Далия Трускиновская - Жалобный Маг

Услышав свои имена, тетка Туанетта и отшельник словно бы опомнились. Ибо имя, произнесенное простым человеком и произнесенное магом, – это вовсе не одно и то же, как полагают простаки. Ежели ты творишь что-то нелепое, или идешь не тем путем, или вовсе тебе кто-то голову заморочил, люди могут звать тебя сколько угодно, а вот выговорит твое имя носитель силы – и сразу как бы просыпаешься от дурного сна.

– Хочу быть советчицей, – покосившись на Маурину, решила Изора. Видя, что мастер Ожьер на нее с мечом не кидается, она так поняла, что с ней ему и впрямь не сладить.

– Советчицей, как майстра Маурина? – уточнил мастер Ожьер.

– Почему бы и нет? Ума у меня довольно…

– Вот ума-то у тебя как раз и не довольно, – вмешалась в размеренную беседу Маурина. – Ты полагаешь, что если заклятьями, у мастера Жербера украденными, вооружилась, да силу моей подруги Антуанетты в лютню затолкала, то все сие ум тебе заменит? Ум-то, голубушка, не украсть! Хватит! Наслушались мы тебя, советчица! Мастер Ожьер, позволь с ней сразиться!

– В честном бою? – уточнил маг.

– В честном, – подумав всего одно мгновение, отвечала Маурина. – Это наше женское дело. Тебе ее лупить мечом непристойно, а я и в глазки коготками вцепиться могу!

И зашипела очаровательная колдунья, как крайне возмущенная кошка. И соскочила с коня. И для начала метнула перед собой сноп голубого огня, который все же был не ярче ее разгоревшихся синих глаз.

Изора хотела было отбиться тем единственным, что можно противопоставить действительно голубому огню, – ледяным щитом, изобретением мастера Жербера, но не смогла произнести заклятие четко и безупречно. Вместо щита рухнул ей в руки большой снежный ком, наподобие тех, какие зимой детишки катают, и она, растерявшись, даже не догадалась метнуть это сомнительное приобретение в Маурину, а просто уронила.

И стало ей ясно, что поединка она не выдержит.

И сотворила она то, что действительно выучилась делать, кроме разве что музыкальных проказ при участии Жалобного Мага.

Вдруг в глазах у Маурины, мастера Ожьера и Ансельма замельтешило. И мельтешение пронеслось едва ли не со свистом через весь двор. А там, где только что стояла Изора и сидел со своей лютней Жалобный Маг, было пусто.

– Это что еще такое? – возмутился мастер Ожьер.

– Это она торопливое заклятие на себя накинула, – объяснил мастер Жербер. – Чтобы двигаться вшестеро быстрее.

Он стоял посреди браконьеров, опустив голову, и никак не мог заставить себя поглядеть в глаза старым своим друзьям, примчавшимся на помощь.

– Твое?

– Мое…

Мастер Ожьер сошел с коня, отдал меч Ансельму и неторопливо направился к мастеру Жерберу.

– Ну-ка, ну-ка, на что это ты сделался похож? И как так вышло, что мы все вместе отыскать тебя не сумели?

– На мне заклятие неприметности… сильное… – хмуро объяснил мастер Жербер. – Я еще раньше над ним работал.

– Что же ты никого на помощь не позвал? – спросила Маурина.

Ответа она не получила.

– Стыдно было? – она подошла поближе, чтобы заглянуть отшельнику в глаза.

– Нет! Я сам!.. Сам!.. По доброй воле отдал!.. И заклинания, и все прочее! – мастер Жербер выпрямился и смотрел не в глаза майстре Маурине, а куда-то вверх, полагая, что тем самым выражает наивысочайшую степень гордости.

– Все отдал, а сам с пустыми руками остался, – подытожил мастер Ожьер. – Ну что же, поедем твои заклинания и твою силу из дурных рук вызволять. А если тут еще кто-то тихонько стоит, неприметным заклятием прикрываясь, так добро пожаловать с нами вместе. Может, и тому молчуну что хорошее перепадет…

Это столь явно относилось к тетке Туанетте, что она развеяла неприметность и открыто вышла из толпы браконьеров вперед.

И раздался тут восхищенный мужской свист.

Собственно говоря, тетка Туанетта никогда, скрываясь от чрезмерного внимания собратьев по ремеслу, не делала себя уродиной. Просто никто не замечал ее лица и телосложения, соответственно, не мог бы их и описать. Сейчас же обнаружилось, что мало чем уступает повитуха своей подруге Маурине – и статна, и кудрява, вот только блеска в глазах нет и голова опущена так, что даже удивительно – как она вообще на шее держится.

– Ничего мне не надо, – сказала повитуха. – Деяние обратной силы не имеет. Я добровольно то, что хотела, передала…

– Я не хуже тебя знаю правила, – заметил мастер Ожьер, – но сдается мне, что тут какая-то ошибка вышла.

