Вадим Проскурин - Братья-оборотни

— Чего встал, мудило? — обратился к нему Реджи. — Стоит, блядь, как лорд, покачивается… А ну живо на мослы упал, повинился и клятву верности захуярил, а то пиздец тебе!

— Пошел на хуй, прихвостень, — ответствовал ему юный Мелвин.

— Нехуево парень держится, — вполголоса заметил Перси. — Такими вассалами надо дорожить.

Роберт принял торжественную позу и провозгласил следующее:

— На тебя, Мелвин, я более зла не держу. Печалюсь, что не сумел я тебя вразумить словом, однако силой меча и молитвы я тебя вразумил и посему дарую тебе прощение, ежели смиренно попросишь. И не только прощение я дарую тебе, но также баронский титул, замок Стратфорд на Эйвоне и почетное место на моем совете.

— Пошел на хуй, мудак, — ответил ему Мелвин.

— А коли будешь упорствовать в нелояльности, — продолжил Роберт, — то не стану я закрывать глаза на твою беспримерную ересь и богоотступничество…

— Ты чего, охуел? — перебил его Мелвин.

Рыцарь-конвоир не выдержал и задвинул пленнику по почкам, Мелвин аж покачнулся.

— Отставить, — сказал Роберт. — Сэр Реджинальд, будьте любезны, доставьте сюда отца Бенедикта, пусть засвидетельствует.

— А чего его доставлять? — удивился Реджи. — Вот же он. Отец Бенедикт, не тушуйтесь, идите к нам, будьте любезны.

Отец Бенедикт выбрался из-за рыцарских спин и вышел на центр, на цирковую арену, так сказать.

— Благословляю тебя, Роберт, чадо мое, — сказал он. — И вас тоже благословляю, благородные бароны. Что свидетельствовать-то?

— Богомерзкий порыв злокозненного Кларксона, — объяснил Реджи.

— Ух ты, какая формулировка! — восхитился Бенедикт. — С удовольствием засвидетельствую. Истинно говорю вам, братие, Кларксон злокозненный, ощутив грядущее поражение, воззвал к Сатане и передал ему свою грешную душу, а про господа вседержителя говорил, что ебал его во все щели.

Роберт удивленно крякнул. Речь Робина он запомнил слово в слово, и точно помнил, что конкретно таких слов Робин не говорил. Впрочем, общий смысл передан верно.

На лице Мелвина впервые отразилось смятение.

— Ты чего, толоконный лоб, охуел? — поинтересовался Мелвин.

— Отец Бенедикт не охуел, — возразил ему Реджи. — Отец Бенедикт все сказал правильно. Он только не уточнил, какого Кларксона имел в виду.

— Робин — мудило, — констатировал Мелвин.

— Бранить покойников неприлично, — наставительно произнес Реджи. — Впрочем, ты прав, Мелвин, твой брат перед смертью проявил себя таким мудаком, что теперь тебе пиздец. Сначала тебя закуют в хладное железо, чтобы не колдовал. Затем тебя доставят под конвоем в Локлир, ты предстанешь перед церковным судом. Отец Бенедикт произнесет свидетельство, и ни одна сука не переспросит, о каком именно Кларксоне он говорит. И ты тоже не переспросишь, потому что после пытки тебе станет трудно говорить. И окончишь ты свой грешный путь на костре, и помрешь в муках, и проклянут тебя потомки как сатаниста и вероотступника.

— Но душа моя спасется и пребудет с господом во веки веков! — воскликнул Мелвин.

— Душа спасется, это ты верно отметил, — согласился Реджи.

— Мы же не звери, — добавил Бенедикт.

— Пидарасы вы, — сказал Мелвин и надолго задумался. А затем сказал: — Развяжите меня.

— Развяжите его, — приказал Роберт.

— Сначала надо честное слово стребовать, что драться не будет, — заметил Перси.

— Да ну его на хуй, — сказал Реджи. — Пусть попробует, подерется.

Но уже через минуту стало ясно, что Перси был прав, а Роберт и Реджи — неправы. Ибо едва развязали злокозненного Мелвина, как выхватил он меч из-за пояса ближайшего рыцаря и заорал дико:

— Поубиваю на хуй пидарасов во имя господа!

И бесстрашно ринулся на сэра Роберта, и не защищался сэр Роберт, ибо остолбенел от неожиданности. Но не растерялся сэр Реджинальд, и ринулся навстречу, и стал рубиться с мерзким узурпатором. И рубились они недолго, ибо меч в руке Реджи был хорош, а меч в руке Мелвина — плох, и сломался после третьего удара. И вскричал сэр Реджи торжествующе:

— Пиздец тебе, мудак!

И вонзил меч прямо в сердце Мелвину Кларксону, и пошатнулся тот, но не упал, и тогда все поняли, что не только младший Кларксон продал грешную душу свою адскому Сатане, но и старший свою тоже. Жутко ощерился Мелвин, отбросил обломок меча и попер на сэра Реджинальда, как медведь, без всякого оружия, и трижды пронзил сэр Реджинальд его туловище, но Мелвину было похуй.

— Хуясе, — сказал отец Бенедикт.

