Андрей Ильенков - Флудий & Кузьмич

– Да, конечно, помню: разве такое забудешь, он тогда ещё мои данные переписал… – настала моя очередь впадать в беспросветное уныние, ибо я осознал, наконец, от чего так напряжены Кузьмич и Наденька, – даже…как будто грозился их проверить, – по инерции обречённо продолжил я ключевую фразу…

– Я вижу, ты начал догадываться, – Кузьмич горестно бросил в костёр только что прикуренный окурок и, как и прежде, жёстко и прямо взглянул мне в глаза, от чего мне стало реально не по себе.

– В общих чертах…- невразумительно промямлил я, растерявшись столь неожиданно-скорому повороту событий, хотя подобный вариант, пусть и вскользь, но рассматривался мною в тот действительно незабываемый во всех смыслах вечер.

– Короче, – решительно продолжил егерь, – после того, как мы отомстили треклятому Бориске полосканием в собственном дерме, Василич, по каким-то свои каналам пробил твои данные, а сегодня вечером… аккурат перед выходом в лес зашёл к нам…и оказалось… что ни человека, за которого ты себя выдаёшь, ни НИИ в котором якобы работаешь – не существуют…

Хорошо, что в тот момент я сидел сущим пеньком на пне, извините, за невольную игру слов, но иначе бы мои искусственные ноги однозначно подкосились и я с несмываемым позором рухнул бы поленом в костёр. Чуть выше я упомянул, что не исключал полностью подобного исхода, но услышать это от близкого человека с надрывной интонацией разочарования и не доверия – крайне не выносимо и больно. Вот, Командор, к какому постыдному и печальному итогу приводит ложь. Причём враньё и в условно-вынужденных случаях как мой, или, например, когда врач искажает реальность безнадёжно больному пациенту (хотя это – весьма субъективно), зачастую, если не сказать, – всегда – возвращается лгущему бумерангом своеобразного возмездия.

В общем, делайте со мной что хотите: распните или ещё как аннигилируйте, но ранимая душа моя не вынесла терзающие её муки стыда и жалости перед ставшими дорогими моему сердцу людьми и, сломив сопротивление остатков холодного разума к тому же напичканного предостерегающими от подобного «безрассудства» инструкциями ВВС…я, да простит меня, Святая Бесконечность, – также как и егерь, собравшись с духом, открылся:

– Простите меня… люди добрые, если сможете: я…действительно…не инженер-конструктор секретного НИИ и… в Москве никогда не был…

– Это мы уже поняли…- резко осадил меня егерь, словно следователь в подвале Лубянки, не сводя с меня допытывающегося, прожигающего взгляда, – дальше глаголь.

– Погоди, погоди…Кузьмич, – с трудом выдавливал я из себя по капле постыдный яд лжи, – сейчас всё поймёте: я… и в Россию-то… в первый раз…залетел.

– Та…ак, блин, всё-таки шпион…засланный – раскудрить тебя в качель! – ещё больше нахмурился егерь, и на его шее, как у быка перед красной тряпкой, гневно начали вздуваться жилистые вены.

– Да нет же…о, Господи!…неужели вы ещё не догадались?! – едва не с мольбой обратился я к земному разуму Кузьмича и Наденьки, как к своему.

– А что нам догадываться! – грозно подался вперёд егерь, – не в спортлото играем: признавайся вражина – на кого работаешь – тебе же, дураку, лучше будет – может срок скостят, ежели к стенке не поставят.

– Да…я вообще… не с Земли! – теперь понятно!? – аж вскочил я с пенька от отчаяния быть понятым.

– Как это?! – плюхнулся егерь на пенёк, уже было готовый, как показалось, заломить мне руки, что бы в дальнейшем сдать в соответствующие органы.

– Да так это! – гори оно всё синем пламенем… – в сердцах выскочило у меня, – я…я…я…ино…плонетянин…

– Твою…мать…час от часу не легче, кому рассказать – не поверят, – после минутной паузы осмысления услышанного, крайне озадаченно откашлялся упавшим голосом Кузьмич.

– А я ему верю… – вдруг, живительным родником прожурчали упоительные слова Наденьки.

– Да много ты понимаешь: бабья любовь и чёрту поверит, – всё ещё сомневался Кузьмич, непрерывно буравя своим острым взглядом, – хотя…стоп…где-то я уже недавно слышал признание о «инопланетянине»… дай Бог только вспомнить.

– А когда познакомились, под харловку…- будь она не ладна, – тут же подсказал я егерю, обхватившему руками седую голову, в тщетных попытках восстановить в своём не молодом мозгу перипетии нашей первой встречи и её тяжёлое обмытие алкоголем.

– Ба!… А ведь точно…я тогда, помню, сразу насторожился: уж больно ты держался как-то неуверенно и всё время путался, а в конце и вовсе раскололся, дескать, инопланетянин:…а я, старый мухомор, думал, что шутишь…или спьяну бредишь…нда…дела. А хорошо всё-таки тогда посидели… Да нет – всё равно не может быть…это ж…фантастика какая-то, – всё ещё изводился в медленно тающих сомнениях егерь.