Он повернулся к Гильому с браконьерами. Те уже утерли носы и глядели весьма бодро – хотя и не на мастера Ожьера, а на красавиц, Маурину с Туанеттой, и даже более на Маурину – не каждый ведь день удается полюбоваться такими ножками!

– Ты тут за главного? – спросил мастер Ожьер Гильома, сразу угадав в леснике вожака.

– Я, благородный сьер, – отвечал Гильом, выходя вперед. – Как меня сьер Элиас над ними поставил – так и буду их водить, пока он приказа не отменит.

– Рана-то не слишком мешает? – с этими словами Маурина подошла и коснулась пальцем плеча. – Не весь яд высосали, самая капелька осталась, но сейчас она растает, растает…

Гильом уставился на волшебницу с немалым изумлением.

– Да что беспокоиться, заживет, как на собаке! – бодро отвечал он. – Вы, дама, об этом не волнуйтесь, ежели на нас, лесных стрелках, каждую царапину слезами поливать – плесенью покроемся!

– А коли так – по коням! – и мастер Ожьер повернулся к королеве Мабилле со всей свитой и родней, которые только сейчас опомнились от песенки Жалобного Мага. – Лучших лошадей попрошу для погони, достославная королева! Один раз с этим злом нужно расправиться!

– Внучка мне отдайте! – подала голос дама Берта. – В погоню его не пущу!

Но сомкнулись ряды контрабандистов и браконьеров, пряча Амьеля от бабки.

– Вот кто тут главный, – мастер Ожьер указал на Гильома. – Только он может парня пустить или не пустить. Потому что его сьер Элиас старшим поставил даже над своим родным сыном, а ваш мальчик, насколько я понимаю, не внук главы рода, а вовсе внучатный племянник.

– Пусть едет! – распорядилась королева Мабилла. – И к его возвращению будет тут у нас полный порядок!

Сказала она это, глядя в глаза леснику Гильому, и во взоре ее было явственное сожаление: жаль, мол, что не ты, молодец, мне достанешься, но и ради одного из вас, красавцев, стоит круто разобраться со всей хитромудрой родней!

– Давно пора! – усмехнулась Маурина.

Умчался лихой отряд во главе с Гильомом и Ансельмом, уже обученным идти по колдовскому следу. А мастер Ожьер, мастер Жербер, Маурина и Туанетта поехали следом не торопясь, потому как было им о чем потолковать.

Хотя и желали всей душой Маурина со сьером Ожьером помочь давним друзьям и собратьям по ремеслу, однако нарушать правила не могли.

А да будет ведомо всякому, кто до сих пор не имел дела с подлинными магами и волшебниками, что есть несколько правил, обязательных для исполнения. Скажем, нельзя составлять заклинания, приносящие деньги в виде золотых монет и слитков. И это весьма мудрый запрет: ежели кто-то один наворожит себе и приятелям по мешку золота, так ведь и другой тем же займется, и третий! И очень скоро золото обесценится, сделается вовсе бесполезным, придется что-то другое изобретать, а волшебники и того, другого, горы нагромоздят. И люди будут не столько на пользу себе и детям трудиться, сколько деньги менять да новые деньги выдумывать!

Один из таких запретов вот каков: ежели маг своим заклинанием что изменит да в прежнее состояние привести пожелает, так ему сего не дано. Переделать то, что он понаделал, только другой маг может, сильнее первого. И тут причина ясна: ежели все маги пробовать да переделывать повадятся, начнется на земле неслыханный кавардак. Так что приходится думать, прежде чем колдовство затевать.

Об этом-то и беспокоились Маурина со сьером Ожьером. Они хотели понять, что такого натворили Туанетта и мастер Жербер, отчего силы лишились, а отшельник – и права пользоваться собственными заклинаниями?

И оказалось все так уж просто – проще некуда!

Хотя много уговоров потребовалось, чтобы эта парочка заговорила.

– … а он у порога лежит, – продолжала печальный рассказ Туанетта. – Видно, всю ночь шел, а то и бежал. Поднял он ко мне лицо – и я обмерла. Столько тоски и боли в глазах было!..

– И стало ясно, что ежели ты не поможешь, не спасешь, то уж впору ему, бедняге, помирать, – с большим трудом удерживая ехидство, заметила Маурина.

– Кыш! – отмахнулся от нее мастер Ожьер. – А ты продолжай, милочка, продолжай. Стало быть, и до того, как сделаться Жалобным Магом, умел он всех разжалобить?

– Не всех! – буркнул откуда-то сзади мастер Жербер. – А только безмозглых дур и старых ворон!

– Кыш! – сказал и ему мастер Ожьер. – До тебя, чересчур мозговитого, я еще доберусь! Дальше-то что было?