Анастасия Воскресенская - Мельничный жернов

Теперь стало совершенно очевидно, что административный корпус совсем в другой стороне, поэтому Кононов двинулся налево и, свернув в первый же поворот, зашагал обратно, к главному зданию. По пути ему встретился еще один монумент, на сей раз целая скульптурная группа — защитники родины, судя по всему. От памятника почему-то пахнуло тухлой рыбой. «Наверное, где-нибудь тут валяется дохлая лягушка, — подумал Виктор с неприязнью, — и отравляет собой воздух чуть ли не во всем парке. Хоть бы убрал ее кто…»

Задерживаться возле бравых солдат «мангуст» не стал, зашагал дальше. Однако его не оставляло мерзостное ощущение, что они провожают его долгими взглядами. Он дал себе обещание, вернувшись в Москву, непременно посетить психотерапевта, подлечить нервишки и отправиться на курорт, в какую-нибудь Турцию. Довольно с него стрессов. И с отцом Владимиром неплохо бы помириться, нечего из-за ерунды всякой грызться. Потом припомнил, что подобные обещания дает себе чуть ли не во время каждой операции, но неизменно нарушает. Ну и черт с ним.

Наконец впереди показались огни главного корпуса, а когда до него оставалось метров тридцать, Виктор заметил справа, за окружающими огромный дом кустами, еще какие-то огоньки. Значит, он тут расхаживал кругами и рефлексировал, а чертово административное здание все это время было буквально под носом. Каких только глупостей в темноте не наделаешь.

Кононов решительно двинулся в сторону показавшихся огней, и вскоре до него донеслись голоса — нормальные детские голоса, тот самый звук, который он ожидал услышать немедленно по приезде в детский дом. Прибавив шаг, он почти нагнал ребят, идущих к главному корпусу в сопровождении пары воспитателей, очевидно, после ужина.

Административный корпус оказался куда менее внушительным зданием, построенным, судя по неказистым плитам, из которых он был сложен, в хрущевские времена. Но присматриваться внимательнее Виктору было некогда, и он, подойдя к одной из воспитательниц, замыкающей колонну детей, задал единственный интересовавший его вопрос:

— Добрый вечер. А где, собственно, директор?

Немолодая женщина удивленно и не слишком доброжелательно воззрилась на него:

— А кто вы такой и что здесь делаете? Да еще так поздно?

— Кононов, Виктор Николаевич, — представился «мангуст», сообразив, что начал разговор не так, как следовало бы. Вообще, все почему-то шло наперекосяк. — Я следователь, приехал по делу об убийстве Матюхина Дмитрия Борисовича.

Воспитательница странно зыркнула на него:

— Опять? Мало нас всех уже дергали? Дело же закрыли вроде. Из компетентных органов, значит?

— Вроде того, — подтвердил Виктор. — Я на доследование. Всплыли кое-какие новые факты.

— Да какие тут могут быть факты. Ясно все и так, — вздохнула женщина и, покосившись на здоровую сумку у него на плече, устало поинтересовалась: — А почему так поздно? Директор мог вполне домой уехать. Он в городе вообще-то живет. Но в любом случае вы сейчас с ним не поговорите. С ним вообще вечером не особо поговоришь. А вам, если на ночь устраиваться, то завхоз точно уехал.

— Да бог с ним, с завхозом. Где директор?

— Как где? — удивилась воспитательница. — В своем кабинете. Идите, постучите погромче, может, и откроет, а мне некогда тут с вами, детей надо укладывать. Отбой совсем скоро.

Не имея ни малейшего желания идти вместе с разновозрастными обитателями детдома, Виктор все же задержался, разглядывая их издалека. Им предстоял еще не один разговор, и хотелось бы заранее получить некоторое представление о том, с кем придется иметь дело. Но момент был неудачный — слишком темно, слишком их много. На первый взгляд — дети как дети, одеты только похоже, хотя все равно не одинаково. Командир «мангустов» в детях не разбирался, откровенно побаивался и от души надеялся, что собственных у него никогда не будет.

Когда последний воспитанник скрылся за дверью, Кононов двинулся вперед. На сей раз гардероб не пустовал, на всех крюках повисли осенние куртки и легкие шапочки. Сумка оттягивала плечо, хотя внутри было всего ничего.

Вот и знакомая дверь директорского кабинета. И не менее знакомая тишина за ней. Виктор снова постучал, но тщетно. Вздохнув, он попытался толкнуть дверь, зная, что двери в подобных местах всегда открываются внутрь. Та не поддалась. На всякий случай, для очистки совести, он дернул ее на себя. И едва не сел на пол — так легко распахнулась створка.

Директор и в самом деле оказался внутри, в этом командира «мангустов» не обманули. Но, к сожалению, не обманули его и в том, что в это время толком с ним не поговоришь. Иными словами, Обинский Василий Федорович, как, судя по табличке на столе, звали директора, был пьян в стельку.

Когда Виктор распахнул дверь и пошатнулся, потеряв от неожиданности равновесие, он глупо захихикал. Директор, немолодой уже мужчина, сидел за массивным столом из ДСП, покрытым сверху плексигласом. Под плексигласом красовались календарики и какие-то фотографии. А сверху, рядом с кипой бумаг, стояла наполовину пустая бутылка коньяка «Московский» и граненый стакан.

— Здравствуйте, — настороженно проговорил Виктор, заглядывая в кабинет.

— Заходи, заходи, — приветственно махнул рукой Василий Федорович и мимоходом опрокинул стакан, в котором, по счастью, оставалось совсем немного янтарной жидкости. — Ох, виноват, добро пропадает, — воскликнул он заплетающимся языком. — Так, значит, ты жив еще. Это хорошо. А вообще, я говорю тебе, Женя, собачья эта работа, надо было их в узде держать, а теперь что, теперь все пропадем ни за что.

Открывший было рот, чтобы представиться, Виктор, осознав, что директор детского дома принимает его за совсем другого человека, промолчал и тихонько пристроил свои вещи возле дверей. Причем не исключено, что приняли его как раз за пропавшего сотрудника известной конторы.

— Да что ты стоишь? — удивился тем временем Василий Федорович, в упор глядя на Виктора и потирая лысину. — Садись, Жень, садись. Выпьем за упокой собственной души. — Он поднял лежащий на боку стакан и вылил в него остатки из бутылки. — Но ты ж небось пить не станешь.

Кононов осторожно опустился на обитый клеенкой стул, пораженно слушая речь, обращенную вовсе не к нему.

— Знаешь что, — задушевно продолжал директор. — Я вот что думаю, выйду я на пенсию, если успею. Тут, может, счет на дни идет. Лучше пенсия, чем могила, как ты думаешь? Главное, чтобы меня не взяли, но я ж им ничем не мешаю, может, не тронут. А? А? — Он просительно, чуть ли не со страхом заглянул в лицо Виктора и вдруг отшатнулся, точно увидев призрак.