Алесь Куламеса - Быть рядом

Деревенские предлагали мне остаться. Обещали невесту сыскать, всем миром, толокой, хату поставить. Но остаться – означало платить за землю, воду, сенокосы и даже за право придти в церковь. И платить всё тому же болтливому солтысу.

А, самое главное, кому я один, без хозяина, нужен?

Я подался в Запрожскую Сечь. Побывал в Москве. Послужил в Пруссии.

Со дня гибели моего господина минуло почти два года, но и сейчас почти каждую ночь я вижу болото, поверженного цмока и улыбку моего хозяина.

В Новогрудке я опять искал работу – боевой хлоп, умеющий обращаться с саблей и бердышом, может пригодиться многим. Шинок же – самое лучше место для поиска таких людей.

Так я и оказался в корчме возле торговой площади.

И услышал рассказ деда.

Теперь, благодаря этому старику, я, наконец, могу как на духу, как на исповеди, сказать то, что всё это время жило в душе.

Я, Ясь Вяличка, человек застенкового шляхтича Адама Хадкевича, хоть сейчас, хоть через тысячу лет, перед людьми и перед Богом, под присягой и под пыткой, готов сказать и повторить сколько угодно раз: я не жалею.

Может, я ошибся. Может, я должен был хотя бы попробовать спасти жизнь хозяину или облегчить его страдания. Может и так. Но я сделал то, что сделал.

И рассказ деда в шинке говорит мне, что в людской памяти мой хозяин остался тем, кем хотел.

Победителем.

– Значит, – председатель заглянул в направление, уточняя имя, – Олег Соболев, ты в наш колхоз на практику? Так?

По-русски он говорил очень чисто, без грубого местного акцента. Единственным, что выдавало в этом пожилом мужчине уроженца БССР, была необычная, воздушная мягкость речи.

– Да, Рыгор Наумович, – ответил юноша. – Второй курс закончил и вот…

– Ты не стой, присаживайся, – председатель указал на стул по другую сторону стола. – Второй курс, значит? Что-то староват ты для второго курса, студент.

Олег слегка улыбнулся – многие так говорили:

– Так я после армии. Отслужил и поступил на географический.

– Понятно, – кивнул председатель. – А с чем к нам?

– Ну, как же? – удивился студент. – Полесье – это ж самый болотистый край во всём Союзе. Где ж, как не здесь их изучать? У меня курсовая будет, вот я и приехал материал собрать.

Услышав про изучение, председатель сдвинул кустистые брови и заёрзал на стуле. Олег заметил это, но виду не подал – мало ли отчего человек нахмуриться может. Вдруг у него старая рана заболела?

– Значит, изучать…, – протянул Рыгор Наумович. – А почему у нас? Ну, почему в нашей деревне?

В его голосе Олегу почудилось волнение. Странное, непонятное. Необоснованное. Тем не менее, студент ответил:

– Да я как-то не выбирал. Куда направили, туда и поехал. Лишь бы на Полесье.

– Не выбирал, говоришь? – лицо председателя немного посветлело.

– Ну да, – подтвердил студент, – в деканате связались с облисполкомом, а они к вам направили.

– Слушай, – неожиданно подался к нему Рыгор Наумович, – а давай я тебя в другой колхоз переведу. У нас-то что – всего-то три десятка домов в деревне. А там – три деревни больших, в одной даже клуб есть, танцы проводят, кино, значит, по выходным крутят. Давай я тебя туда переведу?

Олег, удивлённый напором председателя, поскрёб затылок и ответил:

– В деканате не поймут. Раз сюда направили, значит тут и надо быть.

Председатель откинулся на спинку стула, потёр небритый подбородок, потом выдохнул и поднялся:

– Ну ладно, студент, как хочешь. Пойдём, определю тебя на постой.

Юноша взял тяжёлый рюкзак и двинулся вслед за Рыгором Наумовичем. На крыльце тот остановился, достал кисет с махоркой, бумагу и ловко свернул самокрутку.

– Будешь?

Олег помотал головой, отказываясь – даже в армии он не закурил.

Председатель затянулся, довольно жмурясь, и спустился с крыльца. Олег последовал за ним.

– Поселим тебя у деда Антося, – говорил Рыгор Наумович, пока они шли, утопая в мягкой белой пыли широкой улицы. – Живёт он бобылём, старуху евоную в войну каратели расстреляли, пока он партизанил. Так он с тех пор и не женился.

Олег рассеяно слушал, время от времени поправляя лямки рюкзака.

– Дед Антось – человек у нас легендарный, – продолжал Рыгор Наумович. – Он почти всю жизнь под ружьём провёл. В девятьсот пятом с японцами воевал, в Первую мировую, значит, с немцами. В гражданскую беляков да поляков бил. Потом – уже в партизанах – карателей по лесам отстреливал да поезда взрывал. Наград у него – на всю деревню хватит. Восемьдесят лет старику, а он бодряк бодряком.

