Наталия Чернышова - Привидение-стажер

— Не с посторонним, а с представителем архисолидного, практически легендарного издательства, где ты собиралась проходить практику, подала заявку, а потом почему-то не явилась на собеседование.

— Жулик.

— А вот она сказала, что я серьезный и положительный, и просила повлиять на тебя — нахально заявил Женька.

— Так-так, и какая мораль этой истории? Ты, что хочешь сказать, что я, или кто там, в полном порядке? Что у меня амнезия и я вовсе не я?

— Ты же не дослушала. Все время перебиваешь. Я потом проверил всех попавших в аварии в тот день, и у меня осталось 50 безымянных пострадавших, из них 24 — женщины. Я нашел 19. А вчера вечером, спасибо Антону, мне удалось прорваться к двадцатой. Она оказалась подозрительно похожей на тебя и поступила, что интересно, именно второго.

Я почувствовала, что еще немного и я действительно могу сойти с ума.

— Так она, тьфу, я, то есть мы, живы?

— Почти. В коме. Причем врачи не могут понять почему — повреждений серьезных нет. Даже обошлось без сотрясения мозга. Физически она в полном порядке но — умирает. Медицинский парадокс. Хотя я думаю, дело в том, что душа пациентки шатается неизвестно где и выдает себя за бесхозную! Не хочешь съездить проверить мою теорию?

— И мы все еще здесь сидим? Поехали скорее!

— Дай мне десять минут побриться и переодеться, а то меня в таком виде на порог не пустят даже морга, не то что больницы…

По дороге я срочно пересматривала планы на будущее в свете последних известий и тараторила, как заводная:

— Это невероятно! Я ведь считала, что для меня все уже потеряно и просто отказывалась думать об этом. Но на самом деле, не смотря на то, что я говорила, мне действительно не хватало их всех — родных и друзей. Очень. И вела я себя с ними далеко не лучшим образом. — тут меня охватил приступ запоздалого раскаяния — Ларочку расстраивала, с мамой вечно из-за Марка пререкалась, с Мансуром тоже не хорошо поступила, кузена изводила. Но теперь у меня будет шанс исправить все это.

— Лучше поздно, чем никогда — довольно вяло подтвердил Женя, явно не разделяя моего воодушевления, но занятая постройкой воздушных замков, я не очень-то обратила на это внимание и продолжала в том же восторженном духе делиться прожектами.

— Я только сейчас поняла, как сильно по ним соскучилась. Первым делом слетаю к маме и встречусь с отцом. А потом… — я даже растерялась от количества перспектив, которые открывались передо мной с возвращением к человеческой жизни. — Нет, ты просто не представляешь, что все это для меня значит. Спасибо тебе большое.

— Не стоит. Я ведь так и не поблагодарил тебя за Монастырского. Так что будем в расчете. — рассеянно ответил он, внимательно следя за дорогой.

— Это совсем другое. Ты не понимаешь. Я же считала что для меня все кончено. А может, это было и к лучшему — по-настоящему начинаешь ценить то, что как думаешь, потерял навсегда. Так и с людьми, понимаешь, как они тебе нужны, когда они далеко от тебя.

— Особенно если далеко — ответил он и увеличил скорость.

Наконец выпав из эйфории, я заметила, что говорю в основном я, а Женя ограничивается односложными репликами. Расшевелить его никак не удавалось. Напряжение нарастало, и, главное, никаких причин этому не было, разве что… ему тоже не терпится вернуться к нормальной жизни? А для этого он хочет как можно скорее отделаться от меня?! Но сказать прямо стесняется? От этой мысли еще не начавшаяся полноценная жизнь показалась мне опять почти призрачной. Но ничем другим объяснить его поведение мне не удавалось. Ну что ж, раз это так, то я не собираюсь цепляться за осколки.

— Жень, я тут подумала, а зачем тебе ехать? Ты мне номер больницы скажи, а дальше я сама.

— А я?

— Свободен. Договор ты выполнил. Так что ты мне ничем не обязан. Да я и доберусь быстрее.

— И избавившись от моего присутствия, отправишься чемодан собирать? Потерпи. Вот доставлю тебя в больницу, и если все получится, пожалуйста, можешь отправляться хоть на Чукотку. — это было самое длинное предложение за последние 20 минут. Женька уже совсем не выглядел рассеянным.

— Какой чемодан?

— На Алтай, конечно, к Мансуру, спасать бурундуков. Или как ты там говорила «реализовывать шанс исправить все»? А я то-дурак хотел…

И еще толком не разобравшись, но, поняв только то, что он вовсе не хочет от меня избавиться, а даже наоборот, я выпалила:

— Так ты из-за этого вел себя как последняя сволочь? Да никакой Алтай мне и даром не нужен. Ты что с ума сошел? Или на тебя так общение с моей тетей повлияло?

