Королевский туман (СИ) - Белоусова-Ротштеин Татьяна Д.

Теперь каменные, обшитые темным деревом стены казались Джеймсу едва ли не иллюзорными, казалось, что всё окружающее вот-вот растворится в воздухе…

Джеймс на минуту замер у стены с оружием. В ходе полицейского осмотра удалось наверняка выяснить только одно: кроме той вещи пропало и то, что Джеймс оставил взамен.

Невольно он перевел взгляд на висящую над столом картину: небольшое полотно с изображением старинного парусника, один из атлантийских флагманов былых времен. За картиной скрывается сейф, а в нем — последний «подарок» отца.

Привычный в кабинете легкий запах морской свежести немного успокоил Джеймса. Он сел за огромный стол, выдвинул ящик, достал складное зеркальце и неприметную картонную коробочку.

Из зеркальца на него воззрился молодой человек явно благородного происхождения. Но благородство это выглядело как приговоренное: угольно-черные волосы за день растрепались и пропитались городским смогом. Вокруг глаз — темные круги, лицо — цвета того же тумана. Впрочем, последнее — отличительная черта почти всех жителей столицы Атлантийской Империи.

Джеймс достал из картонной коробочки пузырек темного стекла и маленький стаканчик. Открыл пузырек, начал отсчитывать капли. Одна, две, три… Вид мерно падающих капель болезненно завораживал.

Говорят, капля камень точит. Четыре, пять… Когда-то его не приняли в Адмиралтейское морское училище из-за слабого здоровья. Пришлось учиться в Университете у Адамаса. Нельзя сказать, что это большой урон для репутации молодого лорда, скорее, наоборот, но… Шесть, семь…

— Сэр? — Огденс деликатно заглянул в дверь. — Вы просили пригласить юную леди.

— А? — Джеймс понял, что сбился со счета. — Да, приведите её.

Что толку откладывать неприятный разговор? Наоборот, следует поспешить. Наверное, следует.

Едва Джеймс успел убрать в коробочку пузырек и стаканчик с не выпитыми каплями, Огденс открыл дверь шире, и в кабинет вошла дикарка.

Он видел ее несколько раз у Кинзмана, она помогала в магазине. Джеймс тогда старался не обращать на неё внимание, мало ли кто что привозит себе из колоний… Меньше всего он хотел бы обсуждать со старым антикваром нечто подобное.

— Ты понимаешь атлантийский язык? — спросил он, позволив девушке подойти ближе к столу.

— Да, я уже вполне его освоила. Я давно в стране сахибов. И я училась еще в школе в Тэли.

Лорд, не сдержавшись, поморщился. Хиндийский акцент заставлял знакомые слова звучать странно, чуждо, как с изнанки. Однажды он уже такое слушал. И вот опять, даже голос как будто тот же самый!

— Как давно? — уточнил Джеймс то, что его сейчас интересовало меньше всего.

— Полгода, две недели и шесть дней.

Джеймс впился в неё взглядом, словно надеясь прочитать все ответы у девчонки на лбу. Очень смуглая кожа, темные волосы, темные глаза. Простое суконное платье, какие носят жительницы Лондониума низших классов, смотрелось на её теле нелепо, словно на статуе языческой богини. Только она была не статуя.

В Хиндии Джеймс был лишь однажды. Когда ему исполнилось десять лет, отец, генерал-губернатор герцог Мальборо, взял его и леди Мальборо с собой. Так случилось, что их приезд совпал с восстанием сипаев.

— Что случилось с Кинзманом? — прямо спросил он, усилием воли разжав кулаки.

— На нас напали! — вскинулась она и затараторила: — ворвались в лавку, их было человек десять или даже дважды по десять! Я и Кинзман-сахиб заперлись на втором этаже, а те внизу громили всё и кричали страшные слова, словно демоны! — её собственные слова стали совсем непохожи на нормальный атлантийский.

— Помедленнее, — перебил Джеймс, — что за люди, что они кричали?

— Я не знаю, — она по-детски мотнула головой, — я не помню, кажется, что убьют его… Я испугалась, а Кинзман-сахиб велел мне выбраться из окна и бежать к лорду Леонидасу, сыну герцога Мальборо, сказал, что он поможет! То есть, Вы поможете.

