Р. Лафферти - Девятьсот бабушек

— Сначала один вопрос, Винсент. Вы действительно выполнили всю ту работу, на которую обычно уходит много часов?

— Да. Работа выполнена, причем именно в этот промежуток времени. Она не вернулась в состояние невыполненности после того, как течение времени вернулось к норме.

— И еще вопрос. Вы тревожились из-за работы — из-за того, что отстаете от графика?

— Да. Все время.

— Тогда у меня есть объяснение. Вечером вы легли спать, но вскоре поднялись на ноги, переживая состояние лунатизма. Есть некоторые аспекты хождения во сне, которых мы не понимаем до сих пор. Интермедии расфокусированного времени были частью вашего сна. Вы оделись и отправились в офис, где и проработали всю ночь. Такое вполне вероятно: человек в сомнамбулическом состоянии выполняет рутинные операции, причем быстро, даже лихорадочно быстро, с высокой степенью сосредоточенности. Вы могли вернуться в состояние обычного сна, когда закончили работу, или могли выйти из лунатического транса в момент прихода коллег. Все это вполне правдоподобно. В случае какого-нибудь необъяснимого происшествия хорошо иметь под рукой рациональное объяснение. Обычно оно удовлетворяет пациента и успокаивает его мысли. Но часто оно не удовлетворяет меня.

— Ваше объяснение звучит удовлетворительно, доктор Мейсон, и, кажется, я успокоился. Уверен, что вскоре приму объяснение полностью. Но почему оно не удовлетворяет вас?

— Одна из причин — человек, который обратился ко мне за помощью сегодня утром. У него было разбито лицо. Он наблюдал — или считал, что наблюдал — невероятно быстрого призрака, который был скорее ощутим, нежели видим. Призрак распахнул дверцу его машины, когда она неслась на полной скорости, и рванул ручной тормоз, отчего водитель ударился головой в руль. Человек был в шоке и получил легкое сотрясение мозга. Я убедил его, что никакого призрака не существовало, что на самом деле он задремал за рулем и врезался в машину, ехавшую впереди. Как я сказал, мне легче убедить пациента, нежели самого себя. Однако, возможно, это случайное совпадение.

— Видимо, так. Но у вас, кажется, есть и другое объяснение?

— После многих лет практики редко услышишь что-то новое. Мне уже дважды рассказывали о похожем происшествии, или сне, с теми же странными подробностями.

— И вы убедили пациентов, что это всего лишь сон?

— Да, причем обоих. То есть смог их убедить на какое-то время. Потому что это повторялось с ними и впоследствии.

— Они верили вашим объяснениям?

— Поначалу да. А потом — не очень. Они оба умерли в течение года.

— Не насильственной смертью, я надеюсь?

— Нет, оба умерли самой тихой смертью. От глубокой старости.

— О! Ну я пока молод для этого.

— Думаю, вы обязательно должны прийти ко мне через месяц.

— Хорошо, если галлюцинация повторится. Или если заболею.

После визита к врачу Винсент начал забывать об инциденте. Он вспоминал о нем только с улыбкой, когда накапливалось много работы.

— Вот станет невмоготу, прогуляюсь во сне и разгребу все завалы. Как было бы удобно по желанию переходить в другое время, если бы оно действительно существовало.

Лица человека Чарльз Винсент так и не разглядел. В клубах такого рода всегда полутьма, а в «Грустном петухе» и вовсе как в склепе. Винсент наведывался в клуб не чаще одного раза в месяц, обычно после работы, когда не хотелось идти домой или было тревожно на душе.

Некоторым штатам повезло больше, их жители могли и не знать о таких клубах. Но там, где жил Винсент, в барах подавали только пиво, а за чем-то покрепче приходилось идти в один из клубов, в которые пускали по клубным карточкам. Неудивительно, что даже такой маленький клуб, как «Грустный петух», насчитывал около тридцати тысяч членов. Номерная пластиковая карточка, куда член клуба вписывал имя, стоила доллар в год. Нужно было иметь ее при себе или заплатить доллар за новую, чтобы попасть внутрь.

Никаких развлечений такие клубы не предлагали. Просто помещение с барной стойкой, тесное и темное. Темнота в таких клубах — правило хоть и неписаное, но непреложное.

У стойки сидел человек. Потом он исчез, потом появился вновь. Там, где он сидел, было слишком темно, чтобы разглядеть его лицо.

— Интересно, — обратился он к Винсенту (или к бару в целом, хотя других посетителей не было, а бармен дремал за стойкой), — вы читали работу Зурбарина о связи полидактилии [2] с гениальностью?

— Никогда не слышал ни о такой работе, ни о таком авторе, — ответил Винсент. — Сомневаюсь, что и то, и другое существуют.