– Вот то-то и оно что под градусом: а что у пьяного на языке, то и на уме, – поддакивал я, доказывая местному гуманоиду, о, Святая Бесконечность (!), что я – пришелец; да если бы мне ещё неделю назад сказали об этом, то клянусь – до коликов рассмеялся гомерическим смехом в лицо «Нострадамуса» и послал бы куда Макар телят не гонял.

– Так выходит всё это правда что ли? – почти уверовал моему признанию возбуждённый и растерянный егерь.

– Нет, кривда…- даже обиделся я, – тебе, Кузьмич, бумагу показать, что я с другой планеты или фокус с яблоком повторить?

– Нет с документами – шабаш! – насмотрелись уже, хватит, а яблоко…почесал бороду сомневающийся егерь, – это может гипноз какой…

– О, горе мне! Ну, тогда разуй глаза и посмотри на малютку в конце-концов: ты когда-нибудь, где-нибудь видел, что б на подобном летали да ещё по таким траекториям и на такой скоростью?

– Это, конечно, впечатляет, – начал соглашаться он. – Ты не обижайся, мил человек или кто ты теперь есть – не знаю как теперь тебя величать-то…

– Так Федей и зовите, если хотите…- продолжал я немного дуться на излишнюю подозрительность и предосторожность по отношению ко мне со стороны Кузьмича.

– Ну, Федя так Федя, – успокаивался и как будто оттаивал егерь, – ты пойми: не знаю, кто как, – он хитро подмигнул Наденьку, – а лично я – в первый раз с пришельцем встречаюсь, так что не бери в голову…Христа ради если что.

– Да ладно, чего там, я ж понимаю, стресс и всё такое, сам пошёл на должностное преступление – видит Бог, что не мог уже больше изворачиваться… тем белее перед вами, – и я, наконец, облегчённо вздохнул полной грудью, сбросив недельный груз недоговорённости и лукавства.

– Ну, так что дальше-то делать будем, братья и сёстры по разуму? – вроде бы окончательно пришёл в себя егерь.

– А ничего, – вам, как родным, – я признался, а для остальных пусть всё останется как и было ведь всё равно никто не поверит.

– Это точно, чего доброго ещё и в психушку упекут, как председателя. Кстати, я тебе ещё не говорил: Бориску-то окаянного после нашей воспитательной работы – в жёлтый дом определили: говорят, стал на начальство кидаться, кусается и всех грозится в тюрьму посадить, а с этим у нас не шутят – сразу упакуют куда следует. Жалко конечно гадёныша, но ведь сам напросился…

– Да…скверная история вышла, – согласился я, впервые за время разговора, оглянувшись в сторону «малютки», где братья поочередно заглядывали через люк вовнутрь ещё целой «малютки», видимо, чего-то выспрашивая у Ломакина.

– Погоди, – встрепенулся Кузьмич, – а если участковый на деревне растреплет, что ты, мол, не ты – как тогда?

– Не разболтает – у него резона нет: Бориска в психушке, улик против нас нет, а я – на неопределённое время исчезну в неизвестном направлении. А на нет, как известно, и суда нет: через месяц другой вообще всё забудется.

– А как же…я? – робко спросила Наденька, не сводя с меня своих огромных изумрудных глаз, в бездонной глубине которых, как в буре смешались тревога и вера.

– Да, а как же помолвка, свадьба, наконец? – поддержал в вопросе Кузьмич дочь, я же уже всех наших пригласил, даже Василича – будь он не ладен.

– Не переживайте, родные мои – всё будет…и с участковым улажу, но…позже: ведь я… люблю тебя… Наденька и беспредельно уважаю твоего отца… И – клянусь: что бы мне это не стоило – приложу все силы, что бы впредь ваша жизнь была счастливей и достойней! – вырвалось из меня, под давлением давно сдерживаемых чувств, как из рупора громкоговорителя что-то вроде присяги.

– Эк тебя, зятёк разобрало, – неожиданно расчувствовался Кузьмич, – словно на митинге, а впрочем, спасибо на добром слове: и дай Бог всем нам удачи, – печально выдохнул Кузьмич, – значит, опять улетаешь?

– Увы…- грустно кивнул я поникшей головой, – через час межгалактический тоннель времени закрывается, и мне кровь из носу надо быть на звездолёте…иначе…

– Понятно…- согласился о чём-то крепко задумавшийся Кузьмич.

– Наденька, а ты…ты… будешь меня ждать? – осмелился я задать, возможно, самый важный в жизни вопрос.

– Да…- прошептала она голосом такой нежности, грусти и при этом бескрайней веры, что у меня сжалось сердце и перехватило дыхание, – а ты… скоро вернёшься?