Павел Рязанов - Барон в юбке

…Так проходили дни, а состояние здоровья раненого оставалось неизменным.

Оставшиеся в деревне почетными гостями, ребята маялись от безделья и неопределенности. Время от времени, Варуш порывался завести разговор с приползающим далеко за полночь Ассилом, все еще жившем вместе с ними в общинной избе. Он хотел рассказать ему о том, что с ним, или без него, но долг зовет продолжить как можно скорее путь дальше, но не решался. Каждый раз, глядя в свете ночной лампадки на посеревшее лицо с запавшими, глубоко ввалившимися от нечеловеческих нагрузок глазами, спящего на ходу друга, сомнамбулически крадущегося в свою комнатушку, он понимал несоответствие момента для этого разговора и ждал. Ждать, чем дальше, тем все более становилось невмоготу.

Решившийся, наконец, прервать это затянувшееся ожидание, исстрадавшийся Варуш ожидал Ле Грымма у дверей грохотавшей, звеневшей и выпускавшей изо всех щелей клубы дыма и пара, кузни. Как на зло, сегодня лан Ассил задерживался с окончанием работ: небо на востоке уже ощутимо серело, а на покрытых лесом вершинах гор, окружавших озеро с запада, уже вовсю плясали ярко-рыжие язычки разгорающегося утра. Уже совсем было отчаявшийся кого-либо дождаться, парень устало смежил веки и стал потихоньку клевать носом. Его голова, опущенная на упертую локтем в колено, руку, клонилась все ниже и ниже, фигура, сидящая на пеньке, все сильнее и сильнее перекашивалась в сторону, и, если бы не грохот распахнутой ударом ноги двери, в конце концов, он просто свалился бы на землю.

Мгновенно вскочивший, сонный мокролясец испуганно вытаращился на вышедшее из кузни чудовище. На него шагал одетый в совершенно немыслимую броню воин. По плечам и торсу его струился необычный пластинчатый доспех, собранный из переплетенных внахлест друг с другом мелкими проволочными кольцами, тонких, в палец шириной, пластин. Ноги и руки воина закрывали проклепанные между слоев толстой кожи стальными пластинами наручи и поножи; колени и локти - ажурные, неведомо каким образом свободно движущиеся относительно друг друга, нигде не открывая ногу при шаге, пластинчатые накладки. Из-за его плеч, в стороны, торчали тонкие, обвитые кожаным шнурком, рукояти кривых мечей, а голову прикрывал чудной остроконечный шлем с опущенной на нос полуличиной. Шею закрывала изготовленная из тех же переплетенных пластинок, широкая бармица, а лицо, ниже стального носа - и вовсе нигде не виданное, гнущееся, словно ткань, стальное кружево.

Легким, практически ничем не стесненным шагом, говорившем о небывалой легкости и практичности этого невиданного доспеха, подойдя к ошарашено хлопающему глазами мокролясцу, воин стянул с головы шлем, тряхнув слипшимися от пота волосами.

На Варуша задорно блеснули сплошь покрытые красной сеткой лопнувших от напряжения сосудов, но необыкновенно довольные, глаза Ассила Ле Грымма.

– Ну что, дружище, теперь сутки на сборы, и - в путь.

Варуш, раскрывший было рот, чтобы высказать наболевшее, почувствовал, как его лицо заливает яркая краска. Ассил же, кивнув подошедшему с сыновьями Црнаву, как ни в чем не бывало, в своей обычной шутливой манере продолжал:

– Шороху я тут, по мере возможности за такое короткое время, навел: стену скоро закончат - ее и с парой тысяч войска просто так не взять, ребят немного поднатаскал - в случае чего, Црнав со своими бойцами приглядит. Так что, думаю - месяцок мои подопечные без меня как нибудь протянут. И уже серьезно:

– Ну, так как, Варуш, за месяц туда-назад, обернемся?

Варуш ничего ему не ответил - он просто стоял, сгорая от стыда, и единственным его желанием, на данный момент, было просто провалиться сквозь землю…

буду их так называть и в дальнейшем

пренебрежительный термин, обозначавший среди светловолосых и голубоглазых мокроляссцев всех жителей южных областей империи, людей преимущественно смуглого типа, наподобие земных итальянцев

