Михаил Успенский - Три холма, охраняющие край света

Тут я вплотную задумываюсь, не заглотить ли мне двадцать стандартов седуксена и не запить ли их уксусной кислотой. Кругом семьсот, как папа говорил. Но ещё он говорил, что самоубийца - это тот, кому надоело служить санитаром в дурдоме, а людей без присмотра оставлять нельзя, иначе они всё здесь разнесут. Ладно, возьму подожгу я напоследок ихний сиротский приют, как положено Злодейке Злодеевне из сериала…

Но не дошло у меня до пакли с керосином, хоть они и имели место. Возвращается Дядька Серёга. Трезвый, как аятолла Ибани! Я ему чуть морду не расцарапала, а он меня из интерната забирает, физруку вторую руку ломает, переселяет меня на дачу, которую я видеть, сам понимаешь, не могу. Дача, оказывается, на него была записана, и теперь он не бомж-краевед, а законный домовладелец. И он каждый божий день возит меня в школу на своём страховидном «Додже». И ждёт, когда я там отмучаюсь. Настоящий «додж три четверти»! Иначе до города не добраться. Где взял колёса - молчит. Видно, нашёл какую-нибудь папину заначку. Они же иногда тут гудели по-холостяцки. Вертикалка у него меркелевская на заднем сиденье, потому что Синеокова с претензиями никто не отменял. И я тут начинаю понимать, что Сергей Иваныч Турков, когда не пьёт, ни в чём своему младшему братику не уступает, а за племянницу порвёт любого на ваш британский «Юнион Джек».

Потихоньку жизнь моя проклятая налаживается. Научилась стряпать, полы шоркать, тельник штопать, по бутылкам стрелять, машину водить. Секонд-хэнд спалила в камине. Хожу в своём, то есть в бабушкином из сундука. Ни минуточки свободной - учебники, хозяйство, кролики, поросята, курс на золотую медаль. Телевизор вынесли в стайку. Стайка, Терри, это сарайка. Какой там ночной клуб «Страстная Заба»! Какой «экстази»! Фэйс-контроль без мэйк-апа мне не пройти, а уж дресс-код… Но всё же не так обидно, самооценка восстанавливается. В свободные минуты беру кисти, работаю на пленэре. Тут Генка Синеоков приехал, ему фазер «Ауди» купил вместо разбитой. Я и разбила, кстати. Говорит, отцы наши нас ещё во младенчестве помолвили, так что сразу после выпускного бала и сочетаемся по особому разрешению мэрии, Синеочиха справку достанет, что я безнадёжно беременна. Ты бы видел эту Синеочиху! Барбру Стрейзанд помнишь? Умножь на десять! Свекровушка милая! Диана моя Потаповна! Дядьки дома не было, а я как раз кабанков кормила, затируху им запарила. Это как ваша овсянка, только вкуснее. Пришлось за компанию и гостенька накормить - некоторые любят погорячее, приговариваю. И провожаю его, всего ошпаренного и в отрубях, с вертикал-кой наперевес, потому что в «Луди» телохранитель сидит и понимает, что ему от хозяина светит. Куда торопишься, суженый, кричу, обоснуй, что ты пацан, пойдём кроликов проведать - хоть посмотришь, как настоящие мужчины себя с дамами ведут! То ли Дядька всё замял, то ли гоблин угово рил парнишку молчать, не знаю, но в школе продолжаю вести себя тихо, коленки прикрыты, бюстье не выглядывает, глазки потуплены. Учителя мои незабываемые уже не прессуют, ласковость в голос припускают. Ах, Лидочка, неужели ты сама этот свитер связала? Ах, Лидочка, что от мамы слышно? А мама и вправду пишет - из Льежа, из Канберры, из Крыжополя. Отовсюду пишет, только я ниоткуда не читаю, а камин ими растапливаю. Лишь на одну вложенную фотографию глянула, где она с бойфрендом. Ненамного меня старше бойфренд, надо сказать. Хотя у чёрных не разберёшь. Не простила я её, Дюк. До сих пор. Ну зачем тебе спутница жизни с таким сволочным характером?

Зима, хоть и поздно, а кончилась. Надо к первому балу Наташи Ростовой готовиться. С валютой у меня никак, хозяйство натуральное. У Дядьки просить - засада. И тут меня осеняет инсайд. Каждый уик-энд еду в город на развал, беру с собой свои бессмертные полотна, ещё и керамику наловчилась обжигать в русской печке по собственной уникальной технологии. Ноу хау. Багет для рам делаю сама на берёзовой золе, как алкаши-наставники показывали. Иностранцам нравится. Покупают! Фотографируют меня - в плюшевой бабкиной жакетке, в полушалье. Экзотика. Потому что у нас, Терри, есть шаль, а есть и полушалье. Такова загадочная русская вечно женственная душа. И в будние дни кую бабло, занимаюсь репетиторством. С подружек, которые надо мной изгалялись недавно, деру три шкуры.

