Уилл Эллиот - Цирк семьи Пайло

— Охх, го-го-го.

Даже пронзительный крик в отдалении, громкий, как взрыв, который издал Гоши, обнаруживший, что стало с его женой, не заставил Курта вздрогнуть.

Кто-то кашлянул позади него. Только теперь Курт вздрогнул, словно вышел из транса, и повернулся вокруг. Если бы тот, кто кашлянул, был знаком с ухмылкой на лице Курта, он бы повернулся и быстро ушел, ибо потрясение, которое получил Курт от разгрома своего трейлера, говорило само за себя. Неожиданно лицо Курта как бы разделилось на две части. Лоб и брови оставались прежними, но нос стал похож на позвонок, выступивший из-под кожи. Губы и щеки истончились. Зубы выдавались, как острые суставы из крапленой слоновой кости. Курт Пайло больше не был похож на человеческое существо — половина его лица превратилась в зубастое орудие, напоминавшее больше перевернутые челюсти акулы, чем скулы человека.

Челюсть опустилась, как разводной мост.

— Гмм? — произнес Курт.

За секунду до того, как счетовод побледнел и напустил в штаны, Курт начисто откусил ему голову. Она глухо ударилась о траву, очки звякнули, но остались целыми. Курт вынул из кармана носовой платок и изящными движениями промокнул щеки. Он произнес невнятным, но добродушным тоном:

— Что я наделал? Насвинячил? Надо держать себя в руках.

Он сунул вниз руку и осторожно поднял листок, который выронил на землю счетовод. Чтобы прочитать записи, ему понадобилось не больше мгновения. Он помнил имена, содержавшиеся в списке, и лица тоже. Преступники.

— Охх, хо-хо-хо, — произнес Курт, покидая трейлер и шагая к клоунскому шатру.

Цвет лица Гоши менялся с каждой секундой. Он становился синим, желтым, зеленым, черным и ярко-красным, затем снова приобретал обычную болезненную розовость. Гоши неподвижно стоял в дверях своей комнаты, похожий на кусок сала, из которого грубо изваяли человеческую скульптуру и аляповато раскрасили. Перед ним на полу лежал черный горшок с рассыпанной землей. Пушистые желто-зеленые листья образовывали след, ведущий к двери.

Дупи, казалось, почувствовал настроение брата издали. Он прибежал из своей комнаты, причитая:

— Гоши? Г-г-гоши?

Пронзительный вопль Гоши не пощадил уши ни одного человека на игровых площадках. Лопнули электролампы. Когда Дупи разглядывал пустой горшок, из его ушей тонкой струйкой вытекала кровь.

— Боже, Гоши, — повторял он беспрерывно. — Боже, Гоши, нет!

Гоши указывал негнущейся рукой на след из листьев, и его рот беззвучно открывался и закрывался.

— Вижу, Гоши, — говорил брат, — может, нам следует пройти по нему. Может, следует посмотреть, куда он ведет, Гоши, может, мы пойдем? Да, Гоши, да…

Мугабо переживал в это время приступ параноидальной ярости. Он пытался сдерживаться, но огонь, просившийся наружу, шептал:

«Пусти меня туда! Там сухо, сухо и ломко. Там я буду сверкать, становиться оранжевым и черным. Ты и я, давай сделаем это, пойдем. У тебя свои причины, у меня — свои. Давай жечь, жечь, же-е-е-чь…»

— Нет, — ворчал маг в ответ, — нет, надо… подумать… убедиться… реально убедиться… что это она…

Спор продолжался две ночи, и Мугабо стал сдаваться. Огонь уговаривал громко: «Они все как пучки соломы, давай заставим их трескаться, искрить и гореть…»

— Заткнись! — воскликнул Мугабо, напрягая голос.

Огонь затих на мгновение, давая Мугабо возможность отдышаться и успокоиться…

Как раз в это время вопль Гоши пронзил его уши, как дротик. «Это она! — крикнул огонь. — Только посмотри, что она сделала!»

Мугабо лег на пол, не сдерживая дрожь.

«Посмотри, что она сделала», — прошептал огонь.

Отплатим ей…

— Пусть горит, — сказал Мугабо и поднялся. Он пихнул ногой дверь и вышел в ночную тьму.

После ухода Джорджа Шелис изучила свои диаграммы. Она поняла, что нападение со стороны Мугабо неминуемо. Но она успела подготовиться, и теперь ее западня была готова. Одна остановка в пути на Аллее интермедий, и приготовления закончены: несколько слов четырем цыганам, команда, действующая на подсознание, и все готово. Она взглянула на свои карманные часы — через две минуты с Мугабо будет покончено. Как раз сейчас цыгане должны закончить погрузку фургона с лесоматериалом для дровосеков. Четыре бетонных блока лежали на дороге, согласно показаниям диаграмм. В то время как фургон будет проезжать мимо ее хижины, он накренится, свернет с дороги в направлении к ее двери, где будет стоять Мугабо. Он будет раздавлен, как насекомое. План был несовершенен и допускал несколько случайностей, но на данный момент ничего лучшего она не могла придумать.

Кто-то постучал в дверь. Шелис в сомнении взглянула на карманные часы — он появился здесь рано. Минута сорок секунд. Ее расчеты были ошибочны. Невозможно. Она тщательно прохронометрировала ход событий. Выпали минута сорок секунд? Это было то же самое, что ошибиться на годы.

Снова в дверь постучали: тук, тук, тук. Годы? Может, дело не так плохо — ей нужно продержать его здесь еще семьдесят секунд. Она отступила от двери на тот случай, если он пробьет дверь и упадет к ее ногам.

— Кто там? — спросила она.

— Открой дверь, Шел! Ты не должна отказываться, не должна!

— Гм-м-м-м-м, у-у-у-у-у, гм-м-м-м-м, э-э-э-э-э-э!

Через секунду…

— В чем дело? — спросила Шелис, затем встревожилась: — Черт, отойдите от двери. Говорю же вам, убирайтесь отсюда.

— Ты ведь не отпетая дрянь, так ведь, мы ведь не хотим тебя убить, мы хотим, чтобы все было хорошо и правильно, ты не должна отказываться, не должна…

Шелис подошла к двери:

— Послушайте вы, уроды, мне наплевать на ваши проблемы, но…

— Би-и-и-и-фью-у-у-у, уип! — взвизгнул Гоши.

Шелис вздрогнула и прижала ладони к ушам.

— Но если вы не уберетесь от двери…

Слишком поздно. Раздался металлический скрежет, словно рубанули топором по цепи, и топот копыт. Шелис отпрыгнула от двери как раз вовремя, чтобы стать свидетельницей того, как дверь поддалась громыхавшему фургону. К упавшей внутрь хижины двери прилипло расплющенное месиво в ярких цветах, цветных узорах и полосках.

Дупи получил удар в шею. Если бы в торс, он смог бы выжить… Клоуны пришли к ней на свою погибель. Тело Гоши еще подрагивало. Он обратил свой взгляд сумчатого животного на Шелис, выражение этого взгляда не изменилось по сравнению с тем, когда Гоши стал Гоши. Его левый глаз был широко раскрыт и с удивлением смотрел на то, как его брат превратился в рыхлую массу. Правый глаз хладнокровно прикидывал, какую часть тела оторвать от Шелис, если она приблизится на дистанцию вытянутой руки.