Оберон Ману - Апокалипсис every day (СИ)

— А, вон ты кто!.. Слышал я, что в нашем доме немец новый есть, а это ты и есть?

— Я нет есть новый немец, я есть дойч. Альт дойч, старый.

— Выпить хочешь? — спросил новый русский кавказской национальности.

— Хочу! — твёрдо ответил Фридрих. Ему было уже всё равно. Доза из бутылки водителя, всего лишь занюханная рукавом, продолжала оказывать своё сокрушительное действие.

— Тогда залазь! — предложил хозяин джипа и кивнул на свой автомобиль.

Видя, что немец замешкался (не понял сказанного), бросил охраннику:

— Помоги иностранному господину, русский!

И засмеялся, довольный собой.

Русский охранник помог немцу залезть на заднее сиденье, рядом с ящиками спиртного, кусками мяса в стеклянных банках и прочими признаками пикника на природе.

— Вы ехать пикник? — уточнил Фридрих из немецкой пунктуальности.

— Шашлык! — ухмыльнулся владелец.

— Was ist… что есть — шашлык?

Хозяин, уже забравшийся на переднее сиденье, обернулся назад.

— Шашлык — это пикник по-русски!

Потом посмотрел на своего охранника, уже севшего за руль и поправился:

— Шашлык — это новый русский пикник!..

Русский ничего не сказал, он смотрел вперёд, положив руки на руль.

Пропустили в дороге по полулитровой баночке пива «Хольстен», известного тем, что его рекламирует сам дьявол во время скупки человеческих душ… — во всяком случае, так утверждает телевизионная реклама!.. Так в лексиконе Фридриха появилось новое русское выражение «пропустить» в значении: «выпить алкоголя».

Пропускание продолжилось и по приезду на место предполагаемого пикника, то есть, шашлыка по-новорусски. Во всяком случае, Фридрих и новый русский расположились под деревьями с банками «Хольстена». Расстелили поверх мощных корней половички автомобильные, поверх чехлы с сидений. Чем не кресло? Да спиной к дереву прислониться, да ветерок поверху, ствол качает, да пиво в руке пенится — красота! Да старый русский, который молодой охранник, поодаль мясо жарит на угольках, ветерком дымок меж стволов крутит, то и дело мимо носа таким запахом проносит, — слюнки текут!

Глядя на расстеленную между ними на земле полиэтиленовую скатерть со стоящими на ней разовыми пластиковыми тарелками, на которых руками молодого старого русского уже были резво нарезаны сыр, колбаса, зелень, хлеб и прочее, полагающееся на пикнике, а также пребывая в состоянии полной расслабленности вследствие наложения пива на водку, Фридрих упрямо возвращался к затронувшей его теме.

— Я хотеть понять, — кто есть новый русский! Я много слышать — новый русский. Aber, новый русский есть русский? Или есть русский, есть новый русский, ja?

Новый русский кавказской национальности хрюкнул и предложил перейти на английский. Фридрих согласился. Английский был его рабочим языком. В отличие от собеседника. Английский нового русского больше всего был похож на язык официантов в любимом месте отдыха всех новых русских. Имеются в виду Канальские, э-э, пардон, Канарские острова. Нечто вроде пиджин-инглиш со среднеазиатским акцентом. Хотя, судя по апломбу, вкладываемому в слова, говорил как минимум академик из Оксфорда и Кембриджа одновременно. А может даже, и член королевской семьи…

— Русский — это национальность. Новый русский — это профессия.

Фридрих подумал, что ослышался, поковырял в ухе и переспросил:

— Новый русский есть профессия?

— Иес, — ответил новый русский. — Новый русский это тот, кто делает деньги.

— Негр тоже может быть новым русским?

— Иес, — ответил новый русский. — Если негр делает много денег в России, он тоже новый русский. Это не имеет значения. Были бы деньги.

— А русские? — спросил немец.

— Что — русские?

— А русские могут стать новыми русскими?

Пухлые, откормленные губы приоткрылись недоуменно, Выпученные глаза остановились, припоминая. После недолгой паузы двойные подбородки отрицательно колыхнулись из стороны в сторону.

— Нэ помню таких… Нэт, могут, наверное. Что может русский? Так только работать. А власть сейчас у того, у кого много денег. А деньги умеем делать только мы, новые русские. И нам сейчас здесь принадлежит всё. И Россия, и русские.

Чрезвычайно довольный собой новый русский свысока взглянул на немца и грузно развернулся в сторону костра. Шевельнул выпученными глазами, остановил их на фигуре человека в камуфляже, согнувшегося над жарившимся мясом и громко, по-английски, чтобы немец слышал и понимал, крикнул:

— Иди сюда!

Русский подошёл, вытирая ладони бумажной салфеткой. Остановился.