— Не хуясе, а проклинаю во имя господа, — поправил его сэр Персиваль. — Быстрее, святой отец, проклинайте же!

Но святой отец был сильно потрясен и оттого не сразу смог произнести святые слова. Наконец, он выдавил из себя:

— Проклинаю во имя… этого… господа, блядь! Проклинаю тебя, сука, черт адский, ебать тебя крестом священным…

Затем отец Бенедикт осознал, что произносимые им слова звучат неканонически, и смущенно умолк. Однако господь милосердный к этому времени уже разобрался, о чем его просят, и вразумил сэра Реджинальда, что богомерзкого чернокнижника надо не в туловище тыкать, а снести на хуй голову с плеч, что сэр Реджинальд и сделал. И тогда начался совсем беспредельный пиздец.

Извернулся чернокнижник, и поймал руками срубленную голову, и повалился навзничь, но голову из рук не выпустил. И пока он падал, увидели благородные рыцари и простые мужи, что не брызжет кровь из перерубленной шеи, а на срезе шеи не видно ни позвоночника, ни горла, а видно хуй знает что. И приставил чернокнижник голову к туловищу, и срослась шея в мгновение ока, и не осталось на ней даже шрама. И зашевелил чернокнижник лицевыми мышцами, и открыл рот, и сказал:

— Надо же такая хуйня приснится…

Затем встрепенулся, огляделся безумным взглядом, и стало видно, что на короткое время чернокнижник забыл, кто он такой и где находится, но вот вспомнил, и теперь всем пиздец. И испугались многие рыцари и мужи, и разбежались в панике, побросав оружие. А другие рыцари и мужи не разбежались, но сохранили мужество.

Отец Бенедикт, например, не растерялся. Выхватил из-под рясы серебряный крест, воздел над головой и заорал во весь голос:

— Осиновый кол тащите быстрее!

И пошел на чернокнижника, произнося молитву, и вдохновила сия молитва нескольких неубежавших рыцарей, и воздел сэр Реджинальд меч и опустил, и срубил богомерзкую голову повторно. И пнул срубленную голову рыцарским сапогом, и улетела она на другой конец поляны, и хотело проклятое тело ухватить ее и вернуть обратно на туловище, но сорвал сэр Реджинальд сей богомерзкий замысел, отвесив голове пинка. И возблагодарил отец Бенедикт господа, но преждевременно. Ибо ударилась чернокнижникова голова о сухой пень и обратилась огромной жабой, и поскакала к собственному телу, явно намереваясь снова прирасти. Но не растерялись рыцари, набросились они на жабу и стали пинать ее, как футбольный мяч, молодецки гукая. И летала богомерзкая жаба по поляне, как муха по сараю, пока не прискучило ей. Тогда обратилась она десятком летучих мышей, и вспорхнули сии мыши, и сели на тело чернокнижника, и приросли, и снова стала у него голова. И закричал сэр Реджинальд, вздевая меч:

— Бог троицу любит!

И закричал ему сэр Персиваль:

— Иди на хуй, Реджи, теперь моя очередь!

Но опередил его сэр Реджинальд, и срубил голову в третий раз. И закричал ярл Роберт:

— Хули вы рубите, долбоебы, бесполезно ведь! Вяжите его!

И поняли рыцари, что рубить чернокнижника бесполезно, и перестали рубить, а стали вязать веревками и ремнями, и связали крепко-накрепко. И лежал Мелвин Кларксон спеленатый, как муха в паутине, или, скажем, как дитя в люльке, и делал вид, что молится. Но реально не молился, а всего лишь произносил молитвенные слова, ибо всякому известно, что чернокнижники если и молятся, то только лишь Сатане да поганым идолищам, а Мелвин делал вид, что молится святой богородице. И возопил отец Бенедикт, что это кощунство, и стал пинать чернокнижника сапогом в злокозненные уста, но тому было похуй. Крепко хранил его Сатана, ни одного зуба не выпало. И отступил отец Бенедикт, утомившись.

И когда всем стало ясно, что поганый чернокнижник повержен и посрамлен окончательно, опустились дворяне и простолюдины на колени, и вознесли молитву, и возблагодарили господа, что не попустил свершиться беззаконию. И все были счастливы, хотя и охуели неимоверно. И сказал сэр Персиваль следующее:

— Хорошо, однако, что господь явил столько благоприятных знамений. Теперь ни один хуй не вякнет, что у сэра Роберта нет прав на Локлирский удел.

Первый въезд нового ярла Локлира в свою официальную резиденцию был обставлен с большой пышностью. На дороге, ведущей к замку Локлир, весь вчерашний день бабы усердно выпалывали чертополох и репейники. А сегодня вдоль дороги выстроились в начищенных доспехах кнехты замковой стражи, чтобы как бы не позволять ликующему народу выскакивать на дорогу и создавать торжественной процессии досадные помехи. Ликующий народ в количестве примерно двухсот душ согнали из ближайших сел. В первую шеренгу поставили зажиточных йоменов в крашеных одеждах, чернь толпилась сзади. Народ ликовал, причем вполне искренне. Действительно, с чего бы не ликовать, если два часа назад из замковых ворот выкатили бочку свежесваренного пива?