Накопила к Дню Победы гугол рублей. То есть это для меня гугол, а на самом деле гугол - ровно сто нулей после единицы. Это у папы с Дядькой было такое присловье, про гугол. А по жизни столько денег не бывает. И говорю - вези меня, дядечка Серёжечка, в Новосибирск на барахолку, чтобы ни у кого не было такого платья, как моё. В каком сама царица ходит. Или дай ключи от машины, а с ментами я сама разберусь. Если снег не пойдёт, обернусь за сутки. Да, Дюк, снег в мае у нас бывает. Не май месяц!

И тут мой дядечка Серёжечка конкретно плачет, как пьяный не рыдал. Лезет в тот самый бабушкин сундук, достаёт из-под календарей бумаги. Оказывается, папочка мой ненаглядный все капиталы держал в Сити-банке, а Синеокову причитается шиш да маленько. Пусть подавится своими бурыми углями, которых и осталось-то на пару ковшей. У меня теперь и алмазы, и золото, и вся таблица Менделеева в акциях. Владелица заводов, газет, пароходов… И Дядька теперь мой опекун, пока не стану я двадцатипятилетней старушкой. Ни в какой Новосибирск мы не поедем, тем более вон какие нехорошие тучи собрались, а полетим мы в Лондон за платьем к выпускному балу. Но не за тем, в котором ваша нынешняя королева всё время ходит! Такого я и кухарке не подарю на Восьмое марта! Ну, как я платье искала, тебе неинтересно. Ты же провинциальный аристократ. Три дня как во сне. То есть как при папе.

А тогда, на даче, я на Дядьку забралась, колочу его по спине: что же ты, чёрт седой, помалкивал, пока я Крошечку-Хаврошечку изображала? Он говорит - хотел, деушка, поглядеть, достойна ли ты своего отца…

Золотую медаль я получила бы и по-честному, но в наших школах, чтоб ты знал, тендер на это дело. Тендер мы с Сергей Иванычем, конечно, выиграли. И, как в песне поётся, двадцать второго июня, ровно в четыре часа вылезла из-за баранки грязного «Доджа» графиня Монте-Кристо и почапала на бал. «Додж», врать не смею, новодел оказался. Немецкий, модель «Калибр». Самый топ, если кто понимает! Туфельки не хуже тех, что я в Барсе выцарапала давеча у трансвеститов, а платье… Лох цепенеет, но ты всё равно не поймёшь, что такое Маленькое Чёрное Платье.

Все однокласснички мои, сучки-пидоры, при родителях. Синеоков Никон Павлович почему-то во фраке из красной лаковой кожи, его Синеочиха сама одевала, он голоса не имел по этой части. Синеочиха в костюме из аналогичного материала, на голове красное колесо, на котором и танки, и тачанки, и каппелевская психическая атака. Такие она себе шляпы придумывала! То джунгли у ней на башке с мартышками, то айсберг с медведями и пингвинами, то ГЭС работает и лампочка горит… Нынче они, видимо, красных дьяволят изображали. Сынка своего прикинули примерно тысяч на двести евриков, жмоты несчастные. Пиджачок «Бальдессарини» с подвёрнутыми рукавами, чтобы честной пипл видел золотой «Патек Филипп» на левой руке и платиновый «Юлисс Нарден» на правой. Помнишь - тогда все крутые так носили? Сорочка «Стивен Ален». И белые леггинсы на кривых тощих ножках. Одна туфля от Гуччи, другая от Сантони… Да ну тебя, Дюк! Не сбивай меня! Это для красоты! Так эффектней! Кожа хорошая, мягкая, а я, когда стала из ряда вылезать, чтобы за медалью на сцену идти, шпилечкой ему ножку придавила. Он завизжал, а все подумали, что визжу я - оттого, что Генка мне полез под юбку, его же и устыдили. Директриса в микрофон рассказывала, какая я хорошая девочка была все эти нескончаемые школьные годы - об отце, правда, не упомянула. Не хотела расстраивать сиротку. Да и вообще в ихнем городе Малютине говорить об Антон Иваныче стало не принято.

Спиртного у нас не полагалось, а за прочим не уследишь. Дети травку палят по-тихому в туалетах да колесиками закидываются, отцы-начальнички прихлёбывают внаглую из фляжечек. Из Москвы приехало небольшое созвездие - звезда горлового пения Сара Терц-Оол и звезда конотопского кардиостриптиза Данко, он же Олекса Гнидюк. Типа, поют и пляшут. Народ, типа, веселится.

Ко мне бросились было ухажёры из прежней компании, а я прошла в угол, где отстой стеночки подпирал, и пригласила Саню Микрюкова из «г» класса. У нас, Терри, в «а» классе учится элита, а в «г» - наоборот. Этот Саня пришёл чуть ли не в школьной форме. Мать его одна тащила. Тащила - значит воспитывала! Учился он, пожалуй, получше меня, но фиг бы ему медаль увидеть. Он тоже репетиторством подрабатывал. Вот мы с ним весь вечер и протанцевали и процеловались по углам.

Тут застонала моя мини-мобила. Я останавливаю музыку и говорю в микрофон, что хочу вручить родной школе ценный подарок на вечную память. И четверо грузчиков вносят в зал огромное полотно в роскошной раме. Ставят на стулья, закрывая сцену. Помнишь «Девятый вал»? Мой любимый размерчик. И я величавым жестом срываю покров…