Максим Далин - Владыка Океана

Я увидел то, о чем вы все, полагаю, давно уже догадались. Не было больше ни кольца, ни пальца, на который его надели. И текла кровь — слабее, чем можно было ожидать. А все эти подонки таращились на меня с тоскливой безнадежностью на синеватых мордах — дуэнья рыдала.

Зато ко мне подошла Летиция. Она улыбалась, голубой камень у нее на шее померк и блестел не больше, чем стразовая побрякушка в полумраке — зато очи звездами сияли. Мне показалось, что ее можно поцеловать — и интуиция меня не обманула.

Никто из предателей даже не пошевелился. А Летиция сказала:

— Цел, малек? Это вправду ты, или все-таки уже Он, Владыка Океана, а?

— Наверное, я, — говорю. — А это вправду ты или уже какая-нибудь другая русалка, а? Рабыня Эдгара, пардон?

Она фыркнула. Это была стопроцентная Летиция, господа — она опять болтала, не обращая на посторонних ни малейшего внимания. Она их неописуемо презирала, сухопутных крыс. А тот, кто наблюдал огромным глазом из-за стекла, похоже, приходился ей близкой родней.

Так что на мою жалкую попытку съязвить Летиция ответила с совершенно обычной насмешливостью.

— Не мути воду, не кальмар! Дай сюда свою клешню, надо кровь остановить. Как ты думаешь, кто это дозвался до твоего вящего духа, когда тебя сделали одержимым, а малек? Мы с твоим товарищем только хвостом вперед не плавали, чтобы избавить мир от этого гада Эдгара — а если заодно вышло и от твоего пальца, то так уж, прости, получилось.

Она весьма легко отодрала полосу шелка от своего чудного одеяния и принялась перетягивать мне руку. Вероятно, это было очень эффективно, но так больно, что передо мной все плыло. А Летиция говорила:

— Это был его амулет Продолжения, видишь ли. Главная часть его существа, когда он лишен плоти. Пока существует перстень, у него есть шанс. Но твой вящий демон…

Тритон тем временем подполз ко мне и обхватил лапками мою лодыжку — такой трогательный!

— Погоди, Ци, — говорю. — Он же живое существо! А если ему захочется… как это говорится… пардон…

Она захохотала. Я уже знал к тому времени, что русалки, если они не встревожены и не печальны, всегда язвят или хохочут. Это воспринимается как сигнал отсутствия опасности.

Из-за смеха она еле выговорила:

— Ты, креветка без усов, что, все еще думаешь о нем, как о настоящем тритоне? Ох, убил! Гляди!

Это было интересное зрелище, государи мои. Полоса чистого голубого сияния, вроде струйки плазмы, еле-еле облеченная в форму, тритона было бы в ней не угадать, если бы я не знал о нем — и этот свет обвивался вокруг моей ноги, источая холодок и йодный морской запах.

— Шарман, блин, — говорю. — Что это за кометный хвостик, Ци, а?

Она хихикнула и ответила:

— Он у тебя еще маленький, Эльм. Подрастет со временем. Ты ж у нас теперь Владыка Океана, как-никак, страж тебе полагается серьезный.

И тут меня бросило в пот.

— Как это, Ци?! — завопил я в настоящем ужасе. — Как — Владыка Океана?! Я что ж, теперь буду, как эта старая сволочь, пардон, воровать чужие тела, да?! И — какими он там еще занимался мерзостями?!

Я вдруг осознал, что стою, Бог знает, в каком отвратительном месте, нагишом — а эти уроды уже на коленях, чуть ли не носами в пол. И все вокруг в голубом сиянии. Дракон издох — да здравствует Дракон, да?

— Не желаю! — ору. — Даже ради тебя! Никого сюда заманивать не желаю! Заниматься этими колдовскими штучками тоже не желаю! Никакой я не Владыка, все это чужое, и вообще — если ты меня любишь, Ци, уедем отсюда! А этот чертов замок, чтоб он провалился…

Вассалы Эдгара пялились на меня в ужасе — им, полагаю, было все равно, кому служить, лишь бы он был истинным мерзавцем. А Летиция зажала себе рот, чтобы не хихикать, а свободной рукой обняла меня.

— Ну, малек, — говорит, — ну ты дитя! Доброе! Значит, уедем, да? И бросим твой народ?

Взяла меня за голову и повернула к иллюминатору. А за стеклом, господа…

Мне даже стало несколько неловко. Громадный глаз исчез. Вы не поверите, друзья мои — за стеклом кишели русалки. Они даже отталкивали друг друга, чтобы посмотреть; их относило течением, но они подплывали снова. От их серебряных тел по каменным стенам ходили зайчики.

Летиция подошла к иллюминатору и погладила стекло ладонью.