Новый русский вынул из нагрудного кармана банкноту в сто долларов.

— Хочешь заработать сто баксов?

— Ну, — ответил человек в камуфляже.

— Поцелуй мне ботинок!

Русский скосил глаза на Фридриха. Немец глядел во все глаза. Он видел, как склоняется спина потомков победителей Наполеона и Гитлера, как опускается голова соотечественника первого космонавта планеты. Перед могуществом доллара. Перед новым русским.

А потом русский выпрямился, а живот нового русского оказался вспоротым снизу доверху. Откуда появился нож, Фридрих не понял. Он неотрывно глядел в спокойное лицо белобрысого парня, равнодушно глядевшего в слезящиеся глаза умирающего.

— Не брат ты мне, гнида черножопая, — спокойно сказал русский.

Не вытирая, сложил нож, положил в карман. Потом подошёл в джипу, сел в него и уехал. Фридрих перевёл взгляд на вывалившиеся внутренности умершего, вздохнул и вынул сотовый телефон. Он помнил инструкции полковника Мороза: что надо делать при внезапном обнаружении трупа. У настоящего немца дисциплина — в крови.

Приехавшие милиционеры в количестве двух человек не торопясь обошли вокруг трупа, осмотрительно стараясь не наступить на вывалившиеся кишки нового русского. Затем, всё так же не спеша, обыскали покойного, сняли с его шеи золотую цепь в мизинец толщиной, с руки часы, с пальца перстень. Из карманов — сотовый телефон, пачку перетянутых резинкой стодолларовых купюр.

Окончив обыск, присели на корточках перед накрытой скатертью и принялись за еду. Открыли бутылку водки, выпили по пластиковому стакану, закусили. Съели готовые порции шашлыка: зажаренное на палочках мясо с луком и помидорами. Сыто отрыгивали, ковыряли в зубах деревянными спичками. Всё молча.

Затем вытерли руки бумажными салфетками, подняли глаза на Фридриха, так и не вставшего со своего места. Нет, вид трупа давно уже не вызывал у него никаких эмоций. Но аромат жареного мяса неведомыми путями пробудил его память. И сейчас, когда глаза немца невидяще уставились в пространство над телом нового русского, перед внутренним взором Фридриха застыла в деталях картина прошлого: огонь погребального костра для его семьи…

— Ну чё, — сказал один из милиционеров, с худым и хищным лицом. — Так и будем в молчанку играть?

— Да, — качнул головой второй, постарше, оттопыривая изнутри языком щёки. — Сознаваться надо. Застали на месте преступления, руки вон в крови до сих пор…

Худой поднялся с корточек, сделал шаг и внезапно дёрнул Фридриха за волосы. Немец вскрикнул, подался вперёд — больно! — потерял равновесие и упал на убитого. Кисти рук скользнули по вывалившимся внутренностям, запачкались.

— Вот, — удовлетворённо кивнул старший, вынул сигареты, закурил. Выдохнул дым прямо в лицо севшему на место немцу. По-прежнему не поднимаясь с корточек, лениво прищурился:

— Ну, так как, сам признанку накатаешь, или помочь придётся?

Фридрих не понимал сказанного. Его знание русского языка было слишком слабым. Но он понимал, в чём дело, он пытался сказать, что это не он, что он только позвонил, вызвал представителей закона… Но изо рта его, перепутавшего и русский, и английский, и родной язык, вырвалось только какое-то невразумительное мычание.

— Значит, упорствуем, запираемся, обманываем представителей правопорядка? — прищурился тот, который постарше, и вдруг метнул из пальцев зажжённую сигарету, целясь прямо в лицо Фридриха.

Фридрих машинально поднял руки, защищаясь, и в тот же миг оба милиционера схватили его за руки и швырнули вперёд, прямо на ствол дерева. От удара перехватило дыхание, и когда немец пришёл в себя, руки его уже были скованы наручниками по ту сторону ствола.

— Ich… — начал было немец, но в тот же миг плоская ладонь со шлепком опустилась на его правую почку. Больно. А милиционер притиснулся вплотную, прижался к телу прикованного со спины, зашептал в ухо, всё так же непонятно, страшно:

— Пиши, пидор, пока я добрый. А то я тя ща в жопу трахну, на кичу кину, со свежей струханинкой в портках, ты весь срок кукарекать будешь. А так по путёвой статье пойдёшь. Понял, нет? Ну, чё, спецмеры применять?

Снова удар по почке. Фридрих ахнул, захрипел сдержанно. И вдруг в его раскрытую ладонь что-то вложили, сжали пальцы насильно. И тут же ударили по руке, ладонь разжалась, предмет исчез. А в поле зрения появился довольный собой худой хищник. В полиэтиленовом пакете, качаясь на весу, лежал нож.