целым и сиял тем же серебром, что и монета-королева, принесенная за него в уплату. Фёдор смотрел на ту величайшую драгоценность, что сейчас обрёл, а затем бережно прижал её к груди.

— Поэтому я и назвал тебя «молодым гидом».

Харон снова позволил себе усмешку, но Фёдору было всё равно. Прижимая к груди манок Хардова, он прошептал в этом тёмном безнадёжном месте: «Ева, я найду тебя…»

Когда он поднял голову, Паромщик уже уплывал. Что-то в нём неуловимо переменилось; наверное, он ещё не стал похож на злобного старикашку, но теперь его вполне можно было спутать с обычным лодочником, решившим прогуляться по тёмной воде. И прощанием с этим местом где-то вдали прозвучал голос:

— Хорошая у нас вышла коммерция, молодой гид. А Хардов чего, он всегда был добр ко мне. И всегда припасал доброго самогону, чтобы угостить старика.

Его голос стихал, всё более поглощаемый тяжеловесной тьмой. Но Фёдор всё же смог различить:

— Однако торопись, молодой гид, иначе ты и вправду пожелал бы для него смерти.

Фёдор словно проснулся. Или очнулся после тяжёлой болезни. Он обнаружил себя рядом с лодкой «Скремлин II», выкинутой носом на берег и привязанной к стволу дерева прочным канатом. Кто-то явно возвратился сюда и позаботился о лодке.

Он не знал, сколько прошло времени. Встреча с Хароном запомнилась ему, как короткий и очень тяжёлый сон, но луна, будто потерявшаяся на утреннем небосклоне, вовсю прибывала, входя в третью четверть, значит, минуло не меньше недели.

Фёдор вдруг понял, что на него кто-то выжидающе смотрит. Он поднял взгляд. На мачте сидел Мунир. Фёдор выдохнул. Чёрные глаза-бусинки весело блеснули. Фёдор слабо улыбнулся и показал ему хардовский манок.

— Смотри, Мунир…

Ворон издал радостный крик, торжествующе расправив крылья, а потом взлетел в небо. Пикирующе устремился к лодке, сделал вираж и снова взмыл вверх. И Фёдор услышал то, чего ни одному гиду не удавалось услышать от чужого скремлина. Описывая в воздухе круги, Мунир пел песню радости. Потому что сердце верного ворона больше не было разбитым на две половинки. И в это напоенное нежностью солнца утро казалось, что по-другому и не может быть.

Фёдор посмотрел на простирающуюся перед ним гладь воды. Она играла весёлыми бликами, эта новая дорога, что лежала перед ним. Лёгкий ветерок, обещавший к обеду усилиться, оказался попутным. Фёдор прикинул, что запросто стащит лодку в воду. Обошёл её. Обнаружил на дне заботливо свёрнутый парус. Понял, что знает, как его поставить, хотя это и займёт какое-то время. А ещё понял, почему с самого начала остановили выбор на лодке с мачтой.

— Сукин ты сын, — усмехнулся Фёдор. — Хардов, ты сукин сын! Ты с самого начала предполагал, что я окажусь в лодке один, и мне не управиться без паруса…

Сейчас он отвяжет лодку и стащит её в воду. Но у него на этом берегу оставалось ещё одно неоконченное дело. Очень приятное дело. Он поманил Мунира и справился с неожиданной неловкостью, когда ворон доверчиво спорхнул ему прямо на руку. Мунир уселся, устраиваясь, весело переминаясь, вцепился когтями в ткань куртки. Фёдор рассмеялся. А затем быстро надел на Мунира хардовский манок. Ворон встрепенулся, раскрыл крылья, да так и замер, склонив голову. Глаза-бусинки…

— Да-а-а! — сказал ему Фёдор. — Лети, старый друг Хардова. — Почувствовал, как в горле запершило. — И мой друг. Лети! Отыщи Тихона и остальных. И отыщи Рыжую Анну, — снова запершило в горле, — ту, что так долго безнадёжно любила его. Но закончилось время, когда угасали надежды. Лети, найди их и разнеси радостную весть.

Ворон ещё какое-то время смотрел на него, словно вопрошая, справится ли он теперь один, а потом захлопал крыльями, торжествующе крича, и взлетел в небо.

— Лети! — крикнул ему Фёдор.

Начал неторопливо отвязывать лодку, свернул бухту каната. Столкнул лодку в воду, и это оказалось легче, чем он предполагал. Ветер подул сильнее. И хоть небо и не заволокло тучами, Фёдор понял, что сюда приближался грибной дождь.

«Хорошая примета», — подумал Фёдор. Нагнулся, чтобы начать разворачивать парус, а потом поднял голову. Посмотрел на водную даль, вперёд. Прошептал: