Николай Бахрошин - Марьинская Аномалия

Кнопку Паисий ему дал с собой. Красную круглую кнопку на белой гладкой коробочке. Маленькая коробочка, на ладони умещается, но тяжелая, словно металлическая. А по виду – дешевый пластик.

Странное, конечно, задание. Абсолютно шпионское какое-то. Как из плохого фильма. Но не из фильма. Пал Палыч верил Паисию. Даже когда не знал, что он инопланетянин. Глаза у него такие. Нечеловечески спокойные. Мудрые глаза, другого слова не подберешь. Пожившие такие глаза, словно прожившие тысячу лет и проживающие вторую. Человек с такими глазами не станет ковырять железнодорожный откос саперной лопаткой, закладывая мину под рельсы. Бред собачий. Человек? В том-то и дело, что нет…

Он, Пал Палыч, так с ним толком и не поговорил, вроде как не о чем оказалось. А ведь хотел, сколько лет хотел…

И кнопка в кармане. А вдруг…

Очень важно. Очень…

Пива бы выпить для прояснения мозгов, подумал Пал Палыч. Потом еще немножко подумал. А все-таки лучше – водки, согласился он с сам собой.

Фигуру, одиноко бредущую по обочине шоссе, Пал Палыч заметил в последний момент. Затормозил так, что завизжали колодки.

Это был районный психиатр Остапченко. Пал Палыч первый раз его таким видел. Врач был одет в рваную ковбойскую шляпу, темный, потерявший цвет плащ и литые, ядовито-желтые резиновые сапоги женского фасона. В руках он держал плетеную корзинку, где, среди нескольких сыроежек ярко краснели два больших мухомора.

Остапченко, не здороваясь, ни слова не говоря, сел на сиденье рядом с водителем. Поставил корзинку на колени, обхватил руками. Уставился на дорогу.

Пал Палыч из вежливости с минуту помедлил. Потом тронул машину, резко набирая ход. Стрелка спидометра опять переползала за сотню. Остапченко продолжал углубленно молчать.

– По грибы ходил, доктор? – спросил Пал Палыч для завязки разговора.

Остапченко молчал.

– Ты же вроде говорил, что не грибник? – снова спросил Пал Палыч через некоторое время.

Остапченко молчал.

– Соседка моя, баба Гаша, рассказывала, грибов в этом году тьма-тьмущая.

Пал Палыч покосился на мухоморы на дне корзины.

Остапченко разомкнул губы и слегка пошевелил ими. Пал Палыч напрягся, но слов не услышал. Может, доктор среди своих психов окончательно спятил?

– Соседка говорила, белых много, – продолжал свою одностороннюю беседу Пал Палыч. – Подосиновиков – тоже много. А уж сыроежки – хоть косой коси. Хороший год, грибной…

– Каждый человек, – отчетливо и громко сказал Остапченко, – время от времени должен окунаться в говно.

Пал Палыч слегка опешил. Тезис был неожиданный. И спорный, конечно, но не в этом дело. Спятил доктор, совершенно определенно спятил. И дернул же его черт остановиться. Возись теперь с психом. Как бы не кинулся.

Он снова покосился на Остапченко. Тот сидел смирно, все так же напряженно глядя перед собой. Добрые люди, да что ж это такое творится в тихом городе Марьинске?

Между тем они приехали. Пал Палыч вырулил на обочину дороги, остановил машину.

Стало тихо. Вокруг не было ни души, только бегала около колышка привязанная брезентовой веревкой коза. Деревню Оладушкино и во времена совхозного процветания трудно было назвать преуспевающей, так себе деревенька, два десятка некрашеных домиков, притулившихся вдоль уходящей за горизонт трассы. Теперь она окончательно захирела. Дачники из больших городов сюда еще не добрались – далеко. Половина домов стояли пустые, с забитыми крест-накрест окнами. Окна брошенных домов смотрели на новенькую блестящую «пятерку» с тоскливой и жалобной безнадежностью. Жилые дома еще бодрились, но тоже скорее делали вид.

Дожидаясь назначенных пятнадцати ноль-ноль, Пал Палыч еще посидел за рулем, покурил. Остапченко все так же изображал изваяние. Куда они приехали, зачем, даже не поинтересовался. Обдумывал свой навозный вопрос, не иначе. Пал Палыч всегда с некоторой опаской относился к собакам и сумасшедшим. Не знаешь, когда укусят.

Когда минутная стрелка начала подходить к пятнадцати, Пал Палыч вышел из машины. Вытащил из кармана тяжелую кнопку. Подержал в руках. Положил на землю. Наконец, нажал.

Ничего не случилось. А чего он ждал? Нет, ждал чего-то, чего-нибудь этакого, надеялся, наверное. Но ничего не случилось. Только коза на веревочке остановилась и внимательно посмотрела на коробочку с кнопкой.

На коробочку? А не было никакой коробочки. Исчезла. Была, и нет. Только синеватый дымок поднялся кверху. Пал Палыч сам не заметил, как это случилось. Моргнул, может быть.