— А он ничего не дал тебе с собой? — быстро перебил ее Джеймс, едва сдержавшись, чтобы не спросить прямо про ту вещь.

— Нет, — она еще раз мотнула головой и едва заметно усмехнулась. Совсем как та, другая. Хотя, возможно, ему померещилось.

— А почему сам он не попытался сбежать также через окно?

Мистер Кинзман, конечно, уже не молодой человек, но второй этаж его дома не такой уж высокий и это лучше, чем оставаться в западне и ждать разъяренных бандитов.

— Не знаю, — ответила хиндийка и потупилась, — он только сказал мне бежать, а сам остался…

Разговор бестолково затягивался. Джеймс пытался заставить свои мысли двигаться строем: нужно выяснить, кем она все-таки приходилась Кинзману, что она знает о нем, о его делах? При этом лорд старался не думать, кто, вероятнее всего, были те «демона». Ведь могут же иметься и другие варианты!

Нужно спешить, время утекает, как вода, но воды этой гораздо меньше, чем в Хиндийском океане.

— Я не знаю, что это были за люди, что они с ним сделали, — словно читая его мысли, сказала дикарка, — я просто помогала в работе Кинзмана-сахиба, — в её голосе послышались противно-слезливые нотки, — а за ним давно следили!

— Следили? — Джеймс опять вонзил в неё взгляд. Проклятье, ну почему дикари никогда ничего не говорят прямо и по порядку?

— Да, следили, давно, он говорил, что это люди высокого морского лорда, — опять зачастила она, — он, то есть Кинзман-сахиб, опасался того господина! И говорил еще раньше, что если что-нибудь случится, чтобы я шла к лорду Джеймсу Леонидасу, сыну герцога Мальборо, объяснял, как его найти, сказал, что он, то есть Вы, сможет нам помочь.

Её речь мерно похрустывала, как сухие ветки в огне.

Идея комитетского расследования пришла в голову Джеймсу еще при допросе полиции. Антиквара необходимо — жизненно необходимо! — найти как можно скорее, но только без участия полиции. Найти так, чтобы об этом деле знало как можно меньше посторонних. Чтобы не узнали те, если они еще не знают… Инициировать расследование комитета по надзору за алхимическим делом — и лорд Джеймс Леонидас, сын герцога Мальборо сможет лично контролировать дело.

— Просто помогала, говоришь? — уточнил он, понимая, что хватается за соломинку. — Он допускал тебя к бумагам? Ты вообще умеешь читать?

— Достаточно умею, я ходила в школу в Тэли, я говорила, — повторила она, глядя ему прямо в глаза. В её взгляде не было и тени вызова, только тошнотворная надежда. — А вчера один из людей того господина лорда заходил в лавку и они ругались с Кинзманом-сахибом.

— Сэр, — в дверях опять появился Огденс, очень своевременно, его появление удержало молодого лорда от неподобающей грубости, — смею напомнить, что Вам пора собираться на прием.

— Прием? — Джеймс тряхнул головой, словно ему изменял слух. — Какой прием?

— Но как же! — слегка укорил его старый слуга. — Сегодня торжественный прием в Жемчужном дворце в честь нашей победы.

— О, Боже, — Джеймс на секунду даже забыл о присутствии дикарки и сжал виски пальцами.

Королевский прием, кульминация празднества, весь свет, правительство, министры, королева, друзья и враги, тайные и явные… А ему сейчас хотелось залезть в самый дальний угол и сжаться в комок.

— Что за «господин лорд» за ним следил, он называл имя? — бросил Джеймс, резко вставая из-за стола. — И как зовут тебя, кстати?

— Моё имя Джая Агрэ, Леонидас-сахиб, — ответила хиндийка и изобразила подобие реверанса.

— Называй меня сэр.

— Да, сэр.

Благодаря сложному механизму вентиляции воздух в Жемчужном дворце был, вероятно, самым чистым в Лондониуме. Но в дни торжеств дышать в нем всё равно невозможно — из-за бесчисленных ароматов, собственно, торжества. Запахи пряностей и свежих фруктов, жареного мяса и старого вина, железа и пороха, модных дамских духов и дорогого заморского табака, запахи недавно выделанной кожи, свежеотпечатанной газеты, запахи успеха, богатства, власти… Обычно это все было для Джеймса упоением, даже несмотря на затрудненное дыхание, но не сегодня.