— Вот посмотри, — говорит. Почти серьезно. — Они же были в рабстве у твоего предка чуть ли не восемьсот лет. Восемьсот лет оторванными от цивилизации собственного мира, как бы тебе это понравилось, а? Корабли топили для твоего старого осьминога, золото для него добывали, жемчуг! Может, ты думаешь, им это так уж приятно, а, шпротина?

Я устыдился и помахал русалкам рукой. Они так замахали в ответ, что их тут же унесло от стекла. Впрочем, на их место немедленно подплыли новенькие.

— Мы мечтали об этом сотни лет, — продолжала Летиция. — Ты это хоть представить себе можешь, а, малек? У нас появлялся шанс, когда умирало его очередное тело и одержимые начинали искать преемника. Тогда его заклятие убивало бедняжку, которая принадлежала ему в той жизни, и он требовал новую. Молоденькую, видишь ли, килькин ты хвост! И наш Отец, которого сухопутные дураки вроде тебя зовут Морским Дьяволом, выбирал самую ловкую и отважную девушку, которая могла бы проверить, на что годится новенький, пока его душа еще при нем…

Я помотал головой. В ней тяжело укладывались эти вещи, господа.

— И что ж, — говорю. — Как же вышло, что до сих пор…

Летиция презрительно хмыкнула.

— Очень понятно, — говорит. — Большая часть этих твоих предков оказалась трусами или бездарями. Либо: "Ах, чертовщина!" — и готовы просто и подло удариться в бега, либо и хотели бы, да не могут, вроде твоего мнимого дядюшки. Попадались обычные дураки — ничего не видит и не понимает, кроме денег, хоть ты утопи его! Пару раз были такие, что стань они Владыками — оказались бы со временем жесточе Эдгара… А ты вот…

— А я, — говорю, — интересен тем, что почти все эти качества совмещаю в себе одном. Кроме трусости, может быть. Бездарь — ну разве это демон, право! — и взял в руки тритона, который уже почти не светился. — Дурак. Долго думал, да так ничего и не понял, увы, пока ты не объяснила мне на пальцах… на пальце, гм… И зверр-рь! Потому что намерен развлекаться в ближайшее время ловлей акул на Митча.

Летиция прыснула и заявила:

— Даже не подумаю тебя разубеждать, а то зазнаешься. Не важно, что за чушь ты себе вообразил — главное, что ты прошел мою личную проверку. И не обижай вящего — он тебя спас, а ты в нем сомневаешься, ракообразное! Ему, между прочим, пришлось несладко, когда он проламывался через твою одержимость — а он сумел-таки. Будь у тебя совесть, ты б его поблагодарил.

Я устыдился и погладил тритона по голове.

— Прости, друг мой, — говорю. — С меня причитается. Я должен тебе дюжину устриц, по крайней мере. Ты вел себя просто геройски.

Тритон обнял меня за оставшиеся пальцы и улыбнулся. Мне сложно будет вам описать, как улыбаются тритоны — но поверьте мне на слово: улыбка вышла самая лучезарная.

Компания одержимых тем временем потихоньку пришла в себя. И первое, что я услышал с той стороны после довольно-таки продолжительной паузы, это спокойнейший голос Митча:

— Прошу прощения, ваша светлость, вы не озябли? Может быть, накинете мой плащ, пока идете в свои покои? Ночка-то нынче холодная…

Я так оторопел, что потерял дар речи. Наверное, физиономия у меня была преглупая, потому что Летиция хихикнула. А Митч укутал меня своим плащом — я стоял столбом — и вдруг сделал вид, что заметил кровавый лоскут у меня на руке.

— Ах, — говорит, — ваша светлость, что ж у вас с пальцем, что за ужас?! Где это вы так поранились? Пойдемте-ка отсюда, вам лечь надо, это не шутки. Заражение крови может сделаться. Гордон, помогите его светлости подняться по лестнице.

А дуэнья улыбнулась моей Летиции нежной улыбкой старой обезьяны и говорит:

— Пойдемте и вы, милочка. Что это вы вздумали спускаться сюда в такой поздний час, ведь завтра проспите до полудня — как бы голова не разболелась…

— Ци, — говорю, — что это происходит? Митч, не смейте до меня дотрагиваться, что это такое! Что вы тут разыгрываете, дьявольщина, пардон! И вообще — вы все уволены!

Надо было видеть, господа, как у них вытянулись лица! Митч прослезился.

— Ваша светлость, — говорит, — ваша воля, конечно, и я ни слова против не скажу, но — за что?

А Летиция сказала:

— Мы с тобой, малек, не только наш народ освободили этой ночью. У твоих слуг одержимость прошла — видишь? Теперь уже не дух Эдгара за них говорит, а они сами. Вы, Митч, что же, забыли, что ли, как сами позвали нас сюда на русалок взглянуть, а?

Митч на нее посмотрел с мучительной миной, лоб потер и бормочет:

— Вот же, госпожа, хоть на куски меня режь, а не помню! Погода сегодня тяжелая, буря идет — даже виски ломит, а с памятью у меня что-то совсем плохо на старости лет…