Удивительно. Или не удивительно? Он, Пал Палыч, уже перестал чему-либо удивляться. Надоело.

– Ты чего не заезжаешь? Мне люди сказали, что ты приехал, я ворота открыл. Жду, жду, а ты все не заезжаешь. Машина, что ли, сломалась?

Это кум Евгений подошел. И незаметно так. Какие люди ему сказали, ни души кругом, одна коза. Тоже удивительно, машинально отметил Пал Палыч.

– Зажигание поправлял, – соврал он.

– Новая же машина.

– Я только поправлял.

– Ладно, заезжаешь, что ли? Давненько тебя здесь не было, – хмуро сказал кум Евгений. Он всегда казался хмурым и недовольным. Даже когда выпрыгивал из раскаленной бани в манящий снежный сугроб.

Раньше он работал агрономом в совхозе, потом фермерствовал, но недолго, одолели поборами. Сейчас выращивал на своем приусадебном участке всякую пушную живность и шил зимние шапки. Вся деревня завидовала его богатству и хозяйственной смекалке. Пару раз его пытались поджечь, но особо не досаждали.

Минут через десять оживившиеся кумовья и молчаливый Остапченко уже сидели за столом на террасе добротного дома Евгения. Тот, довольно причмокивая губами и тоскуя лицом, угощал гостей самогоном и домашними яблочками. Психиатр опять всех удивил.

– Я не пью, – твердо сказал он, когда наливали по первой.

– А кто тут пьет? – обиделся кум Евгений. – Никто не пьет, только за встречу наливаем, кум вот приехал, в кои-то веки.

Настаивать, впрочем, не стал. Была бы честь, когда она есть, рассудил он вслух. Остапченко сам сломался на третьем тосте, хватил самогонки, порозовел, потом раскраснелся. Начал общаться.

– Из праха человек вышел и в говно же уйдет. Не к столу будет сказано, – сообщил он присутствующим своим обычным неразборчиво-булькающим голосом.

Определенно, навозная тема не оставляла его в покое. Может, все-таки спятил психиатр, думал Пал Палыч, жуя сочное яблоко.

– Все может быть, – коротко сказал Евгений. Он не любил разговоров на отвлеченные темы. Он был человеком конкретным.

– А я за грибами ходил. Первый раз в жизни. Собрался вот с утра, корзинку взял у соседа и пошел, – еще через несколько минут рассказал Остапченко.

Кумовья напряженно вслушивались.

– Хорошо в лесу. Тихо, – продолжал психиатр. – Деревья стоят. Разные такие деревья. Травки тоже разные. Букашки летают.

– А на деревьях листья зеленые есть, – подсказал Пал Палыч.

Определенно, шибанутый народ эти психиатры, просто в больнице это не так заметно, еще раз подумал он.

– Нет. То есть да. То есть листья, конечно, есть. Но я не о том. Очень мне в лесу понравилось. Деревья так неторопливо шумят, как будто переговариваются. Теперь я часто буду за грибами ходить. Кстати, можем грибов пожарить. На закуску.

Кум Евгений посмотрел на корзину с мухоморами.

– Пожалуй, не стоит, – совершенно серьезно ответил он.

Чувства юмора у него вообще не было.

– Ладно, одна пошла, другую позвала, – привычно сказал кум Евгений, разливая по новой.

Чокнулись, выпили, зажевали яблоками и салом с хлебом. Пал Палыч тоже теперь замолчал. Потому что распирало его, невмоготу было терпеть тайну. Тайну? А его, между прочим, никто не просил хранить секреты.

– Сидишь тут у себя, как барсук в норе, шапки шьешь, – сообщил он Евгению. – А в Марьинске инопланетяне высадились.

– Неужели?

Тот, похоже, даже не удивился.

– Точно говорю, – подтвердил Пал Палыч.

– И много? – деловито спросил он.

– Двое – точно. А может, и еще больше.

– Какие суки. – Евгений покрутил головой. – Ты закусывай, Пал Палыч, закусывай, не стесняйся.

– И сказал Он: ибо суть человеческая, в испорожнении сущего, – встрял вдруг в разговор Остапченко, грозя кому-то пальцем.

Кумовья на него покосились.

– Ага, – подтвердил Евгений. – Так ты закусывай, Пал Палыч, закусывай.

Кум упорно пододвигал к Пал Палычу тарелку с крупно нарезанным салом. Не верил, конечно. Это Пал Палыч уже понял.

– Да ты не понимаешь. – Он попробовал зайти с другой стороны. – Я с ними – как с тобой, за одним столом, вот так сидели.

– А что делали?

– Водку пили. И чай тоже, – сознался Пал Палыч.

Кум опять не стал спорить.

– Ну, это ясно, – согласился он. – Водка и чай – самый инопланетный харч. В космосе магазинов нет, хоть здесь оттянуться им, бедолагам. Да закусывай ты, закусывай. Я сейчас яичню сварганю…