Любовь Романова - Дети пустоты. Пройти по краю

Еще немного, и четырехэтажный дом стал бы центром маленького Армагеддона, устроенного лишившимся самообладанием полиморфом. Катастрофу остановил Учур – он очень кстати потерял сознание. Выпустил красную нить из рук, обмяк и перестал подавать признаки жизни. Фибры не позволили ему рухнуть на пол. Мерцающие нити продолжали держать парня, словно паучья сеть мертвую муху.

Он висел в центре зала, согнувшись пополам – худой, нелепый, жалкий. Это зрелище подействовало на Женьку не хуже хорошей пощечины. Злость испарилась, оставив вместо себя острое ощущение неловкости. И чего было так психовать? Чуть дом с землей не сравняла. Болезненно морщась, она оглядела несчастный зал. Да, видок тот еще. Лучше места для съемок фильма на тему «Земля после ядерной войны» не придумаешь. Зато теперь не придется просить Морока отпустить ее обратно к кошкам. Когда он это увидит, сам потребует освободить жилплощадь. Еще и вещи соберет.

– Эй, Учур! Ты меня слышишь? – позвала Женька.

Парень не шелохнулся. Чувство вины начало постепенно уступать место страху. А что если алтаец умер? Что если она его убила? Нет, нет! Только не это! Женька сделала пару неуверенных шажков и оказалась под висящим Учуром. С этой точки открывался хороший вид на темноволосую макушку. К сожалению, макушка не могла сказать, жив ее хозяин или нет.

Женька уже готова была бежать в коридор за стремянкой, чтобы освободить алтайца из нитяной ловушки, когда тот зашевелился и попытался вернуть себе вертикальное положение. Вышло не очень. Пятая точка все еще осталась самой близкой к потолку частью тела. Тогда Учур ухватился руками за две из четырех опоясывавших его фибр, подтянулся, выпрямился и медленно поднял голову.

Почувствовать облегчения Женька не успела. Ей показалось, что в спину ударил ледяной арктический ветер. Вместо смуглого лица своего врага она увидела серо-зеленый треугольник, рассеченный узкой щелью безгубого рта. Там, где полагалось находиться носу, теперь торчал короткий отросток с тремя дырками вместо ноздрей. В глазницах вращались черные, точно затянутые нефтяной пленкой, шары – ни радужек, ни белков.

Существо, покачивавшееся в нескольких метрах над полом, не было Учуром. Эта тварь вообще не была человеком. Больше всего она напоминала уродливого богомола, непонятно как залетевшего в спортивный зал. Женька тихо пискнула, зажмурилась и приготовилась вновь задействовать способности депферов.

– А ну разошлись! – грянул знакомый голос.

На пороге спортзала стоял Морок. Рядом важно переминался с ноги на ногу лысый Сантехник.

– Верни воду. Быстро! – потребовал, приближаясь, начальник СКК.

– Нахалка! – добавил попугай.

Женя снова взглянула на Учура. Что за ерунда! Никакого сходства с богомолом! Алтаец опять был алтайцем, разве что немного подсушенным. Повинуясь требованию отца, она выставила перед собой раскрытую ладонь, и щеки парня немедленно округлились, глаза заблестели, а на лбу выступили крупные капли пота.

– Хорошо! Теперь идем. Я тебя в школу отвезу. Учур, а ты, когда придешь в себя, займись ремонтом. Даю пару дней, чтобы вернуть залу приличный вид, – бросил Морок через плечо. – И позвони Северу, пусть реанимирует блокиратор.

Спустя десять минут Женя сидела в машине Морока.

Темный «Лексус» плавно отчалил от вымощенного желтой плиткой двора. Пятиэтажный кирпичный дом, где находился тренировочный зал и квартира с голым попугаем, остался за спиной. Автомобиль ехал вдоль набережной, по которой гуляли стайки слегка захмелевших от летней свободы подростков и уставшие от родительской несвободы молодые женщины с детьми. Речная вода за чугунной оградой казалась синей с благородным стальным отливом. На ней выписывала неровные петли пара белых гидроциков. Всю ночь поливал дождь, и густой запах листвы, озона и влажной пыли пробивался в салон автомобиля сквозь фильтры кондиционера.

Так пахло только совсем юное лето.

Косясь украдкой на отца за рулем, Женя сделала неожиданное открытие: она ни разу не видела Морока при свете дня. Он уходил на работу, когда дочь еще спала, а возвращался, когда за окном уже таращились в темноту одноглазые фонари. И даже тогда начальник СКК не заглядывал к Жене в комнату. Точнее, в библиотеку, на время ставшую ее убежищем в чужой квартире.

Оказалось, у него много морщин-лучиков. Такие появляются не от старости, а от привычки часто улыбаться. Густые волосы лежали серебристым панцирем – почти половина успела поседеть. И все же он выглядел не старше, чем на сорок с хвостиком. А ведь на самом деле Мороку недавно исполнилось сто двадцать.

Отчего-то возраст отца не укладывался в Женькиной голове. Да, Марте, главе Фратрии кошек под двести, а Шепоту – целителю Людей крыш – за триста, но с их долголетием куда проще смириться – они ей не родные. Почти все Люди края доживали до трех сотен лет, если, конечно, на пути не оказывалось особо коварной крыши или внезапного цунами. У Женьки тоже впереди длинная, почти бесконечная, жизнь, но об этом пока лучше не думать, а то свихнуться недолго!

– Когда заканчивается твой экзамен? – невзначай спросил Морок, не отрывая взгляда от дороги.

Женька вздрогнула. Она ожидала, что разговор начнется с нотации по поводу разгрома в спортзале и загубленного блокиратора, поэтому по инерции огрызнулась:

– А вам-то зачем знать?

– Жень, я не рассчитываю, что через две недели после знакомства ты начнешь называть меня отцом, но может хотя бы на «ты» перейдем?

– Ради бога. Зачем тебе знать, когда заканчивается мой экзамен?

Чтобы скрыть смущение, она опустила зеркальце над лобовым стеклом и сделала вид, что сосредоточенно разглядывает ожог на щеке. Бледную кожу пересекала розовая полоса. Через полчаса след совсем исчезнет – от рас Края Женьке досталась повышенная регенерация тканей – неглубокие раны заживали на ней в считанные часы. А то и минуты.

Она уже собиралась закрыть зеркало, но задержалась взглядом на новой стрижке. Пару дней назад Марта, глава Большого Совета Людей крыш, отвела ее к своему парикмахеру. Теперь светло-русая челка заканчивалась над бровями, не закрывая серых глаз. Марта утверждала, что они главное достоинство Женьки. Наверное, так и есть. Всё остальное – самое заурядное. Обычный нос, слегка картошкой. Губы не тонкие, и не пухлые – как у девяноста процентов тринадцатилетних девочек. А глазами – да, можно гордиться. Особенно после того, как радужки начали менять цвет. Временами они становились желто-зелеными и зрачки превращались в кошачьи щели.