давнее воинское приветствие в имперских войсках

В дальнейшем я буду приводить разговоры на мокролясском в их русском варианте

Среди народов Империи бытовало поверье, что опозоренный рыцарь, лишенный звания, становился неким табу, общение с которым, да и просто взгляд на него, было равносильно навлечению на весь свой род проклятья богов, подавать же милостыню таким людям можно было лишь положив на его пути, как бы, обронив невзначай. Это было самое худшее наказание, которое только существовало в Империи. Знаком отверженного рыцаря было власяное рубище с пришитым красным ромбом на груди и спине. Обычно наказанные таким образом люди или кончали жизнь ритуальным самоубийством (так называемое камоку) или же, если их лишали и этого права, уходили в леса, в отшельники. Спасти такого человека мог лишь только другой рыцарь, который бы согласился принять отверженного на службу, при этом навлекая на себя проклятие богов до седьмого колена, и беря перед богами на себя всю ответственность за данного человека. За три тысячи лет существования Империи таких людей нашлось всего трое, и, как говорят летописи, мало чей род после приема на службу отверженного, продлился более четырех поколений…

На самом деле, воюющая каста, так называемые "носящие оружие" делится на два неравных класса: рурихмы(имп. всадники)- знать, люди благородного сословия, и кметьи (имп. пешцы). Обязанность совершить камоку во имя спасения чести и снятия обвинений со всего своего рода - аналог японского харакири со вспарыванием горла, практиковавшегося женщинами-самураями - вменяется лишь сословию всадников- рурихмам (Крымов называет их рыцарями), простой же воин, кметь, может выбирать между камоку и разжалованием в простые крестьяне, связанном с полным бесчестьем для выбравшего этот вариант. Люди же, не пожелавшие спасти свою честь, вследствие чего объявленные валлинами, становились вне закона: любой, даже самый последний крестьянин, имел право убить валлина и присвоить себе его имущество.)

Имп. беззащитные - вольные крестьяне, не имеющие рурихма-покровителя. Дать крестьянину в руки оружие против людей, и то лишь с самых крайних, безвыходных ситуациях, имел право лишь рыцарь - рурихм, который в имперской религии выполнял, кроме государственных функций, еще и обязанности жреца бога смерти, провожающего человека в последний путь и предстоящего перед ним заступником всех творящих(всех остальных каст, не носящих оружие: крестьян - караев, творящих молитвы Дажматери за весь мир своей работой на воплощении Родящей Дажматери - земле, и священников- волхвов, творящих молитвы своей работой со знаниями - воплощением духа плодородного начала бога неба, мужа Дажматери.) Само понятие 'рурихм' означает 'служитель' и близко по смыслу к значению древнеяпонского понятия 'самурай', с поправкой, кроме мирских, еще и на религиозные обязанности данного сословия. Рурихм, давший серву в руки оружие, брал при этом на себя всю вину за возможные убийства, которые осуществит этот человек по его приказу, ибо совершивший убийство не имеет права прикасаться затем к земле, дабы не осквернить ее и не погубить тем самым свою душу. Если же крестьянин берет в руки оружие по повелению рурихма,- в отдельных, крайних случаях такое допускалось,- то автоматически все его грехи, связанные с этим шагом, переносились на давшего такое распоряжение, а крестьянин мог потом вернуться после трехмесячного поста к своим обычным обязанностям, или же перейти в класс кметей. Кроме того, лишь рурихм и люди, специально назначенные им для этого из кметей, имели право прикасаться к трупам людей, погибших несвоевременной смертью, и хоронить их с соблюдением обряда.

Все построение Имперского общества было основано на жесткой иерархии - каждый представитель любой из каст обязан был иметь господина и служить ему. Крестьяне служат рурихму, рурихм - своему сеньору, тот - своему, и так до самого императора, который служит своему народу, предстоя перед богами за своих подданных. После прерывания императорской династии, вся полнота власти перешла к сенату, члены которого, каждый в отдельности, де-юре, так же являлись вассалами сената. В силу такой иерархии, не имеющие по какой-либо причине господина и покровителя крестьяне (так называемые ратаи) - считались самой низшей прослойкой общества: на них не распространялось мирское и духовное заступничество рурихмов и вертикаль государственной власти. Положение ратая в Преворийском обществе, было лишь немного более завидным, чем положение средневекового человека, отлученного от церкви. В кастовой лестнице Империи, ратаи находились ступенью ниже даже так называемых 'хозяйских людишек': холопов, до самой смерти принадлежавших хозяину, и закупов (людей, попавших в холопы на время, пока не рассчитаются с долгами), не говоря уже о караях - вольных крестьянах, связанных со своим рурихмом только вассальной клятвой… Ниже ратаев, по той же классовой лестнице,- были лишь государственные рабы (в основном военнопленные), каторжники, и, само собой, валлины, - каста 'отверженных'.