— Я Зурбарин, — представился мужчина.

Винсент спрятал свой уродливый палец. Вряд ли его можно было разглядеть в такой темноте. Глупо подозревать, что его палец и замечание мужчины как-то связаны. И вообще, у Винсента не настоящий двойной палец. Так что он ни шестипалый, ни гений.

— Боюсь, вы меня не заинтриговали, — сказал Винсент. — Мне пора уходить. Пропустил бы еще стаканчик, да не хочется будить бармена.

— Дольше говорить, чем сделать.

— Что?

— Ваш бокал полон.

— Полон? Да, полон. Это что, фокус?

— Фокус — название для чего-то либо слишком легкомысленного, либо слишком обманчивого. Но однажды долгим ранним утром, месяц назад, вы могли бы и сами проделать точно такой же фокус и почти столь же хорошо.

— Я? Откуда вы знаете о моем долгом утре, если, конечно, оно было вообще?

— Я давно наблюдаю за вами. Некоторые имеют возможность следить за человеком, когда тот на другой стороне времени.

Воцарилось молчание. Винсент взглянул на часы, собираясь уходить.

— Интересно, — проговорил человек в темноте, — вы читали «Шестипалость и двенадцатеричное исчисление в Древней Халдее[3]» Шиммельпеннинка?

— Нет, не читал и сомневаюсь, что читал кто-то другой. Смею предположить, что Шиммельпеннинк — это тоже вы, а имя придумали только что экспромтом.

— Я Шимм, это верно, но имя придумано много лет назад.

— Мне наскучила наша беседа, — сказал Винсент, — но я был бы признателен, если б вы повторили фокус с бокалом.

— Уже повторил. И вам вовсе не скучно. Вы напуганы.

— Чем же? — спросил Винсент. Его бокал, и правда, был снова полон.

— Вы боитесь вернуться в состояние, которое, — в чем вы, правда, не совсем уверены, — было сном. Однако в том, чтобы быть невидимым и неслышимым, есть свои преимущества.

— Вы способны быть невидимым?

— Только что был, когда ходил за барную стойку наполнить ваш бокал.

— Каким образом?

— Пешеход движется со скоростью около пяти километров в час. Умножьте эту цифру на шестьдесят — число времени. Когда я встаю со стула и иду за стойку, я перемещаюсь со скоростью триста километров в час. Поэтому для вас я невидим, особенно если выполняю маневр в тот момент, когда вы моргаете.

— Кое-что не стыкуется. Допускаю, вы сходили за стойку и вернулись назад, но как бы вы налили жидкость?

— Нужно ли объяснять, что искусство обращения с жидкостями не доступно новичкам? Однако обмануть медлительную материю вполне можно.

— По-моему, вы мистификатор. Вы знакомы с доктором Мейсоном?

— О нем я знаю и еще о том, что вы ходили к нему на прием. Также я в курсе его тщетных попыток постичь некую тайну. Но я не разговаривал с ним о вас.

— Все равно я уверен, что вы обманщик. Можете ли вы погрузить меня в сон, подобный тому, в котором я побывал месяц назад?

— Это не сон. Но я могу перевести вас в это состояние.

— Докажите.

— Смотрите на часы над стойкой. Верите ли вы, что я могу указать на них пальцем и они остановятся? Для меня они уже стоят.

— Нет, не верю. Хотя, видимо, должен, потому что, действительно, они только что остановились. Но, возможно, это еще один фокус. Я не знаю, откуда часы запитаны.

— И я не знаю. Выгляните наружу. Посмотрите на уличные часы. Разве они не остановились?

— Так и есть. Но, возможно, в городе отключили электричество.

— Вы и сами знаете, что это не так. Окна светятся во многих домах, хотя уже довольно поздно.

— Для чего вы играете со мной? Раз уж сказали «а», говорите и «б». Либо раскройте секрет, либо признайтесь, что не можете этого сделать.

— Секрет не так прост. Его можно постичь, только усвоив все философские учения.

— Но для этого не хватит жизни!

— Не хватит обычной жизни, это так. Но секрет секрета, если можно так выразиться, заключается в том, что сам секрет можно использовать как инструмент познания. Человек не способен изучить все за одну жизнь. Однако, получив возможность сделать первый шаг — скажем, возможность читать шестьдесят книг за то время, за которое раньше прочитывалась одна, или поразмышлять минуту, израсходовав лишь секунду, или выполнить дневную работу за восемь минут и таким образом сэкономить время для других дел, — так вот, получив такую возможность, человек может попытаться усвоить все. Хотя должен предостеречь. Даже для самого умного — это гонка на выживание.