Они подошли к слегка покосившейся хате с маленькими окнами, низкой дверью и без крыльца.

– Предлагал я деду поставить новый сруб, – извиняющимся тоном пояснил Рыгор Наумович, заметив, как Олег разглядывает дом, – только старик против. Говорит, мол, хаты молодым нужны. Может, и прав он.

Председатель постучал в дверь:

– Дед, ты дома?

Никто не ответил. Рыгор Наумович, нагнувшись, зашёл в сени и позвал ещё громче. На этот раз из-за хаты долетел ответ:

– Тута я! Курэй кармлю.

Председатель жестом позвал студента за собой и прошёл через сени к другим дверям, ведущим, судя по всему на двор.

Там их встретил колоритный старикан – небольшого росточка, в затёртой пилотке с рубиновой звездой, бородатый и весёлый. Он сыпал мелкое зерно себе под ноги, где копошился с десяток рыжих куриц.

– Бог в помощь, – кивнул председатель деду.

– Казау Бог, каб ты дапамог, – ухмыльнулся тот, а Олег поморщился – сильный белорусский акцент деда резанул слух. Да и понятно не всё.

– Вот, дед Антось, – сказал Рыгор Наумович, указывая на юношу, – постояльца к тебе привёл. Звать Олегом. Он студент. Из самой Москвы!

– Ды няужо! – изумился дед, – А навошта прыехау? Што табе там не сядзицца?

– На практику я, – ответил Олег, в общих чертах понявший вопрос. – Я на географическом учусь, буду курсовую по болотам писать, вот и приехал исследовать.

Услышав про исследования, старик удивлённо поднял брови и спросил у председателя с какой-то странной, непонятной юноше интонацией:

– Ён суръёзна?

– Да, – ответил тот, и в его голосе студенту почудилась та же странная интонация, только сейчас он смог её определить – эти двое говорили так, словно за короткими словами лежало гораздо больше информации. Они говорили так, будто знали что-то, чего ему знать было не положено.

– Ага, – непонятно про что сказал дед, переводя взгляд обратно на Олега, – Ага…

В этот момент глаза старика неожиданно метнулись обратно, в сторону председателя.

Олег обернулся, но увидел лишь, что Рыгор Наумович просто трёт переносицу. Или… непросто? Может быть, это какой-то знак? Похоже, что-то здесь нечисто с этими болотами. Может, и старик, и председатель – недобитые фашисты? А что, таких случаев на западных окраинах СССР много происходило. И далеко не факт, что всех таких недобитков раскрыли. Надо разобраться…

– Ну, – нарушил слегка затянувшуюся паузу дед Антось, – пайшли у хату.

***

Олег пристроился на пеньке, открыл тетрадь и карандашом вывел заголовок: «Восьмого июля 1958». Уже третий день он лазил по местным болотам, которые начинались почти сразу за околицей. Материала для курсовой было столько, что он не успевал записывать.

«…низменная территория, представляющая собой систему аллювиальных, пойменных, озёрно-аллювиальных равнин с участками водно-ледниковых и моренных равнин, сильно денудированных краевыми ледниковыми холмами и грядами. Предполагается наличие крупных заторфованных болотных массивов и остаточных озёр».

Юноша потянулся всем телом, и поднялся. Нужно ещё походить, посмотреть. Впрочем, можно ещё минутку постоять, наслаждаясь прохладой и густым, насыщенным запахом, в котором смешивались ароматы хвои, запахи мха, облепившего деревья и землю, духан стоячей воды, покрытой зелёной ряской. А если не двигаться, то, если повезёт, удастся увидеть какую-нибудь болотную птицу, их здесь немало.

Всё, хватит отдыхать – пора работать. Олег тряхнул головой, поправил шапку с москитной сеткой, под которой прятался от ненасытных комаров и засунул тетрадь с карандашом в старый армейский планшет. Подхватив длинную палку, которую он взял на дворе у деда, юноша зашагал дальше.

Да, без палки здесь нельзя. Болота кругом подлые, топкие. Смотришь – вроде твёрдая земля, мох вон растёт, ольха кривая притулилась недалеко, осока шелестит, ягоды растут. А наступишь – провалишься в самую трясину, из которой самому никак не выбраться. Иногда прямо во мху виднеются узкие, словно гробы, проёмы. Их называют окнами. Вот уж куда точно попадать не надо – смерть верная.

А уж если болото открытое – одна вода и кочки редкие с кустами, – то и вовсе глаз да глаз нужен. Пока не протыкаешь дно на пять метров вокруг – даже и не думай идти. Словом, опасные тут места.