— Так ты точно никуда не собираешься? — Женька заметно повеселел и даже не обиделся на сволочь.

Нет, правда, странный какой! Вот уж не ожидала от него такой необъяснимой паранойи. А может объяснимой, и, несмотря на спокойствие, с которым он отнесся к истории о моем предполагаемом романе, он все-таки ревнует? А вдруг далее должно было последовать пылкое объяснение в глубоких чувствах. Но теперь, когда я успокоила его насчет Мансура, он ни за что не признается в этом. О боже, ну почему мой язык настолько опережает мою голову? В будущем всегда буду внимательно выслушивать до конца, а рот открывать потом, предварительно хорошенько поразмыслив.

— Собираюсь, конечно, я же говорила — к маме, на каникулах. Хотя для начала было бы неплохо просто попасть домой. Пока я не забыла еще, как он выглядит — думая о другом вздохнула я.

— Это не в счет. К маме можешь ехать, как раз до февраля успеешь.

— Спасибо, что разрешил. — фыркнула я, все еще переживая из-за моей невезучести.

— Даш, не обижайся, просто, я конченный эгоист и собственник. Ты поставь себя на мое место. Последние полчаса я только и слушаю о том, как ты мечтаешь скорее от меня отделаться и бурно воссоединиться с какими-то там потерянными родственными душами. И всеми способами даешь понять, что твоя новая жизнь меня не касается. А я-то думал, что мы друзья.

— Друзья конечно. — Я немного взбодрилась. Не совсем то, что хотелось, но по сравнению с тем, что я подумала минуту назад, это было очень даже ничего. В конце концов, хороший друг это тоже многого стоит. — А почему до февраля?

— В феврале есть потрясающая командировка для специалиста с английским — семинар в Мексике по проблемам нац. меньшинств. Как раз успеешь сессию сдать. Что скажешь на это предложение?

— Так ты не шутил, когда предлагал мне работу в твоем журнале?

— Обижаешь. Я был серьезен как покойник, хотя надо сказать, ты порядочно дискредитировала это выражение.

— К слову о покойниках. Теперь, когда все выяснилось, может, сбавишь скорость, пока мы никуда не врезались? Мне-то, конечно, все равно, а вот тебе…

— О, какая трогательная забота

— А как же, ты же мне номера больницы не сказал. Ищи потом меня в поле. Ой, а что же я Ларочке скажу? — внезапно спохватилась я

— Правду конечно

— Это про аварию, больницу и метафизику?

— Нет, зачем же расстраивать человека? Да она и не поверит — люди легче верят в то, что они сами придумали, поэтому просто подтверди ей ее вариант правды.

— После этого она меня точно ни в какую Мексику не отпустит.

— Ничего, я похлопочу за тебя на правах будущего начальника.

— Минутку, это, какого такого начальника?

— О, совсем забыл, ты же не в курсе. После начала всей этой суеты с Монастырским…

— А что еще за суета, я думала, что с ним все решено раз и навсегда?

— Сейчас уже да, но пару дней назад, когда оказалось что я жив, он опомнился и отказался от своих показаний. Вот тут-то и началась суета. К счастью, довольно быстро выяснилось, что в его показаниях никто особенно и не нуждался. Он успел до этого предоставить такие исчерпывающие материальные доказательства, что вопрос об отсутствии улик уже не стоял. После этого шеф подал в отставку, а меня назначили на его место. В кожаное кресло — добавил он многозначительно. — Все-таки накаркала!

— Я всегда подозревала, что я ясновидящая. Так мне теперь встать по стойке смирно, пан главный редактор?

— Да уж тебя заставишь соблюдать субординацию! Ты ведь, насколько я тебя знаю, из чувства противоречия теперь лежать наверно будешь!

— Хм, субординация и прочее, вещь конечно хорошая, но я бы посоветовала тебе с ними срочно что-нибудь сделать. У меня даже есть несколько вариантов, куда именно можно их деть. А в остальном, все вышесказанное тобой — гнусная клевета! Я — кроткая и деликатная, корректная и предупредительная, учтивая и уважительная.

— А, тогда наверно этим все и объясняется — обрадовался Женя, глядя куда-то поверх моей головы. — А я-то все думал, что это такое. Не мешает? Виски не давит, макушку не печет?

— Да что за «это» такое? — спросила я заглядывая в зеркало

— Нимб, конечно же — Женя, казалось, даже немного удивился. И не успев ничего ответить, я почувствовала, как мое несуществующее сердце остановилось.